Работа в госструктуре - последний вариант перед голодной смертью?

В кризисные времена принято добрым словом поминать Франклина Делано Рузвельта и его усилия по выводу Америки из Великой депрессии. Например, создание The Works Progress Administration, которая подряжала безработных на строительство дорог и прочие общественно полезные труды, финансируемые государством. Этот американский социалистический институт c 1935 по 1943 год обеспечил работой аж 8 млн человек!

У нас подобная программа проводится непрерывно и в гораздо больших масштабах, что бы ни говорили о зверином оскале русского капитализма. Если верить официальной статистике, экономически активное население России — 67,7 млн человек, и из них 21,7 млн работают на государство напрямую — во всякого рода госорганизациях, а еще 4,7 млн — на предприятиях «смешанной российской формы собственности», то есть частично принадлежащих государ­ству. Больше 2 млн человек работают в нескольких крупных госкомпаниях: РЖД (1,3 млн работников), Газпроме (436 000), Сбербанке (251 000), Роснефти (106 000), АЛРОСА (35 000), ВТБ, Ростелекоме (примерно по 25 000)…

Государство — не просто крупнейший работодатель в России. На него через 17 лет после распада СССР работают почти 48% тех, кто вообще способен работать. В Штатах, которым Вторая мировая война помогла надолго забыть о социа­листических экспериментах, сейчас чуть больше 22 млн человек трудятся в госструктурах — включая сотрудников национализированных в последнее время финансовых компаний. Но и трудоспособное население там — 154 млн. То есть государство дает работу примерно 14% из тех, кто в ней нуждается.

Наша ситуация, конечно же, гораздо болеe антикризисная. Может ли госкомпания в трудную годину сокращать персонал? Теоретически да: ОАО «РЖД», на­пример, недавно упомянуло о планах сок­ратить штат аж на 3%, но мне не верится, что планам этим суждено реализоваться. Потому что хотя госкорпорации и действуют вроде бы по тем же принципам, что и частные, у менеджеров, управляющих ими, должны быть не только деловые, но и государственные соображения. В том числе социальные, такие как забота о лю­дях. Я не удивлюсь, если госкорпорации через некоторое время начнут активно нанимать новых сотрудников, получив соответствующий политический заказ. Их основной владелец не так уж много потеряет от этого: ведь в отличие от всех прочих владельцев он не только получает дивиденды, но и собирает налоги, и не только на прибыль, но и на фонд оплаты труда. Не мытьем, так катаньем государство от этих компаний свое получит.

Кроме того, госкомпаниям и в самом деле нужны люди.

Много людей. В структурах, связанных с государством, вкручивание лампочки — процесс гораздо более сложный и требующий больше людских ресурсов, чем в частном секторе. Ведь каждый шаг должен быть тщательно обсуж­ден и согласован, потому что минимизация личной ответственности здесь — более важная задача, чем максимизация прибыли. Чем больше вкручивателей лампочки, тем меньше ответственность каждого. Если людей в какой-то момент станет слишком много и компания начнет приносить убытки, всегда можно поднять устанавливаемые государством монопольные тарифы, если надо помочь «естественной монополии», или, скажем, снизить экспортные пошлины, если речь идет об экспортере сырья.

В последние годы государство активно подгребало под себя частные бизнесы, а сейчас этот процесс может разве что ускориться — предпринимателям, особенно тем, кто смело наращивал долги в предкризисные годы, сейчас несладко. А государство, наоборот, дальновидно от долгов избавлялось, накапливало резервы и теперь способно кредитовать российский бизнес, страдающий от невоз­можности занять денег за границей. Даже если частный бизнес и боится данайцев, приносящих такие дары, он не может их не принять, а о том, в каком положении он оказался по отношению к государству, он подумает завтра.

Сейчас отличное время, чтобы работать на государство. И плохое, чтобы работать на кого бы то ни было еще — от иностранных компаний (им проще сокращать персонал в России, чем в странах, где сильны профсоюзы) до гигантов национального капитала, которые могут рухнуть, если не порежут расходы.

И все-таки лично для меня работа в госструктуре — вариант, который я рассмотрю последним, перед самой голодной смертью. Дело отнюдь не в деньгах — в госкорпорациях сейчас отличные зарплаты. И даже не в нежелании быть винтиком в большом механизме. Ведь в глобальном масштабе каждый из нас — такой винтик, чем бы он ни занимался.

Дело в том, что госструктуры никогда не придумывают ничего нового. Я говорю не об открытиях в фундаментальной науке — которые, правда, тоже нередко дела­ются на частные деньги, — а обо всяких полезных мелочах, делающих жизнь приятнее, удобнее, красивее. Какие приятные сюрпризы преподнесли вам в последнее время Ростелеком или Сбербанк? Чем порадовала Роснефть, кроме того, что скопировала у частных компаний? Это риторические вопросы. А ответ на них содержится в государственном механизме вкручивания лампочки. Как и ответ на вопрос, можно ли в нынешней России создать инновационную экономику.

Леонид  Бершидский