В ходе кризиса в России снова появится общество?

Мировой кризис, захвативший Россию в сентябре 2008 года, сильно отличается от того, что случилось ровно десять лет назад. В 1998 году страна не без мазохистского упоения шла на дно – эксперимент с капитализмом не удался, пусть же вероломный свободный мир приходит на выручку! Теперь помощи ждать неоткуда, иждивенчество закончилось, все придется делать самим. Сравнения и знамения, магия чисел, предсказания Ванги и дурная репутация августа в российском календаре – все это «даже не интересно». Десять лет назад кризис воспринимался как внезапное несчастье. Сейчас уровень грамотности повысился. Конечно, есть широкая прослойка людей, свято уверенных в том, что кризис их не коснется (по данным Левада-центра – около 30%). Те же, кто чувствуют, что дело действительно плохо, более или менее осознают, что все к тому шло, что это шанс развернуться лицом к здравому смыслу и осуществить давно созревшие замыслы. Что мы научились потреблять, но до сих пор отказывались за это ответственно платить. В конце концов, что в ходе кризиса в России может появиться общество. Даже не гражданское. Хоть какое-нибудь. Ведь эти десять лет научили нас, скорее, самозабвению. Мы вообще перестали реагировать на что-либо, что лично нас не касается. Кроме «звезд на льду» и новой машины соседа.

…Когда на последней неделе августа 1998 года Сергей Кириенко впервые употребил слово «дефолт», стало ясно, что надо закупать мыло и спички. На перекрестке проспектов Королева и Сизова в Приморском районе города Санкт-Петербурга гнулась и волновалась витиеватая очередь, увенчанная хмурой фурой. Невнятные люди торговали из кузова товаром нескольких видов. Я увидел очередь из окна и судорожно метнулся приобщаться. За несколько минут до этого звонок товарища не столько развлек, сколько встревожил по-настоящему. «Где логика? – прозвучало в трубке, – Сорок рэ за постное масло и двадцать – за бутылку водяры. Может, вденем, как следует?» Воспитанный в духе мелкобуржуазной меланхолии и привыкший ждать от жизни неприятных сюрпризов, я не оценил фаталистический юмор собеседника. Надо же что-то делать, что-то же делать надо, делать же надо что-то… Выйти за пределы этой замкнутой конструкции не получалось. О том, чтобы расслабиться, не могло быть и речи. Доступ к фуре утолил иррациональную потребность в четырех кусках детского мыла, двух блоках спичек, изготовленных в городе Череповце, пяти рулонах туалетной бумаги изрядно приблизительного качества и трех тюбиках зубной пасты «Новый жемчуг». Сочтя этот улов не столько полезным, сколько символичным, я ощутил странное удовлетворение. Коллективное бессознательное оказалось сильнее моих выморочных конструкций.

За полгода до притихшего и опустевшего августа я шел по вечернему Невскому, неся коробку с первой в своей жизни приличной CD-магнитолой. Преамбула этого дефиле была типична для тех условных времен. Халтура – живые доллары – обменный пункт. На углу Невского и Литейного был «цивильный» обменник с внушающим уважение списком экзотических валют. Там всегда было людно. Обилие сотрудников охранного предприятия то ли «Финист», то ли «Кречет» создавало умиротворяющую атмосферу ежесекундной готовности к драке.

Окошки были разделены интимными переборками. Это не было таким уж новшеством для 1998 года, но завсегдатаи заведения знали, что так было давно, уже года два. Наконец, процент от сделки был не таким грабительским, как в аналогичных по комфорту местах. В один из своих последующих визитов в город Москву я не без унылой зависти отметил, что денег за операцию не берут. И что вообще у них там один Франклин – это как у нас один Линкольн. Впрочем, это в сторону. CD-магнитола, приобретенная в фирменном магазине Philips недалеко от площади Восстания, прекрасно гармонировала с праздничными огнями в лужах мостовой и очередью за пирожными в кафе «Север», то есть участвовала в создании новогоднего чувства защищенности. Денег не было. Только что отменили миллионы, немногочисленные новые купюры расходились быстро – цены по понятной логике выросли. Я шел с коробкой в руках и думал, что теперь буду покупать пиратские диски у метро «Горьковская». Два-три в месяц. Денег, повторяю, не было. Их зарабатывали какие-то другие люди.

Впереди был краткий период стабильности. Неожиданно я получил небольшой грант от Джорджа Сороса, впоследствии изгнанного из России за попытки купить ее научные кадры. Вдобавок я работал литературным редактором для одного крупного издательства. Жена тоже делала нечто подобное. Но главным событием года оставались вступительные экзамены. Дети с явными или латентными отклонениями, не способные связывать слова в предложения, должны были непременно поступать в ВУЗы. Существовала отработанная технология – сейчас, я полагаю, она еще более усовершенствована. Тогда это было просто синхронное написание вступительного сочинения, за которым следовал обмен работами. Исполнитель вылетал из списка, заказчик отваливал с гарантированной пятеркой. Стоили эти услуги немало. В июле 1998 года мы купили экзотический по тем временам мини-ПК. Не «палм», а какую-то еще более древнюю штуку. Я был против, но вторая половина семьи приняла решение самостоятельно. Пожалуй, погоду бы эти доллары все равно не сделали. Несмотря на то, что через месяц их стоимость взлетела, как прыгун с трамплина. Между CD-магнитолой и мини-ПК пролегли месяцы нехитрого потребительского счастья. Где-то в промежутке был даже куплен компьютерный стол. А потом были мыло и спички, копеечное кино в «Спартаке» и сидение за диссертацией без оглядки на пустой холодильник.

Это очень полезная траектория. Демонстрационная экономика России переживает важный момент, независимо от того, как скоро выберется из кризиса экономика реальная. Когда автомашину Hummer H2 рекламирует слоган «Прочь с дороги!», кризис неизбежен. Обвал фондового рынка – не более чем объективный коррелят внутренних процессов. Человек гниет под грудой вещей, отвыкнув всматриваться в отдельные экземпляры и защищаясь от мира тостами вроде: «Главное – здоровье, остальное – купим!» Пришло время ставить перед собой более скромные задачи. И правительства это тоже касается. Мы же вместе, не так ли?

Ян Левченко