Как мы докажем Обаме, что Россия - не СССР?

На модерации Отложенный Для финальной фотографии, завершающей «исторический» саммит «Двадцатки», в Вашингтоне вокруг президента Буша собрались мировые лидеры, которых еще совсем недавно трудно было вообразить позирующими вместе для семейного альбома.

Помимо членов мирового экономического Политбюро — «Большой восьмерки» — на ней запечатлены руководители новых экономических «тигров» из вчерашнего третьего мира, и саудовский король, верховный хранитель исламских святынь (а главное — мировых нефтяных резервов), и руководители международных организаций, порожденных Бреттон-Вудсом, радикальной перестройки которых в один голос требует мировое сообщество. На эту фотографию (и на саммит) их, как хищников и их жертв во время лесного пожара, собрал кризис, уже получивший в своей номинации почетный титул Первого глобального.

На видном месте неподалеку от Джорджа Буша лучится парадной улыбкой и российский президент, еще на днях обличавший США в своем думском послании в том, что именно они наслали на мир экономическую порчу, и пригрозивший «нейтрализовать» будущие американские базы в Польше и Чехии с помощью наших грозных электронных средств, а при необходимости и «Искандеров». У Медведева, окруженного «разновеликими» мира сего, были все основания сиять. Мировое экономическое цунами в одночасье смыло недавние угрозы западных лидеров подвергнуть Россию санкциям, создать против нее демократическую «коалицию» или попросту исключить из «Восьмерки».

Первыми отпустили России ее кавказский «грех» европейцы, которые на саммите в Ницце наперебой твердили о том, что Россия и Европа обречены на стратегическое сотрудничество уже из-за того, что соединены нефте- и газопроводами. А председатель Евросоюза (до конца года) Николя Саркози, получив сообщение о выводе российских войск еще из одной грузинской деревни, объявил своим коллегам, что Медведев — «тот человек, с которым можно (нужно?) вести дела». Это прозвучало как характеристика Михаила Горбачева Маргарет Тэтчер: «We can do business together». Слово «дела» у Саркози означает именно бизнес.

Значит ли это, что восклицания западных лидеров по поводу «несоразмерности» реакции на военную провокацию Саакашвили и апелляции к международному праву были дежурной риторикой? Можно ли считать, что ни о какой международной изоляции России после кавказских баталий речь не идет, серьезным кризисом в отношениях России с Западом не пахнет и что о предчувствии новой холодной войны твердит только слабонервная пресса?

Для Кремля сомнений в том, что дело кончится именно этим, не было и до начала кризиса. Аргументы наших «реалполитиков» практически не менялись с 1956 года: «Покричат и утихнут. Сами не лучше. Куда без нас денутся» — и так далее. Если что и добавилось к ним в последнее время, так это вера в то, что без российской нефти мировая экономика рухнет, а без нашего газа даже в условиях глобального потепления половина Европы вымерзнет. И хотя этот довод не содержит ответа на то, что мы сами будем делать со своей нефтью и газом без Европы и мировой экономики, у этой логики есть основания.

Наш премьер в своем выступлении во Владикавказе сразу после начала августовского кризиса высказался так: «Мы знаем мир, в котором живем». Его мысль через несколько дней развил и дополнил президент Медведев. По его словам, события 8 августа в Цхинвали сравнимы по масштабу с 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке, а сама история для него, как для американцев после нападения «Аль-Каиды» на Америку, отныне делится на «до» и «после».

Поскольку ни один, ни другой за пределы этих лаконичных формулировок не выходили, попробуем сами нарисовать мир, каким он видится с российского двуглавого трона. Это жесткий мир «реальной», дворовой политики и «реальных», крутых политиков. Мир, в котором «слабых бьют», где бал правит сила, а не право, где ООН — не место для разрешения мировых кризисов, где международные соглашения соблюдаются государствами (и лидерами) до тех пор, пока они не вступают в конфликт с их интересами.

