Херсон

Сообщают, что вечером сегодняшнего дня можно ожидать каких-то официальных заявлений на тему Херсона. Флаги между тем сняты со всех учреждений, город почти опустел. Так что вероятность того, что правобережье будет оставлено, в общем-то, высока.

Правда, насчет официальных заявлений — тут, конечно, вопрос. Такого рода вещи — атрибут публичной демократии. Подозревать современную Россию в подобном просто нелепо и оскорбительно даже. Податное сословие совершенно не нуждается в каких-либо объяснениях и уж тем более никто перед ним отчитываться не намерен. Обойдутся.

Предположим, тем не менее, что Херсон и правда сдадут. Без боя, в порядке доброй воли. Кстати, не самое глупое решение, так как от армии, вошедшей в феврале на Украину, собственно, осталась только херсонская группировка. Остальная в той или иной степени либо разгромлена, либо обескровлена до состояния, что все дыры теперь приходится затыкать схваченными на улицах мобилизованными. Уже поэтому попытка сохранить хотя бы что-то — редкий просвет в беспросветной череде тупости принимаемых решений.

На самом деле проблема не в Херсоне. Проблема в самой операции. Она и не могла, видимо, завершиться как-то иначе, как только ее формат из трехдневного блицкрига вынужденно перевелся в короткий, а затем всё более затянутый конфликт, который сегодня перешел окончательно в бесперспективную войну на истощение, в которой шансов у текущей версии России — ровно ноль. Да, безусловно, можно загонять страну и дальше в кромешную мобилизационную обстановку, но, во-первых, власть настолько безнадежна в управленческом отношении, что никакую мобилизацию она не вытянет. Разовое напряжение сил — это единственное, к чему она способна, но даже такое разовое мероприятие проводится с самым отвратительным качеством исполнения. Для перманентных усилий высокого уровня у системы нет ни малейших предпосылок.

Во-вторых, война Афины — это война технологий и ресурсов. Она безнадежна в условиях подавляющего экономического и технологического превосходства противостоящей стороны, а противостоящая сторона — это Украина плюс Раммштайн. Россия же с трудом пытается выстроить хоть какие-то отношения с Ираном и Северной Кореей, причем делает это заведомо в запаздывающем режиме. Да еще и с риском для будущего, так как неизбежно и вынужденно берет на себя все противоречия с внешним миром и Ирана, и Северной Кореи.

Отличие технологической войны от войны поля боя очевидно: результат проявляется не сразу, но и изменить положение вещей так же невероятно трудно, что опять и снова возвращает нас к убогости административной составляющей современного российского государства: оно полностью утратило навыки проектного управления, а переломить ход технологической войны, находясь в колоссальном отрыве сзади своих противников — это сложнейший проект даже для очень серьезных игроков, к которым путинский Кремль заведомо не относится.

Третья составляющая любой войны — война смыслов — даже не началась по причине неявки на нее России.
За почти девять месяцев Кремль так и не осилил выдать сколь-либо внятное объяснение причин, толкнувших его на решение 24 февраля. Если не брать горячечных видений Медведева, ушедшего в откровенный астрал, единственное, что смогла выдать машина смыслов — это «Гойда!» Ничего другого запоминающегося не родилось. Да и не родится, будем откровенны.

Раз так, то Херсон — это просто точка на координатной плоскости. Да, важная, но проблема не заключается в Херсоне. Проблема — в смысле всего мероприятия.

Любой нормальный человек, предпринимая какие-либо действия, отвечает на простой и в то же самое время принципиальный вопрос: зачем я это делаю? Вопрос «зачем» - это всегда вопрос стратегии. Все остальные вопросы — как, что, каким образом и так далее — получают смысл только после того, когда возникает непротиворечивый ответ на главный вопрос. И не просто непротиворечивый, а еще и консенсусный, с которым согласно (и неважно — вынужденно или с полным принятием) практически все общество.

Вместо этого — дикая каша, в которой намешано что угодно, только не ответ и не консенсус.

Возникает развилка — заканчивать так как есть, даже с тяжелейшими потерями для репутации, либо продолжать упираться со всё большими рисками повторения 1917 года, который завершил участие в войне России банальным массовым исходом миллионов вооруженных людей по домам ввиду их полного нежелания продолжать бессмысленную с их точки зрения войну.

Парадокс в том, что первый исход позволит режиму еще какое-то время удерживаться у руля, даст ему лаг во времени. Другой вопрос, что это, конечно, уже ничего не изменит, но просто всё случится немного позже. Продолжение же текущего сюжета неизбежно доведет обстановку до логического завершения, причем последствия для режима будут более чем плачевными. Здесь и внутренние противоречия, дошедшие уже сейчас до края, и внешний фактор, где Россия утратила любой намек на субъектность.

Парадокс состоит еще и в том, что Запад, хладнокровно заглатывая кремлёвских, как удав натягивается на жертву, исходит именно из объектного положения Кремля, который делает ровно то, что нужно. Неожиданный ход, который Западом не предусмотрен, может хотя бы на время превратить Кремль в слабое, но все таки подобие субъекта событий. Такой неожиданный ход — это прекращение всех боевых действий и возвращение на исходные позиции. Этого от кремлевских точно никто не ожидает, противникам придется брать тайм-аут, чтобы оценить ситуацию, что и даст время на какие-то маневры для Кремля. Другой вопрос, что тогда встанет проблема внутренней устойчивости — Z-торсида попросту не поймет такого кульбита и предсказуемо заголосит. Но это неизбежная плата за ошибки, тут ничего не поделаешь.

Единственное, что утешает — так это то, что таких умных в Кремле точно нет. А потому ничего, что могло бы сделать его субъектом процесса, он предпринимать не будет. Мозгов не хватит. Поэтому пока — Херсон. Далее — везде со всеми остановками.