Как боролись с кризисами в Советском Союзе?

60 лет назад, осенью 1948 года, завершился жесточайший европейский продовольственный кризис, тяжело отразившийся и на СССР. Как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, партия и правительство переложили всю его тяжесть на граждан страны, повышая цены, снижая зарплаты и обрекая детей на голод и смерть. 

"Еще веселей станет наша жизнь" 

Любому более или менее крупному кризису предшествуют заверения властей в том, что в стране все замечательно и перед ее жителями открываются невиданные доселе перспективы. К примеру, президент Соединенных Штатов Герберт Гувер в 1928 году заявлял, что скоро в каждой американской кастрюле будет по курице, а в каждом гараже — по два автомобиля. Однако в 1929 году началась Великая депрессия. 

В 1946 году в СССР наблюдалась очень похожая картина. Кандидат в депутаты Верховного совета СССР Сталин 9 февраля 1946 года произнес речь на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа Москвы. Как водится, вождь говорил обо всех аспектах жизни в стране и мире, упомянув и о кризисе капитализма: 

"Марксисты не раз заявляли, что капиталистическая система мирового хозяйства таит в себе элементы общего кризиса и военных столкновений, что ввиду этого развитие мирового капитализма в наше время происходит не в виде плавного и равномерного продвижения вперед, а через кризисы и военные катастрофы". 

Но, как и положено в предвыборной речи, Сталин гораздо больше говорил об успехах, достижениях и улучшении жизни трудящихся в ближайшем будущем. Народы СССР устали жить, покупая по карточкам лишь гарантированный минимум продуктов. А о еде и товарах, продававшихся свободно в магазинах "Особторга", из-за заоблачных коммерческих цен подавляющее большинство советских граждан могло только мечтать. Так что отец народов бил точно в цель, обещая скорое изменение ситуации: 

"Не говоря уже о том, что в ближайшее время будет отменена карточная система, особое внимание будет обращено на расширение производства предметов широкого потребления, на поднятие жизненного уровня трудящихся путем последовательного снижения цен на все товары". 

Слова вождя не расходились с делом, и 26 февраля 1946 года газеты опубликовали сообщение о снижении цен: 

"С 26 февраля 1946 г. приказом Наркомторга СССР проводится новое снижение цен в коммерческой торговле продовольственными товарами. В Москве, Ленинграде, Свердловске, Новосибирске и других городах центральных, северных и восточных областей снижение цен проводится на хлеб ржаной на 58%, на крупу — от 53 до 63%, на хлебобулочные изделия — от 41 до 50%, макароны — 55%, сахар — 33%, кондитерские товары — 10-32%, папиросы — 50%, чай — 33%, кофе натуральный — 40%, икру кетовую — 37%, рыбу и рыботовары — 15-30%, мясо и мясопродукты — 10-20%, сыр — 15-20%, водку и вина виноградные — 25%..." 

Московские газеты писали: "Вчера днем в магазины и палатки начали завозить различные хлебобулочные изделия. Ассортимент их достаточно разнообразен. Каждый магазин получит до 44 сортов хлеба, булок, сухарей, сдобы, баранок и сушек". 

Парторганы фиксировали и передавали наверх благожелательные отклики трудящихся на наступившее улучшение в их жизни. К примеру, оргинструкторский отдел МГК ВКП(б) докладывал: 

"Слова т. Сталина не расходятся с делом,— говорит токарь завода "Калибр" т. Кузнецова,— снизили цены на продукты в коммерческих магазинах, скоро отменят и карточную систему. А если в ближайшем будущем снизят цены на предметы ширпотреба, то тогда еще веселей станет наша жизнь". 

Правда, всеобщую радость портили отдельные отрицательные моменты. Коммерческих булочных оказалось слишком мало, и поэтому к их прилавкам выстраивались огромные очереди. В ассортименте гастрономов "Особторга" не оказалось мяса, молочных продуктов и жиров, причем заметили это не только покупатели, но и продавцы на колхозных рынках, сразу же значительно поднявшие цены на все отсутствующие товары. При этом на жизнь огромного количества низкооплачиваемых рабочих и служащих снижение коммерческих цен не повлияло вообще — их зарплат едва хватало на выкуп продуктов по карточкам. 

