Партия большинства - единство противоположностей

Нарастающее доминирование «Единой России» в силовом поле российской партийной политики выглядит уже гротескно и многим кажется загадочным. И, естественно, провоцирует конспирологические объяснения. Прямых свидетельств широкой фальсификации выборов нет. Сравнение официальных результатов с опросами не заменяет прямых свидетельств, потому что методологически не вполне корректно, не говоря уже о том, что сами опросы не выше подозрений. Кроме того, конспирологическое объяснение в данном случае помимо своих обычных слабостей имеет ещё одну. Спрашивается: зачем фальсифицировать выборы и завышать популярность партии, которая и без того имеет очевидное большинство?

Тем не менее конспирологическую версию отбросить нельзя. Мы вернёмся к ней в свой черёд, но для начала попробуем обойтись без неё. Она ведь появляется потому, что результаты выборов кажутся противоестественными и никак иначе не объяснимыми. Но так ли это на самом деле?

Российский вариант вовсе не так уникален, как может показаться на первый взгляд. Во всех современных государственных общностях подавляющее большинство голосов на выборах получает партократический истеблишмент. Как правило, он двухпартийный (двухблочный), но уже некоторое время балансирует на грани ликвидации одной из двух партий истеблишмента (Британия, Германия, даже Франция и США), и двухпартийность сохраняется главным образом в силу исторической (структурной) инерции и инерции существования больших партийных машин. А в государственной общности, где с самого начала не было двухпартийности, шансы на её возникновение чем дальше, тем меньше.

Именно так обстоит дело в России. Объяснять, как вышло, что в России не было второй конкурентоспособной партии в начале её политической эмансипации, и доказывать, что всё же двухпартийная партократия политически более эффективна, чем однопартийная, не входит в наши задачи. Нам нужно только слегка рассеять предрассудочное впечатление, что подавляющее избирательное большинство на стороне истеблишмента - уникальная особенность России. Оно примерно такое же (порядка 70%) во всех классических представительных демократиях (партократиях). В России отсутствие второго элемента партократии не оставляет конформному большинству, которое целиком аккумулируется в одном месте, выбора.

Теперь естественно спросить, какие у нас основания думать, что избиратель, который при наличии полноценной второй партии голосовал бы за неё, в её отсутствие будет голосовать за единственную оставшуюся. Это как будто бы абсурд?

Не совсем. Во-первых, даже там, где избиратель может выбирать между двумя партиями, зона согласия между ними так широка, что избиратель выбирает между ними не в силу каких-то принципов и даже материальных интересов, а инстинктивно проявляя лояльность той партии, которая на данный момент кажется ему более компетентной, честной и авторитетной.

Современный электорат делится не только между двумя партиями власти, на лояльный и протестный. Если истеблишмент состоит не из двух партий, а из одной, то у потенциального сторонника второй (отсутствующей) партии три варианта поведения: поддержать одну из протестных партий, или не пойти на выборы, или отдать голос единственной избираемой партии.

Перейти к поддержке протестных партий избиратель-лоялист не может. Он лучше проголосует за единственную партию истеблишмента, ибо смысл его электорального поведения именно в поддержании системы - стабильного существующего порядка. Этот мотив широко признан естественным в России, пережившей совсем недавно фазу разрушительной дестабилизации. Но аналитики, констатирующие эту диспозицию, тут же сомневаются в правдоподобии её огромного большинства. Но почему, собственно? Они не могут поверить, что избирателей, одержимых стабильностью, так много. И (или) они думают, что мотивация голосовать за стабильность слабее, чем мотивация голосовать за воображаемую вторую партию истеблишмента, и потенциальный сторонник этой второй партии лучше откажется участвовать в выборах вообще.

Но ни то ни другое неочевидно. Наоборот, есть целый ряд оснований думать, что лоялистская мотивация эмоционально очень сильна. Не только потому, что был силён шок дестабилизации. Лоялист идёт голосовать не потому, что боится усилить конкурентов. Он знает, что они всё равно обречены. Конформный избиратель-лоялист подсознательно не уверен в себе и воспринимает протестные меньшинства как напоминание о стерильности своего лоялизма и как укор в конформизме. Чтобы утешиться, он нуждается в подтверждении правильности своего выбора. Ему нужно, чтобы большинство, с которым он себя отождествляет, было как можно более внушительно. Кроме того, здесь есть и некоторый элемент садизма. Конформному избирателю-лоялисту помимо победы на выборах нужно унижение побеждённых.

В силу этих соображений большинство, получаемое теперь «Единой Россией», уже не должно казаться нам таким уж неправдоподобным. Но даже если эти спекуляции верны, их нужно и можно проверять (надеюсь, что уже есть какие-то в этом плане информативные опросные данные), они сами по себе объясняют лишь, почему фальсификация выборов не была так уж необходима, как это кажется тем, кто считает итоги выборов абсурдными.