Как отнесется народ к развитию кризиса по неблагоприятному сценарию?

На вопрос, как отнесутся широкие народные массы к развитию кризиса по совсем неблагоприятному или даже умеренно неблагоприятному сценарию, ответ очевиден: отнесутся плохо. Сильное расстройство кредита, торговли и промышленности может доставить известное удовольствие, лишь когда речь идет о вражеской стране. В случае страны собственной все ощущают это расстройство на собственной же шкуре и поводов для удовлетворения не имеют.

Но этот общий ответ в силу своей очевидности мало информативен — ведь подразумевается не общая реакция; какой же ей еще быть? — а степень негативного отношения и последствия такого негативного отношения. Подтекст вопроса в отсылке к понятию революционной ситуации, когда низы не хотят, верхи не могут, а страдания обостряются. Или, если не хочется так интимно о Ленине, то в более либеральной традиции — «революцию делают не голодные люди, а сытые люди, которых не накормили один день». А поскольку начало XXI в. было ознаменовано в России всевозрастающей сытостью, кризис же обещает повернуть процесс в другую сторону, смысл любознательности вполне понятен.

При всей афористичности фразы насчет сытых людей и одного дня и притом, что история знает случаи, когда именно так и происходило, приписывать фразе безусловную предсказательную силу было бы не очень точно. С такими фразами получается примерно как с народными приметами или вещими снами. Когда они сбываются, все на это указывают, когда не сбываются, то никто об этом не вспоминает. А тут все-таки надо различать потенциальную угрозу (неприятную, кто бы спорил) и угрозу неминучую.

Степень же неминучести легче понять, обратившись к стандартному обороту речи «страдания и чаяния народные». Точность фигуры в разделении материального и не то чтобы идеального, но народно-психологического. Страдания суть поддающиеся статучету проявления того самого расстройства финансов, торговли и промышленности. Индекс производства, оборот розницы, цифры занятости. Когда бы перед нами был homo oeconomicus, и только oeconomicus (он же — «человек Маркса»), заниматься предсказаниями было бы куда проще. Существуют численные пороги, когда статданные через них переходят — сами понимаете. Но фигура на то и двуединая, что кроме исчисляемых страданий есть еще чаяния, исчисляемые с куда большим трудом, а сильные эффекты проявляются лишь в соединении первых со вторыми.

При оценке чаяний имеет смысл вспомнить о рекламном опыте. Чисто западная (т. е. даже чисто американская) реклама, использующая привлекательную фигуру жизнерадостного идиота, оказалась в России недостаточно привлекательной. Напротив, реклама МММ с Леней Голубковым и одинокой женщиной Мариной Сергеевной войдет в хрестоматии рекламного искусства. На слово «идиот» тут негоже обижаться — 95% рекламы и рассчитано на идиотов, однако следует учитывать, что идиот национален. Поэтому в одних народах потребитель готов ассоциировать себя с бодрым идиотом, у которого рот до ушей, хоть завязочки пришей, демонстрирует превосходную работу дантиста, в других народах ему более близок идиот, рекомендацией дантисту служить никак не могущий, да и в завязочках ко рту не нуждающийся, ибо он скорее осторожен, бдителен и склонен пребывать в ожидании подвоха.

Притом что идиот — существо утрированное, известные черты национальной психологии, присущие также и его не столь идиотическим соотечественникам, он выражает, и разница в рекламных подходах отражает разницу между историческим, а равно и личностным оптимизмом и таковым же пессимизмом. Всяческая dream насчет неограниченных возможностей и устойчивого процветания есть один тип народной психологии. «Солнце не вечно сияет, счастье не вечно везет», а равно и склонность при наступлении черного дня констатировать: «Так я и думал» — это другой тип. Можно спорить о сравнительных достоинствах и недостатках столь различных натур, но убежденность в том, что солнце не вечно сияет, в большей степени подстраховывает от разочарования и даже отчаяния, нежели вера в светлый путь и неограниченные возможности.

Глубокая убежденность в том, что расстройство хозяйства непременно повлечет за собой разочарование по полной программе со всеми сильными последствиями, неотделима от веры в «План Путина», «путинское большинство» etc. — и в том экстатически-горячечном варианте, что был продемонстрирован предвыборным креативом годичной давности. Притом что в народе никакого буйного экстаза не было, а было куда более сдержанное «Пока что жизнь помаленьку налаживается, и я ничего против не имею». Когда бы в народный экстаз (сулящий ныне — за все надо платить — революционное разочарование) поверили креативщики, это еще куда бы ни шло, но в былой экстаз поверили борцы-освободители и с его прекращением (было бы чего прекращать) связали неумеренные надежды.

С обрушением экстаза проблема скорее у них. Народ недоволен (а кто был бы доволен?), но не воспринимает кризис как обрушение неба на землю. В России, где регулярно что-то рушится, оно и мудрено. Тогда как у возлагавших надежды — именно что небо и именно что на землю. «Вот вопрос к вам, американцам: когда эти цены (нефтяные. — М. С.) снизятся? Для нас, российских демократов, это единственная надежда», — говорил в начале 2007 г. В. А. Рыжков. И не он один. Ответ получен, в конце 2008 г. цены снизились; что до сбывшихся надежд, с ними вышло сложнее. По миросозерцанию удар, и немалый. Но еще худший удар в том, что грядущие очистительные бедствия ожидались в России — и только в России. Цена на нефть упадет, от этого все упадет, тогда как свободный мир будет по-прежнему сиять устойчивым процветанием. Контраст убедит всех, после чего падет произвол и восстанет народ, великий, могучий, свободный. Вариант, при котором по всему миру начнется черт знает что, в эти головы не вмещался как заведомо невозможный.

Сегодня эти чаяния рушатся на глазах, причиняя страдания. Как поведет себя народ, станет ли он метаться в горячке, мы не знаем. Но освободители народа претерпели столь страшный удар по своим чаяниям, что мечутся в безумной горячке уже сейчас.

Максим Соколов