Однако все это было сущей мелочью по сравнению с надвигающимся продовольственным кризисом. 

"Колхозники спрашивают, когда распустят колхозы?" 

Во время войны перебои с продовольствием случались часто и стали вполне обыденным явлением. Однако, как только в каком-либо районе страны затруднения со снабжением доходили до катастрофического уровня, начинали использовать резервы, и массовой смертности удавалось избежать. Благо запасы продовольствия постоянно пополнялись за счет поставок союзников по антигитлеровской коалиции, а колхозники для фронта и для победы работали бесплатно, отдавая в счет госпоставок все до последнего собранного зернышка. 

Но в 1945 году ситуация резко изменилась. В Европе началась засуха, и в Великобритании на грани голода оказалась почти четверть населения. Причем дело дошло до того, что бывшие союзники попросили СССР об экстренной продаже зерна, что весьма польстило самолюбию советского руководства. Однако проблема заключалась в том, что голод угрожал и тем странам Восточной Европы, где стояли советские войска и насаждались просоветские режимы. Там на урожаи вместе с засухой повлияла неопределенная ситуация с землевладением. Крупные землевладельцы поняли, что землю у них, как и в советской России, рано или поздно отнимут, и не стали вкладывать средства ни в сев, ни в другие сельхозработы. Не обрабатывали помещичью землю и крестьяне, не уверенные в том, что получат ее, а если и получат, то ненадолго. 

В результате все советские сателлиты уже осенью 1945 года выстроились в очередь за зерном из СССР. В июне 1945 года продовольственную помощь запросили венгры, в июле — поляки. А в сентябре с мольбой о срочных поставках пшеницы и кукурузы в Москву прибыла румынская делегация. От них не отставали болгары и югославы, не говоря уже о руководителях органов самоуправления советской зоны оккупации Германии, население которой волей-неволей приходилось кормить. В 1945 году справиться с продовольственными трудностями собственными силами пытались лишь власти Чехословакии, но и они годом позже обратились к СССР за помощью. В том же 1946 году зерно потребовалось и Финляндии, находившейся после выхода из войны под сильным советским влиянием. Но и этим список соискателей советского хлеба не ограничивался. В Китае начиналась гражданская война, и вскоре советское продовольственное снабжение потребовалось коммунистической Народно-освободительной армии Китая. 

На все подобные просьбы в Москве неизменно давали положительный ответ. Причем главными были не экономические, а политические соображения: голод мог вызвать взрыв недовольства, направленный против просоветских сил. А этим, как считали в Кремле, обязательно воспользовались бы американцы для отторжения той или иной страны от "народно-демократического лагеря". 

Поэтому поляки в дополнение к продовольствию, запрошенному летом 1945 года, в феврале 1946 года попросили и получили 200 тыс. т зерна, в апреле — 300 тыс., а в октябре — еще 210 тыс. т. Поставки продолжались и в 1947, и в 1948 году, и за время продовольственного кризиса Польша получила около 1 млн 400 тыс. т зерна, десятки тысяч тонн мяса, жиров, овощей. А воевавших вместе с нацистами против СССР венгров в связи с продовольственными затруднениями освободили от поставок продовольствия частям Красной армии в Венгрии и поставили им значительное количество продовольствия. Лишь в один Будапешт отправили 18 тыс. т зерна, 1400 т мяса, сотни тонн сахара, соли, жиров. Поэтому вряд ли стоило удивляться тому, что советские граждане месяцами не видели положенных им по карточкам мяса и жиров. 

При этом получатели помощи нисколько не затрудняли себя выполнением взятых в обмен на зерно обязательств. Румынская делегация, например, обязалась вернуть полученные от СССР в 1945 году 150 тыс. т пшеницы и такое же количество кукурузы уже в следующем году. Но не вернула — ни в следующем, ни два года спустя. И это несмотря на то, что Сталин говорил главе румынского правительства Петру Грозе: 

"У нас сложилось чрезвычайно трудное положение с продовольствием, поражены засухой все основные хлебные районы страны. Но мы поделимся с вами, с вашим народом, господин Гроза, тем, что у нас имеется в госрезервах. Признаться, мы не очень богаты, но поможем". 