В мире, который живет и управляется по этим правилам, где политика представляет собой «игру с нулевой суммой», надо отвечать «острием против острия»: на признание Косово — признанием Абхазии и Южной Осетии, на перспективу вступления Грузии в НАТО — учреждением в Абхазии и Южной Осетии российских военных баз.

Реагируя на визит американских кораблей в Черное море, надо вслед за стратегическими бомбардировщиками посылать к берегам Венесуэлы и Никарагуа свои канонерки, а отвечая на размещение объектов американской ПРО в Польше и Чехии — нацеливать ракеты на Восточную Европу.

Беда этой логики не в том, что она необоснованна. Она опасна, поскольку толкает мировую политику вниз по спирали к наименьшему общему знаменателю и неизбежным конфликтам. А главное, она нам не выгодна (если, конечно, не считать выгодой умножение внешних противников для укрепления режима внутри страны), поскольку уже погубила Советский Союз, став истинной причиной «самой большой геостратегической катастрофы XX века».

Дело в том, что логика «реальной политики», родившаяся в прошлые века, обращена в прошлое. И именно поэтому она не выгодна никому — не только слабым, но и сильным. Убедившись в этом, Рейган и Горбачев (и примкнувший к ним Буш-старший) решили от нее отказаться и общими усилиями положили конец холодной войне. Новому поколению политиков, похоже, требуется пройти этот путь заново. Раньше говорили: каждому поколению нужна своя война. К счастью ли, к несчастью, существование атомной бомбы сделало «большую войну» самоубийственной. Остались «малые» — и холодная.

Президент Медведев объяснил Западу: «Мы холодной войны не хотим, но мы ее не боимся». А жаль, ведь миссия государственных руководителей заключается не только в том, чтобы открывать для себя окружающий мир, но и чтобы выбирать мир будущий, то есть влиять на него, добиваясь пользы для своей страны. Вряд ли американцы боятся  холодной войны больше, чем мы того заслуживаем, но они, судя по последним выборам, предпочитают другую перспективу. Хотя, позируя в Вашингтоне фотографу, мировые лидеры послушно смотрели в объектив, на самом деле их головы были повернуты в сторону американского президента. Причем не стоявшего в центре Буша, а отсутствовавшего Обамы. Именно его избрание показало, что Америка готова принципиально менять свои взаимоотношения с миром.

Российский ответ на исторический выбор американских избирателей оказался, как уже бывало, асимметричным. В ситуации, когда Америка демонстрирует стремление прорыва к будущему, Москва продолжает сводить счеты с уже отвергнутым американцами бушевским прошлым. В день избрания нового американского президента его российский коллега послал ему уведомление о размещении в Калининграде евроракет лишь для того, чтобы несколько дней спустя предложить позаимствованный у Рональда Рейгана «нулевой вариант» их размена. В условиях, когда избрание Обамы стало впечатляющим проявлением приверженности американского общества демократическим ценностям (и подтверждением мудрости отцов-основателей США, подаривших американскому народу возможность каждые четыре года менять своего президента), российская правящая элита, скомкав собственную Конституцию, продлевает сроки собственного монопольного правления.

В разгар конфликта на Кавказе Барак Обама в отличие от Джона Маккейна не призывал к исключению России из «Большой восьмерки». Однако он высказался в адрес нынешней российской власти, пожалуй, жестче своего соперника-республиканца: «Нельзя претендовать на роль великой державы XXI века и вести себя подобно диктаторским режимам XX». Это высказывание показывает, что с новым американским президентом нашим лидерам будет непросто вести дела. До сих пор они пеняли американцам, что те не осознали: посткоммунистическая Россия — не бывший Советский Союз. После войны на Кавказе и стремительного перелицовывания Конституции им потребуется доказывать эту теорему заново. При этом придется учесть, что Америка, выбравшая президентом Барака Обаму, — безусловно новая страна, история которой будет отныне делиться на «до» и «после».

Андрей Грачев