Заявка России на проведение ЧМ по футболу - бесконечная наивность?

На модерации Отложенный

Чудны дела и помыслы людские. Оказывается, есть уже не только заявка от отечественного футбольного союза на проведение Чемпионата мира по футболу 2018 года в России. (А где? В Черкизово, Раменском и Лужниках? На трех более-менее современных стадионах? В Луже еще, между прочим, трава перестала расти, после того как мэр Кепка на свое 850-летие козырьки над трибунами пристроил. А в реальности строительство стадионов "Спартака" и ЦСКА заморожено, "Динамо" на реконструкции, которая теперь тоже неизвестно как пойдет. Даже "Газпрому" в Питере тяжко строить стало, что говорить об остальных...)

Но некоторые энтузиасты пошли много дальше:

\"

Заявка на совместное(!) проведение ЧМ-2018 Израилем и Палестиной - воплощение истовой веры в несбыточное. За девять лет не только создадут инфраструктуру, но и воевать наконец-то прекратят? По щучьему велению, что ли? Или все-таки выведут на орбиту излучатели-бенигнаторы, которые разом перевоспитают все человечество?

Предлагаю еще Сомали и Афганистану подать заявки. Будет еще веселее.

Такое простодушие мне напомнило вчерашний умилительный разговор о легендарном "праве первой ночи", которому "нет подтвержденных доказательств". Да я вас умоляю.

Нет, я понимаю, что привычка к естественным научным дисциплинам вырабатывает в людях потребность в экспериментальных подтверждениях и точных данных. Только откуда они возьмутся в лингвистике или истории, пока те же самые физики не создадут базовую теорию для инженеров, которые смогут затем попробовать построить машину времени?

В отличие от естествознания, в котором вектор развития направлен вовне и в бесконечность, гуманитарные дисциплины устремлены в противоположную сторону, внутрь человеческого сознания, вглубь веков, в культурные истоки. Теоретически они находятся в более выгодном положении, потому что гарантируют существование конечного и всеобъемлющего знания. Теоретически. На деле все не так просто.

Пока приходится реконструировать большую часть информации по руинам, остаткам традиций, сравнивать лексический состав и грамматику разных языков. Изучать обряды, предполагать их зарождение и становление. Сопоставлять имеющиеся данные и пытаться обосновать современную ситуацию на основе того скудного культурного капитала, который человечество умудрилось не растерять по дороге к светлому будушему.

Тусовка гордых баронов, поймавшая однажды в лесу слабовольного короля и заставившая его признать их права, не может перечеркнуть всю мрачную бездну феодального права до начала XIII века. Другое дело, что порядки, заведенные в варварских королевствах Европы в процессе многократного и обильно кровавого раздела имперской туши Рима, культурным влиянием оседлых аборигенов и были подорваны же.



Проблема заключается в скудости письменных источников даже в довольно давно окультурившейся Англии. Германцы были дикими. Натурально. Из рунической эпохи, до принятия и приспособления латинского алфавита, почти ничего нельзя вытащить, там слишком мало и не то. Если ius primæ noctis нет в "Старшей Эдде", то это еще не доказательство того, что такого не было. Кое-что осталось у покоренных кельтских и других народов, уже давно ко времени нашествия варваров вовлеченных в цивилизацию античного мира.

Остался множественный фольклор, та же легенда о Кухулене и уйма других сохранившихся по сей день традиций по всей Европе, вроде апельсиновой бойни в Пьемонте. Они прямо указывают на общую для всех индоевропейских культур традицию. Другой разговор, что ius primæ noctis наверняка подразумевало понятие, трактовавшееся куда шире снохачества. Да и эволюционировало наверняка к моменту христианизации германских племен в нечто обрядовое, в ритуалы внешне безобидные вроде современного выкупа за краденую на свадьбе у невесты туфлю.

Реконструкционная лингвистика оставляет довольно мало надежд на исконную тягу человечества к гуманизму и эмансипации, хватает одного уже прямого родства лексем, обозначающих рабов и сирот. Да и многие древние своды законов, попавшие в руки историкам в самых разных частях Евразии, отводят женщине место только после самых важных домашних животных: разница проявляется в порядке следования - воин-муж, конь, свинья, жена и так далее - или в замене некоторых элементов иерархии другими животными. Эти детали говорят лишь о довольно раннем делении на народности и привязывают традицию к определенной территории.

Впрочем, в доказательство не стоило бы даже приводить всякие яркие примеры вроде "Женитьбы Фигаро" или сводов хеттских законов. Очевидно, что на пустом месте традиции и легенды никогда и нигде не возникали. Гораздо печальнее, что тяга к зашкаливающей политкорректности процветает даже в современном чрезвычайно лицемерном мире. Вот как только люди действительно перестанут торговать детьми, женщинами, когда рабства на самом деле на планете не станет, тогда, возможно, понадобится дополнительное усилие для объяснения этических мотиваторов предков, живших по тем или иным законам и правилам.

Наверное, Максиму Каммереру из мира Полудня такая наивность была бы простительна, хотя тоже едва ли. Потому что истинный гуманизм подразумевает, в первую очередь, честное представление о человеке и человеческом обществе, а не идеализацию прошлого, какими бы благими целями такой подход не объяснялся.