Однако на самом деле, как и во всех остальных странах, пораженных продовольственным кризисом, дело было не только и не столько в засухе. Уставшие от рабского труда колхозники с каждым годом работали на государство все хуже и хуже, о чем в ЦК, правительство и самому Сталину шел поток писем трудящихся и не меньшее количество сообщений из органов госбезопасности и от областных и республиканских партийных и советских органов. 

"Село... до войны,— писал вождю майор Брайко, побывавший у родных на Украине,— несмотря на то что руководители села и района пропивали все, жило зажиточно. Колхозники получали по 2-3 кг хлеба на рабочий день, но могли получать по 5-7 кг. Деньгами, правда, правление колхозов никогда не рассчитывалось с колхозниками, видимо, денег у них не хватало. Но все же колхозники довольны были, что у них есть хлеб, и работали, не зная усталости, даже видя, что их руководители пропивают и транжирят колхозное добро, думая только о своей шкуре. Теперь же меня поразило, что колхозники не хотят работать в колхозе. Бригадиры ежедневно гоняют их на работу до 12 часов, но идет мало кто. Каждый колхозник ищет себе хоть кусочек земли и сеет на ней или в огороде все культуры: рожь, пшеницу, ячмень, просо и прочее. И обрабатывают эти культуры дома у себя. Колхозники спрашивают, когда распустят колхозы? А потом мне колхозники рассказали, что в 1944 году урожай был не совсем плохой, но убрали плохо, не сумев организовать сборку. И смогли только уплатить госпоставку и прочее, даже не хватило на семена. За трудодень получили по 200 граммов, и то это только в колхозе им. Куйбышева нашего села, а в остальных колхозах совсем ничего не дали". 

Подобная информация поступала и от партийных чиновников. Руководители Читинской области писали Сталину, что сбор зерна у них упал с 308,4 тыс. т в 1940 году до 81,7 тыс. в 1945 году. А инструктор Сельхозотдела ЦК И. Шульпин после поездки в 1945 году в Курскую область составил подробную записку о состоянии дел в этой исконной российской житнице зерна: 

"Несмотря на то что в 1944 году в области не раз занимались вопросами приведения размера усадеб колхозников в соответствие с уставом сельхозартели, в этом году имеет место новая вспышка захвата колхозниками колхозных земель... В вопросах восстановления животноводства имеется диспропорция в развитии между общественным и личным животноводством. В то время как поголовье крупного рогатого скота на колхозных фермах достигло на 1 июня 1945 г. только 87,5% довоенного уровня, личное животноводство еще на 1 января 1945 г. достигло довоенного уровня... Количество трудоспособных колхозников, не выработавших минимума трудодней за первый период этого года, по данным 54 районов, все еще очень велико — 81 тыс. человек, или 21% к общему числу трудоспособных". 

Шульпин предлагал расширить и усилить пропагандистскую работу на селе и объяснять колхозникам всю важность стоящих перед ними задач. Но Сталин решил идти другим путем и дал указание подготовить новое положение о налогообложении личных хозяйств колхозников. Можно предположить, что именно на эти изъятые у крестьян продукты он рассчитывал, снабжая сателлитов и снижая коммерческие цены. Но принуждение оказалось таким же малоэффективным, как и убеждение. 

"Коммунисты хотят содрать последнюю шкуру с рабочих" 

Новые налоги оказались настолько высокими, что проще было избавиться от хозяйства, чем заплатить все вмененные натуральные и денежные сборы. В 1946 году Министерство госбезопасности СССР передало в ЦК выдержки из писем, которые деревенские жители отправляли родным в Красную армию. Они свидетельствовали о том, что сбор нового налога обречен на провал: 

"В 46 году налоги наложили большие: 8 кг масла, 75 штук яиц, 40 кг мяса, шерсти. Как мы можем все это уплатить? Такую жизнь завоевал папаня, сам голову положил и нас заставил страдать, с нас три шкуры дерут". 

