Кто проглядел кризис и войну и как мы за это расплачиваемся?

Экономический кризис, война в Грузии и смена власти стали главными событиями уходящего года. Если бы большинство прогнозов на нынешний год оправдалось, мы бы жили в достатке, но с властью, раздираемой противоречиями и конфликтами. А получилось наоборот: наше финансовое благополучие пошатнулось, мы были втянуты в войну, зато власть хоть и разделена, но едина. Почему реальность так сильно разошлась с прогнозами большинства аналитиков?

— Cкажите, что будет с Россией в 2008 году? — такой вопрос мы задали, позвонив по случайному номеру в конце декабря прошлого года, когда в шутку составляли праздничные га­дания. «Дефолт будет, это я точно знаю», — таков был первый же внятный ответ. А умные аналитики тем временем называли Россию «тихой гаванью» или прогнозировали продолжение бурного роста. В этом году случайные предсказания и самые безумные прогнозы сработали лучше, чем большие научные институты и лучшие правительственные эксперты.

Кризис без рассрочки

Нынешнее время уникально: впервые за многие годы сто стран показывают положительную динамику и практически нигде в мире нет кризиса. Может быть, во всем XX веке найдутся один-два таких года, да и то в шестидесятых». Январь этого года. Цитата из интервью известного экономиста, президента фонда «Институт энергетики и финансов» Леонида Григорьева. И нельзя сказать, что тогда это мнение как-то выбивалось своим заоблачным оптимизмом из стройного ряда экономических прогнозов.

Что нам обещали аналитики и правительственные чиновники? Индекс РТС в 3000 пунктов; 7–7,5% роста ВВП (осторожный прогноз Минэкономразвития — 6,7% — считался «чрезмерно консервативным»); рост зарплат, уменьшение безработицы. Говорили о небольшом повышении ставок по ипотеке и умеренном снижении цен на нефть, никак не угрожающем экономике. 

В августе правительство внесло в Думу проект трехлетнего бюджета, сверстанный с профицитом и прогнозом среднегодовой цены на нефть в $95 за баррель.

Что было дальше, мы знаем. В мае начали рушиться биржи. Цены на нефть радовали до июля, но после упали в три раза. Банки перестали давать кредиты. Кризис снизил спрос на продукцию металлургов, автомобилестроителей, производство упало. Начались увольнения. Приказала долго жить ипотека. Центробанк начал девальвацию рубля.

И каждый раз для экономистов, финансистов и правительства это было очередным откровением. Почему же в начале года они были так обескураживающе оптимистичны?

Здесь следует, видимо, разделить анализ поведения правительственных чиновников и остальных участников рынка. Давать экономические прогнозы — дело вообще неблагодарное. Бывший первый зампред Центробанка Сергей Алексашенко так объяснил это «РР»: «Тенденцию предсказать легко, нелегко предсказать перелом тенденции. Можно найти прогнозы, которые предсказывали спад мировой экономики или падение цен на нефть, но никто не предполагал, что все это произойдет так резко и уже через два-три месяца. Это как с погодой: никто не может точно сказать, когда в Москве пойдет снег или установятся стабильные –5. Можно предсказать только общую тенденцию. Так и с экономическими событиями».

Но почему все-таки экономическую зиму спрогнозировали единицы? Возможно, все дело в специфике нынешней мировой финансовой системы. Все последние годы она была настроена так, что готова была «потреблять» только положительные новости. Можно сказать, что экспертам давался профессиональный заказ на формирование положительных настроений инвесторов. Это касается не только России. «Заметьте, что нигде в мире никто не пугал инвесторов, ни в Европе, ни в США никто не говорил о грядущем финансовом кризисе, — подметила аналитик банка “КИТ-Финанс” Мария Кальварская. — Пугать инвесторов — дело неблагодарное, никто этим заниматься не станет. Рынок всегда ждет только позитивных новостей, негативные — всегда неожиданность».

Еще более жестко высказался в разговоре с «РР» экономист Михаил Хазин, который на протяжении всех последних лет предсказывает полный и окончательный крах американской экономики с ее раздутым финансовым пузырем: «Практически любой эксперт находится в определенной инфраструктуре — работает в каких-то институтах, получает гранты, заказы на исследования. Чем обширнее эта инфраструктура, тем больше он повязан по рукам и ногам. Большинство таких экспертов почти обязано говорить, что кризиса не будет. За последние 5–6 лет Нобелевскую премию по экономике получали исследователи, доказывавшие, что нынешнего кризиса не будет. Официальные лица накануне и в начале Великой депрессии говорили то же самое: кризиса нет и быть не может. А потом стали говорить: ну да, кризис есть, но он маленький и скоро сменится подъемом. А все это время кризис только набирал обороты».

