Правительство решило спасти экономику РФ - а может, зря

В первой половине апреля российские экономические начальники в один голос заговорили о том, что дела наши в сущности идут не так уж плохо. Сеанс коллективного оптимизма выглядел отчасти убедительно. Рубль укреплялся к доллару, фондовый рынок подрастал, инфляция замедлилась. Мартовские данные вроде намекали на то, что промышленность нащупала дно — обвал прекратился. И даже социологические опросы демонстрировали, что негативные оценки положения дел в экономике перестали в ответах населения расти, а кое-где даже откатили назад с пиков февральской мрачности.

Правда, во второй половине апреля выяснилось, что падение промышленности и рост безработицы были заметно больше, нежели отчитывался Росстат. Но это лишь добавило правительству энергии в решении главной, как оно считает, на сегодняшний день проблемы российской экономики. Проблема эта в представлении первых лиц кабинета состоит собственно в том, чтобы заставить деньги, которыми государство готово накачивать банковскую систему, «дойти до реального сектора». И эта вот убежденность, что спасение экономики заключается в распределении госсредств, которые правительство буквально под конвоем намерено препроводить до ворот промышленных предприятий, являет нам самую сущность того клинча экономической и политической идеологии, с которым вступили мы в кризисную весну 2009 года.

Собственно, одна из главных причин, по которой деньги не хотят идти «в реальный сектор», тесно связана с истинными причинами того правительственного оптимизма, который согрел нас своими лучами в первой половине апреля. Причем и в первом, и во втором случае правительство стремится эту причину не упоминать и не обсуждать.

Приятные показатели начала апреля и радужные комментарии имели своим источником то обстоятельство, что цена на нефть с середины марта колебалась вокруг отметки $50 за баррель, т.е. была в среднем на 25% выше, чем та, что заложена в обновленный бюджет. Росли и цены на металлы. И российское экономическое начальство повеселело буквально на глазах. Немедленно вернувшись к увядшим было рассуждениям об устойчивости рубля и надежности валютных резервов.

Однако ровно та же ситуация, что воодушевляла чиновников, со стороны экономических агентов выглядела несколько иначе. Риски, связанные с легкомысленным поведением цен на нефть, для экономических агентов вовсе не снизились. Ибо всем более или менее ясно, что доллар по 33 рубля — это только пока баррель по 53 доллара. А если нефть вновь подешевеет до 40 долларов и ниже, то и доллар немедленно устремится обратно в сторону отметки 40 рублей. Возможность стремительной обратной девальвации рубля на 15% явно не способствовала желанию экономических агентов инвестировать под те же самые 15% в «реальное производство».

Было ясно, что макроэкономическая стабилизация связана не столько с действиями правительства, сколько с причудами внешней конъюнктуры. И пока неопределенность этой конъюнктуры столь высока, деньги в «реальный сектор» загнать будет крайне трудно.

Но эта логика совершенно не устраивает российское правительство. Главная проблема российского правительства и соответственно российской экономики на настоящий момент состоит в том, что правительство твердо намерено российскую экономику спасти.

Именно примериваясь к роли спасителя экономики, правительство склонно преимущественно обдумывать варианты роста расходов и налогов, но никак не снижения того и другого. И ровно по тем же причинам, рассуждая о рекапитализации банковской системы, оно подразумевает под этим нечто совсем иное, нежели привыкли экономисты и бизнесмены. Последние под оздоровлением подразумевают ситуацию, когда банки, решив тем или иным образом проблему плохих долгов, могут вернуться к нормальной коммерческой деятельности по кредитованию своих контрагентов. Правительство же склонно скорее видеть в банках эдакие кассовые центры, через которые оно будет спасать экономику, перекачивая деньги в производство и которые поэтому необходимо максимально ограничить в самостоятельности.

Ровно в той же логике экономические власти ограничивали предложение денег в экономике, сдерживая рост денежной массы и повышая ставки, разумно опасаясь, что планы спасительной накачки экономики госсредствами при более мягкой денежной политике чреваты всплеском инфляции и ростом давления на рубль. Однако это еще более снижало возможности коммерческого кредита. Ну что ж: если спасаешь кого-нибудь, разумно слегка его сначала придушить, чтобы не дергался и не мешал спасению.

В общем, правительственная логика спасения экономики все чаще входит в противоречие с собственно экономической логикой.

Однако по самому своему политическому устройству российское правительство должно выступить для экономики спасителем и героем на вороном коне. Ибо в отличие от других правительств наше возглавляет не просто премьер, а «национальный лидер». Он не может, как это часто необходимо перегретым экономикам во время кризиса, выступить в роли санитара. Какой же из санитара лидер?

Парадокс, однако, в том, что тот главный ресурс, при помощи которого правительство намерено спасти экономику — доходы от торговли сырьем, — является одновременно его собственной ахиллесовой пятой. И драма нашей кризисной весны сводится к тому, что ненадежные колебания цен на нефть в коридоре $40—50 за баррель — это маловато, чтобы действительно простимулировать экономику, например, снизив долговую нагрузку, но слишком много, чтобы отказаться от соблазна экономику спасать.