"Замучили налоги, их требуют сейчас, до осени не ждут.

Что делать? Взять негде. Придется идти на базар и продавать что-нибудь последнее. У меня уплачено только 12 кг мяса, еще нужно 20, а на рынке оно по 25 рублей кг. С каждым днем жизнь становится все хуже, впереди ожидать нечего". 

Но партия и правительство продолжали гнуть свою линию и вместе с борьбой за увеличение предложения успешно содействовали уменьшению спроса. В апреле 1946 года по всей стране началась кампания по упорядочению расценок на производствах. Что бы ни говорили при этом руководители предприятий и агитаторы, рабочие и служащие быстро поняли, что речь идет о снижении зарплаты. Причем уйти с предприятия, где стали мало платить, рабочие и служащие не могли — за самовольный уход с работы грозил приличный тюремный срок. А в мае объявили подписку на очередной государственный заем. Во время войны, как правило, все отдавали стране месячный оклад, однако на этот раз рабочие жертвовали деньги родине без особого энтузиазма. В Москве, как говорилось в записке МГК ВКП(б), происходило следующее: 

"Имеют место факты подписки на малые суммы и случаи отказа от подписки ввиду снижения расценок и заработной платы. Неорганизованно проходила подписка в 1-м аппаратном цехе завода "Динамо" им. Кирова. Отказ от подписки некоторых рабочих руководители цеха объясняют пересмотром норм в апреле и снижением расценок на 30%. Особенно плохо проходила подписка на участке мастера т. Лакова, где из 29 рабочих ночной смены подписалось только 6 человек. Слесарь т. Ильичев при заработке в 1700 руб. подписался на 500 руб... В этом же цехе наладчик Кривошеенко в присутствии группы рабочих заявил: "Коммунисты хотят содрать последнюю шкуру с рабочих. На заем подписываться не буду". На этом участке подписался на заем только один человек — стахановец Рябин". 

С наступлением лета стало ясно, что собрать не удастся почти ничего. В июле МГБ передало в ЦК очередную сводку выдержек писем из деревни. В письмах из Ставропольского края говорилось: 

"В колхозе вся работа стала, все бросились в разные стороны, а работа в поле идет мертво: план колосовых не выполнен, яровых тоже нет, а остальное все посохло". 

"Многие приходят из армии, но скоро уезжают, а работают одни дети, и те голодные. В степи ничего не варят, женщины на работу не выходят, работает одна вторая бригада, а у остальных что взошло, и то забил бурьян". 

"Живем по-старому, но только думаем жить недолго, потому что уже сейчас нет хлеба. На работу ходят совсем мало, и то поздно приходят и рано уходят. Люди уже ни на что не похожи". 

Слухи о грядущем голоде стали с огромной скоростью распространяться по стране. На двадцать девятом году существования советской власти никто не сомневался в том, что весь груз проблем ляжет на сам народ, а партия и правительство будут лишь отягощать его все сильнее и сильнее. Поэтому, как только разговоры о наступлении голода получили реальные подтверждения (рабочие типографий прочли инструкции о повышении пайковых цен), граждане бросились в сберкассы, а сняв последние сбережения — в коммерческие магазины. У прилавков выстроились огромные очереди, некоторые особо запасливые товарищи, как свидетельствовали документы МГК, закупали по 200 батонов хлеба за раз. 

"Мне остается только повеситься" 

В сообщении Совета министров СССР, опубликованном 16 сентября 1946 года, говорилось: 

"В целях подготовки условий для отмены в 1947 г. карточной системы и введения единых цен Совет министров СССР признал необходимым теперь же осуществить мероприятия, направленные к сближению высоких коммерческих и низких пайковых цен путем дальнейшего снижения коммерческих цен и некоторого повышения пайковых цен с тем, чтобы к моменту отмены карточной системы упразднить коммерческие цены и объявить новые пайковые цены едиными государственными ценами. Учитывая трудности для мало- и среднеоплачиваемых рабочих и служащих, связанные с повышением пайковых цен, Совет министров СССР решил для возмещения потерь рабочих и служащих, имеющих ставки и оклады заработной платы не выше 900 руб. в месяц, повысить им заработную плату". 

