О современном мещанском обществе

В большинстве случаев произведение искусства (относя сюда же и литературу) принадлежит одной конкретной эпохе, будучи её порождением. Как, к примеру, «Недоросль» Фонвизина не мог быть написан ни в России семнадцатого века, ни в России века девятнадцатого. Это именно русский классицизм, екатерининский век.

Но существуют и произведения – их очень мало – созданные на стыке эпох и запечатлевшие переход от старого к новому. Таков, скажем, шекспировский «Гамлет», по которому легко проследить крушение идеалов Ренессанса и торжество мрачного, иррационального барокко. Такие произведения особенно интересны тем, что показывают перелом – приход нового времени на смену старому.

Думается, в этот ряд можно отнести и фильм Константина Бромберга «Чародеи», снятый в 1982 году. Советский Союз ещё силён политически и экономически, но уже виден – и в реальности, и особенно в «Чародеях» – тот демон, который его вскоре сожрёт. Демон мещанства.

Чтобы понять полностью этот фильм, необходимо соотнести его с той повестью, который он и обязан своим появлением – «Понедельник начинается в субботу» братьев Стругацких. «Чародеев», конечно, нельзя назвать в полном смысле экранизацией «Понедельника», но мир в фильме явно тот же, да и некоторые герои перекочевали из книги на экран – например, Камноедов, ставший в «Чародеях» Камнеедовым, или герой Валерия Золотухина, сменивший имя и отчество, но оставшийся Кивриным.

Между тем – что такое написанный в 1965 году «Понедельник»? Это советская утопия, рассказ (весёлый и забавный, но от этого не менее серьёзный) о людях коммунистического будущего, преодолевших капиталистическое отношение к труду. На дворе ещё явно советский «реальный социализм», но герои Стругацких уже преобразили для себя труд таким образом, что это уже, собственно, не труд в нынешнем понимании слова. Это – именно их внутренняя потребность, смысл жизни. В «Понедельнике» стёрта грань между собственно трудом и творчеством, что в реальности никак не может произойти до возникновения бесклассового коммунистического общества. Точнее, может, но лишь для отдельных счастливцев из имущих классов. Карл Орлеанский, будучи герцогом, жил отнюдь не на гонорары, и ничто не заставляло его писать стихи. Ничто – кроме того факта, что поэт не может не писать стихов.

Таковы и герои «Понедельника» – они работают вовсе не затем, чтобы обеспечить себе пропитание, и невидимый экономический надсмотрщик с невидимой же плёткой не стоит у них за спиной. Работают они лишь потому, что любят своё дело, оно для них интереснее всего. Понедельник потому и начинается в субботу, что воскресенье таким людям просто не нужно. Развлечения для них скучнее работы – не потому, что они скучны сами по себе, просто работа гораздо интереснее. Очень символичен эпизод, в котором Корнеев вместо себя отправляет на новогоднюю вечеринку дубля – магическим образом созданного двойника («Хороший дубль, развесистый… Дурак дураком. Анекдоты, стойку делает, танцует, как вол…»). В самом деле, зачем тратить время на вечеринки, если можно заняться решением чрезвычайно интересной научной проблемы?

Если герои «Понедельника», по выражению советского критика Ирины Васюченко, «отвергли воскресенье», то для персонажей (язык не поворачивается назвать их героями) «Чародеев» главное в жизни – именно воскресенье, в которое вклиниваются нудные и неинтересные перерывы на работу. Эти люди – мещане, живущие своими мелкими страстишками. За кого выйдет Алёна? На ком женится Киврин? Эти вопросы становятся важнее всего и вся. Ну а то, что в фильме действуют волшебники – так оно же для оживляжа полезнее, так зритель будет охотнее смотреть.

Всё действие фильма связано с НУИНУ (Научным универсальным институтом необыкновенных услуг). Но чем занимается этот институт? Вроде бы чем-то волшебным, поскольку «чародеи», но чем конкретно? Для создателей фильма это абсолютно неважно, им гораздо важнее любовные интрижки между сотрудниками института. И потому его директор Кира Шемаханская без зазрения совести применяет магию для решения собственных любовно-марьяжных проблем. 

Подводя итоги, скажу, что «Чародеи» – это художественно оформленная капитуляция гуманистической коммунистической идеи перед вязким болотом мещанства, в которое к тому времени превратилась по большей части наша страна. Мещанин – это ведь не человек, который заботится о своём благе, а человек, который заботится только о своём благе. «Мещанин» – это антоним к слову «гражданин». Такому человеку безразлично всё, что находится за пределами его чрезвычайно узкого мирка. К тому времени, когда были сняты «Чародеи», мещанин в СССР восторжествовал окончательно. Особенно показательно то, что сценарий к фильму написали сами же Стругацкие, которые за эти 17 лет прошли с советским обществом всю его эволюцию – или, точнее, деградацию. И в этом фильме коммунист (в широком смысле слова) Александр Привалов слагает оружие перед обывателем Иваном Пуховым – героем Абдулова. В мире начала 80-х Привалову абсолютно нечего противопоставить Пухову.

Стоит обратить внимание, что время заката СССР, когда и был снят фильм, есть также и время популярной до сих пор певицы Аллы Пугачёвой. 70-е и 80-е годы – это без преувеличения её эпоха. Сама Пугачева в фильме не появляется и не поёт, но её дух там передан в полной мере.

Со времён своего появления культура говорила человеку: «Очнись, ты способен на большее! Неужели ты рождён для того, чтобы прозябать в своём жалком мещанском уюте?». Гениальность (я употребляю это слово без всякой иронии) Пугачёвой в том и состоит, что она отказалась от этого принципа, не предъявляя своему слушателю-обывателю никаких требований. Напротив, она своими песнями говорила ему: «Да, именно на это ты и рождён. Ешь из своего корыта и довольно хрюкай возле него – это и есть жизнь». В таком же духе выдержан и фильм «Чародеи».

Справедливости ради нужно отметить, что мещанство в позднесоветском обществе имело глубокие корни. Фильм, как уже отмечалось, был снят в начале 80-х, тогда как ещё за десятилетие до этого стало ясно, что номенклатура свою власть не отдаст никогда и ни за что. Стало быть, советскому гражданину не остаётся ничего иного, как предоставить общественные дела тем, кто «лучше знает», и ограничить свои интересы частной жизнью. То есть превратиться из гражданина в мещанина. Общественное бытие, как известно, определяет общественное сознание. В результате уже в 1980-е годы советское общество стало обществом мещанским, что и предопределило 1991 (а впоследствии и 1993) год. Если население страны – мещане – сплошь погрязло в обустройстве своих частных дел, то власть имеет полную возможность творить всё, что пожелает. Остановить её некому, ограничить – тоже. 

В конце статьи полагается делать вывод. Но на сей раз его не будет. Будет лишь напоминание о фактах: в 1917 году власть в России взяли люди, намеренные сделать всех господами своей судьбы, в середине 1960-х годов эта тенденция была всё ещё жива, а уже полтора десятилетия спустя мещанство восторжествовало окончательно.

А выводов я приводить не стану. Граждане сделают выводы сами, а диктовать что-либо мещанам я не собираюсь.

Илья Федосеев