О правительстве разговор отдельный. Своими накоплениями оно распоряжается, может, и адекватно, но поводов для критики дает уйму. Естественно, нельзя требовать от него публичного признания всей глубины кризиса: начнется паника. Но хочется верить, что в Белом доме эту глубину понимают и, разрабатывая антикризисные меры, идут впереди, а не позади кризиса. Пока это отнюдь не очевидно. Правительство действует не превентивно, а с некоторым запозданием. Например, история с бюджетом.

Даже в октябре, когда нефть упала ниже заложенных в него $95, министр финансов Алексей Кудрин не видел необходимости его корректировать. Увидел лишь на отметке в $50 за баррель.

Следующий пример — налоги. До октября правительство упорно не замечало просьб предпринимательских союзов о снижении налогов. Более того, принимались законы, по которым они даже повышались — правда, с 2010 года. Чтобы налоги хоть немного снизились, понадобилось реальное падение промышленного производства.

Похожая ситуация с яростной поддержкой рубля, которая стоила нам значительной части золотовалютных резервов. Плавная девальвация все равно началась, но запасы по-прежнему тают. И теперь уже не исключено, что может понадобиться и не вполне плавная девальвация.

Почему правительства обычно не готовы к кризисам? Есть вещи, которые «знают все», но до последнего надеются на лучшее. Глава американской ФРС Ален Гринспен, естественно, знал о том, что очередной кризис неизбежен, и осознавал масштаб финансового пузыря. Но ведь он же еще в начале 2000?х изобрел способ мягкого прохождения очередного кризисного цикла за счет вливания в экономику дешевых денег и вывоза производства в Китай. Нынешний кризис тоже пытаются смягчить фантастическими денежными вливаниями. Но еще в 2003 году лучшие аналитики по американскому рынку, например Леонид Вальдман, предсказали кризис ипотеки. А сейчас, когда глубина падения мировой экономики еще неизвестна, понятно, что следующей проблемой западных экономик станет критический избыток пенсионных обязательств.

Война в Грузии

К войне в Южной Осетии армия и политическое руководство страны оказались готовы лучше, чем к финансовому кризису. Военные и спецслужбы, в отличие от экономистов, всегда рассматривают возможность самых плохих сценариев.

Тем не менее с начала года и фактически до 7 августа мало кто верил в неизбежность войны.

Настроения большинства выразил вице-президент Института национальной стратегии Виктор Милитарев, когда в начале года заявил: «Войну начинать никто не будет. Возможно, у Саакашвили начались проблемы с оппозицией, и нагнетание военной истерии для него — самый лучший способ поправить свое положение… Мы наблюдаем обычный грузинский заскок, к которым уже привыкли, поскольку в этой стране уже четвертый президент — сумасшедший».

После дипломатического кризиса 2006 года общим местом для большинства политических аналитиков был тезис о том, что США этого не допустят. «Я вам хочу сказать, что Саакашвили этого решения не примет (военного решения проблемы непризнанных республик. — «РР»), потому что этого ему не порекомендуют ни США, ни руководство НАТО, ни руководство Евросоюза — все они заинтересованы в том, чтобы нефтепровод, который стоил около $4 млрд, не был поврежден, что произойдет в случае военного конфликта», — говорила после публичной лекции в «Полит.ру» один из лучших специалистов по Кавказу — главный научный сотрудник Института международных экономических и политических исследований РАН профессор Алла Язькова.

На деле же сближение Грузии с НАТО и с США только провоцировало грузинское руководство на войну. По свидетельству тех, кто с ним общался накануне войны, Михаил Саакашвили был уверен, что Россия не решится вводить войска в Южную Осетию и Абхазию, опасаясь прямого конфликта с НАТО.

В итоге, как отмечает заведующий отделом проблем межнациональных отношений Института политического и военного анализа Сергей Маркедонов, получалось, что «чем ближе Грузия к НАТО, тем она ближе к военной авантюре и к военному поражению. Не стали бы США воевать с Россией. По крайней мере из-за Грузии. Не тот масштаб! А вмешательство России в конфликт последовало бы в любом случае. Когда на твоей территории живет миллион адыгов — этнических родственников абхазов, — и полмиллиона осетин, просто нельзя не вмешаться».