Однако рабочих и служащих такая забота государства, мягко говоря, не обрадовала. Главный профсоюзный чиновник страны — председатель ВЦСПС Василий Кузнецов докладывал в ЦК: 

"Повышение цен на продукты и в особенности на хлеб вызвало больше всего беспокойство у многосемейных и низкооплачиваемых рабочих, причем особенно болезненно реагировали женщины, имеющие детей и потерявшие мужей на войне. На Воскресенском химкомбинате некоторые из таких низкооплачиваемых и многодетных женщин, узнав о новых ценах, поплакали, жалуясь, что им теперь на хлеб зарплаты не хватит. Грузчик Вигин (завод им. Войкова) заявил: "Семья у меня большая. Я подсчитал разницу в ценах, для меня она выражается в 700 рублей в месяц. Как буду ее покрывать, не знаю. Ремешок придется подтягивать. Хорошо тому, кто с рынка питается". Инвалид Отечественной войны т. Бабуров (г. Москва), ссылаясь на повышение цен, сказал: "Мне теперь нечем платить квартплату, пенсию увеличивают незначительно, а имею семью 4 человека, в результате хватит лишь на хлеб". Крепильщица кузнечного цеха завода "Подъемник" (Москва) тов. Кирпичева Евдокия Яковлевна, имеющая трех детей и получающая 500 руб. в месяц, узнав о повышении цен, заявила: "Мне остается только повеситься"". 

Одновременно резко повысились цены на обеды в рабочих столовых. Как свидетельствовал тот же В. В. Кузнецов, на Октябрьской железной дороге суп вермишелевый вместо 50 копеек стал стоить 1 рубль 5 копеек. В результате в столовую депо Ховрино вместо 628 обедавших 16 сентября на следующий день пришло 246. 

Московские власти сообщали, что народ недоволен, самым характерным высказыванием было: "Будем ходить в магазины только смотреть". Роптали не только рабочие, но даже отдельные аппаратчики, для которых стоимость литерных пайков выросла едва ли не втрое. 

Многие обездоленные считали, что все происходит без ведома отдыхающего на юге Сталина, который должен приехать и вернуть прежние пайковые цены. А вождь в это время слал из Сочи своим соратникам шифровку за шифровкой, приказывая еще сильнее экономить зерно и еще жестче требовать у обкомов и республиканских ЦК сдачу нового урожая в закрома родины. Так, он писал Берии, что нужно категорически запретить повышение зарплат в любых формах и под любыми предлогами. 

Но, несмотря на все принимаемые меры, запасы зерна продолжали таять. К примеру, урожай зерна в Читинской области оказался вчетверо меньше, чем в самом худшем из предыдущих — 1945 году, и более чем в десять раз меньше, чем в 1940-м. Поэтому 27 сентября 1946 года Политбюро приняло новое решение о лишении части населения карточек. 

"К сильной засухе,— говорилось в постановлении ЦК и Совмина,— постигшей нынешним летом значительное количество областей нашей страны, за последние две недели прибавились новые нежелательные моменты. Уборка хлеба в наиболее урожайных районах, какими являются Сибирь, Казахстан, центральные и северные области, происходит в неблагоприятных климатических условиях при систематических дождях! По этой причине хлебные ресурсы государства претерпели дальнейшее сокращение. Ввиду этого и в целях бесперебойного обеспечения населения хлебом до нового урожая Совет министров Союза ССР и ЦК ВКП(б) признали необходимым теперь же пойти на некоторое сокращение расходования государственных хлебных ресурсов — сократить контингент снабжаемого населения, проживающего в сельской местности, снять с пайкового снабжения хлебом в городах и рабочих поселках часть неработающих взрослых иждивенцев и несколько уменьшить остальным иждивенцам норму выдачи хлеба по карточкам. Совет министров СССР и ЦК ВКП(б) при этом учитывают, что за последнее время произошло значительное понижение цен на продукты на колхозных рынках, и это дает возможность лицам, снимаемым с пайкового снабжения как в сельской местности, так и в городах, покупать продукты на колхозных рынках". 

"Дети плачут, и я, глядя на них" 

В реальности цены на рынках только выросли, и, например, килограмм масла стоил 60 руб. Без карточек осталось почти 5 млн человек, из них почти 600 тыс. детей. 

"Необходимо подчеркнуть,— говорилось в обзоре политических настроений трудящихся, подготовленном в МГК,— что решение об уменьшении норм хлеба встревожило и вызвало недовольство, особенно среди рабочих, имеющих по нескольку детей. "Советскую власть называют народной,— сказала работница завода N220 т. Балакирева,— а что она дала народу? Даже детей посадила на голодный паек". Слесарь завода N451 т. Шапорин говорит: "Денег не хватает на обед в столовой, а у меня двое детей. Придешь с работы, они просят: "Отец, дай хлеба",— а где я возьму. Дети плачут, и я, глядя на них"". 

Взрыв недовольства наблюдался и среди партийных пропагандистов. Они писали руководству, что две крайне непопулярные меры приняты с перерывом менее двух недель. И теперь нужно снова идти на заводы и объяснять рабочим, что все делается для их блага. "Неужели нельзя было провести оба мероприятия одним решением?" — спрашивали агитаторы и получали путаные ответы, подобные тем, что они давали на возмущенные вопросы населения. В стране даже возникла проблема с празднованием 7 ноября. Руководители боялись подходить к работникам и спрашивать, пойдут ли те на демонстрацию. А если пойдут, не устроят ли каких-нибудь эксцессов? В конце концов было решено усилить охрану колонн и сопровождение их сотрудниками МВД и МГБ. 

Последствия хлебной экономии не заставили себя ждать. Инспектор ЦК ВКП(б) А. Назаров в марте 1947 года докладывал о положении рабочих в Мариуполе: 

"На предприятиях гор. Мариуполя Сталинской области за последнее время значительно возросло число рабочих, больных дистрофией. По заключению врачей, на первое марта с. г. по пяти заводам г. Мариуполя зарегистрировано 3789 заболеваний дистрофией. Наибольшая заболеваемость имеется на заводе им. Ильича, где больных дистрофией числится 2475 человек, из них рабочих 631 человек и детей 1695 человек, умерло по этой причине 65 чел. На заводе "Азовсталь" болеет дистрофией рабочих 197 человек, в тресте "Азовстальстрой" около 200 человек рабочих. Число заболеваний на предприятиях с каждым днем увеличивается". 

Подобную сводку можно было составить практически по любому городу страны. Особенно тяжело приходилось детям. В 1947 году в ЦК пришло письмо, в котором говорилось, что в Ивановской области в Тейковских детяслях N1 умерло 12 детей. Факт попытались уточнить в Ивановском обкоме, но там от ответа уклонились. 

"О причине же большой смертности детей,— говорилось в справке ЦК,— обком ВКП(б) не сообщил ничего. В связи с этим по телефону просили дополнительно дать ответ в отношении этого вопроса. 26.VII-47 г. в дополнение к первому письму т. Татаринцев сообщил, что причиной высокой смертности детей послужило нарушение теплого режима в зимние месяцы, инфекционные заболевания, необеспеченность постельным и нательным бельем, отсутствие зимней одежды и обуви. В тот же период детские ясли с большими перебоями снабжались молоком и жирами". 

И в течение всего этого времени народу с высоких трибун откровенно лгали о том, что никакого кризиса не было и нет. На торжественном собрании в честь 30-летия Октября Молотов говорил: 

"В нашей стране созданы условия для быстрого подъема благосостояния всего народа и для дальнейшего укрепления мощи Советского государства. Нам не угрожают разрушительные для промышленности экономические кризисы, без которых не может жить ни одна капиталистическая страна. У нас нет и не будет безработицы и связанного с нею обнищания населения. Советский строй обеспечивает полную возможность непрерывного подъема благосостояния трудящихся города и деревни, чего нет и не может быть ни в одной капиталистической стране". 

Надежда на беспамятство населения полностью себя оправдала: все помнят, что при Сталине цены снижали, а о том, что повышали и доводили до голодной смерти,— нет.