Очевидно, что армия к конфликту готовилась. Что же касается политического руководства, то оно тоже понимало, что конфликт размораживается, и надо учитывать самые разные сценарии. Не случайно еще в марте этого года Дума назвала условия, при которых Россия могла бы признать независимость Абхазии и Южной Осетии. Уже в августе одно из них стало реальностью, и признание последовало.

Оценивая результаты этой кампании, большинство экспертов сходятся во мнении, что и Россия, и Грузия проиграли: «Выиграл Кокойты, он получил все, чего хотел: признание независимости и деньги», — уверен Виктор Милитарев.

Роль руководства Южной Осетии в августовских событиях — отдельная тема. Война показала, что Россия не контролировала ситуацию в республике, не знала, как расходуется ее финансовая помощь, не имела представления об истинном уровне боеспособности югоосетинской армии. Деньги, которые много лет выделялись на помощь РЮО, были растрачены бездарно.

В итоге в первый же день войны Кокойты фактически бежал из Цхинвала в Джаву. Оборона столицы организовывалась спонтанно, и все боевые задачи пришлось решать российской армии. Это уже вылилось в конфликт элит в Осетии после войны. Авторитет Кокойты упал, восстановление рес­публики идет на фоне коррупционных скандалов. Скорая смена власти в Южной Осетии может стать одним из последствий войны и того, что там происходит после нее. Но готовы ли мы к такому развитию событий?..

Двоевластие

Когда стало окончательно ясно, что Путин уходит, а Медведев приходит, не было темы популярнее, чем гадание, как изменится система власти и как будут строиться их отношения. Тем более, когда стало известно, что Путин уходит недалеко — в премьерское кресло.

Мало кто представлял схему такого сосуществования. Невольно напрашивалась теория о двух центрах власти, которые будут разрывать правящую элиту, порождать конфликты. Даже закаленный аппаратчик, бывший глава президентской администрации Александр Волошин признавался, что необычная формула перераспределения лидерства чревата «своими внутренними бюрократическими конфликтами».

Еще когда Владимир Путин не определился, кому передоверить президентскую власть, политолог Дмитрий Фурман отмечал, что найти совсем безопасного преемника — невероятно сложная вещь: «Здесь ты можешь найти самого тихого, послушного, скромного, глупого человека, но когда он оказывается на этой должности и концентрирует реальную власть, оказывается, что он невероятно сильный, умный — что угодно, потому что сама ситуация это диктует».

Когда была названа фамилия Медведева, появился еще один аргумент, еще одна линия, по которой якобы должно было пойти противостояние — заговорили о борьбе кланов. «Кланы — так называемые силовики и либералы — сохранят свои позиции и продолжат незримую для публики междо­усобную войну», — был убежден депутат Госдумы, бывший полковник ФСБ Геннадий Гудков.

Первый год двоевластия показал, что большинство этих прогнозов не сбылось. Во-первых, институт президента остался сильным институтом власти. Более того, Дмитрий Медведев решил поменять Конституцию, увеличив срок президентских полномочий, — на это не решался даже президент Путин. Перестал быть актуальным популярный по весне анекдот, когда анонимные просители рассуждали на тему «Кому будем писать — президенту или сразу Путину?».

Во-вторых, все это время аналитики с удивлением наблюдали консолидацию власти. Притом что год получился непростым, кризисы есть, а ссор наверху нет. И в войне с Грузией, и в ситуации кризиса Медведев и Путин занимают консолидированную позицию, четко распределив между собой полномочия и сферы ответственности. Это со всей очевидностью продемонстрировало общение Путина с народом в прямом эфире. Он явно проигрывал себе прежнему, сознательно ограничившись лишь экономическими вопросами. Будь у него возможность порассуждать не об увольнениях и росте цен, а о ПРО в Европе, о Грузии и расширении НАТО, он смотрелся бы более выигрышно. Но это теперь прерогатива Медведева, и Путин эту границу старался не пересекать.

Не исключено, что именно серьезные вызовы, которые жизнь бросила российской власти, способствовали ее консолидации, отложили на потом разбирательства и конфликты. Правда, многие на Западе посчитали такое совпадение позиций двух первых лиц скорее слабостью Медведева, нежели силой правящего тандема, — и, вероятно, ошибались.

Не реализовались — по крайней мере пока — сценарии войны кремлевских кланов и кадровых чисток. Выяснение отношений «силовиков» и «либералов» если и продолжается, то кулуарно. Громких скандалов, подобных арестам генералов Госнаркоконтроля и замминистра финансов Сторчака, нет. Не развели Путина и Медведева и интересы различных олигархических групп.

Дмитрий Великовский, Виктор Дятликович, Павел Бурмистров, Людмила Наздрачева, Игорь Гребцов