Как под медийным натиском меняются наши представления о норме?

Один из дней, предшествовавших 1 сентября, я со своим сыном-первоклассником провела в… очереди. Очередь была длинная, и стояли в ней исключительно мамы с детьми, потому что купить они жаждали не что-нибудь, а школьную форму. Надо сказать, что ни необходимость обряжать свое чадо в форму, ни день, убитый на ее приобретение, не вызвали у меня никакой ностальгии. Зато возникло ощущение дежа вю, многократно усилившееся после того, как в СМИ появилась информация о первом заседании «Общественного совета по нравственности на телевидении». Очередь, школьная форма, призрак цензуры, снова замаячивший в недрах государственной власти, — мозг невольно выстраивает эти три факта в одну логическую цепочку, объединив единым лозунгом Back in the USSR. Пригвоздить новообразованный Совет к позорному столбу недобитого большевизма — и дело с концом. Это могло бы прозвучать убедительно. Но убеждать почему-то никого ни в чем не хочется. Вероятно, потому, что телевизор и правда раздражает, причем значительно сильнее, чем школьная форма.

Как бы сделать так, чтобы его можно было включать без опаски и отвращения? Именно эту благую цель и преследуют учредители «Совета по нравственности». «Российское телевидение стало врагом российского народа. Это безумная ситуация, ее надо как-то решать», — говорит советник председателя Совета Федерации РФ Александр Щипков. И ему вторят тысячи отечественных телезрителей, в первую очередь, разумеется, матери, обеспокоенные тем, что льется с экранов ТВ в головы их подрастающих отпрысков. Некоторые, кстати, не просто вопят, но и пытаются что-то делать: «Мамадорогая! скажите матери девятилетней дочери, что это такое по MTv показывают под названием "Тихие игры"???????? Это ДЛЯ КОГО? ДЛЯ ЧЕГО? и КТО это заказывал и проплачивал эфир? И где искать спасения? Воспитывать сознательность у ребенка и определенный культурный потребительский уровень — это одно. Но стихийное влияние всякой мерзости непредсказуемо, увы! Пора выпускать телики с программированием запрета определенных частот. Пойду сейчас расстрою во всех телеках МTv» (из блогов).

На самом деле, проблема не только в детях. Мозг взрослого человека тоже не каменный. Мы сами не замечаем, как под медийным натиском медленно, но неуклонно меняются наши представления о норме, смещаются рамки дозволенного, стирается грань между прекрасным и безобразным. И как ни тверди о своей личной ответственности и свободе выбора, этот выбор, состоящий из десятка сериалов-близнецов и таких же неразличимых ток-шоу, настолько скуден, что свободным его назвать довольно сложно. Хорошо бы, конечно, оборотить «ящик» на пользу человечеству. Осталось только понять, как это сделать, чтобы получилось действительно как лучше, а не как всегда.

18 августа восемь серьезных мужчин, озабоченных состоянием умов в обществе, собрались для того, чтобы наконец начать действовать, то есть судить чужую работу, определяя, «нравственна она или безнравственна, хороша или плоха», можно ли ее показывать по телевидению. Все восемь — авторитеты, имеющие определенные заслуги в культурной сфере, люди приблизительно одного круга, исповедующие более или менее схожие моральные принципы, большинство — православные. Казалось бы, достигнуть единодушия будет не сложно, ведь разбиралась картина «Новая земля» режиссера Александра Мельника, также не скрывающего своих христианских убеждений. Однако все оказалось намного сложнее.

Очень быстро обнаружилось, что не только вкусы и нравственные нормы, но и православие у всех разное. Актер Владимир Конкин (прославившийся в роли Павки Корчагина) усмотрел в фильме «эстетику зла» и определили «Новую землю» как картину для клуба эстетов. Актер Александр Михайлов вообще пожалел, что знаком с режиссером, создавшим столь «безобразный» фильм. Священник Всеволод Чаплин высказался против того, чтобы фильм показывали по телевидению. Режиссер Павел Лунгин оценил ленту как позитивную и утверждающую, однако счел слабой ее стороной указание на гуманитарные организации как на причину «истинного зла». Телеведущий Михаил Леонтьев увидел в «Новой земле» настоящее искусство и деликатность подачи материала. А вот главный редактор «Известий» Владимир Мамонтов не разглядел ничего, кроме банального боевика, сделанного «специально, чтобы страшно было».

Вот такое «единство взглядов». И это при сравнительной однородности состава и небольшом количестве участников. А ведь по замыслу авторов проекта Совет должен включать в себя 25 человек независимо от вероисповедания, национальности и социальной принадлежности. Остается только гадать, как эта разношерстная публика будет достигать консенсуса в моральных оценках.

К слову, о «Новой земле». Фильм действительно жесткий, в нем много страшного — людоедство, убийства, моральное уродство. Мельник рисует картину недалекого будущего. Смертная казнь отменена, тюрьмы переполнены осужденными на пожизненное заключение. Некая международная гуманитарная организация, пытаясь найти выход из создавшегося положения, идет на эксперимент — две сотни зэков получают своеобразный шанс обрести свободу, их высаживают на необитаемый остров где-то на Крайнем Севере, снабдив всем необходимым для жизни на три месяца. Им гарантируют, что в любой момент они могут выйти из эксперимента и вернуться в тюрьму, для этого достаточно нажать кнопку связи с руководством проекта.

Однако в реальности жизнь на острове оказывается небезмятежной.

Трехмесячный запас питания очень быстро съедают местные грызуны, и за дефицитом другой пищи поселенцы начинают пожирать друг друга. Первое, что делают эти люди, мечтавшие о свободе и наконец-то ее получившие, — они делятся на начальников и заключенных, обносят свою территорию проволокой, ставят сторожевую вышку и организуются в новую тюрьму, где каждый день под руководством вожака забивают и разделывают на мясо по одной человекоединице. И никто не знает, кому завтра выпадет стать пищей для соплеменников. Жизнь на острове превращается для зэков в сущий ад, но международное начальство, обещавшее контролировать ситуацию со спутника, почему-то не приходит на помощь. Кажется, что про них просто забыли. Гуманитарная организация в лице бесстрастной Марты (Ингеборга Дапкунайте) снова появляется в конце фильма для того, чтобы высадить на остров очередную партию заключенных, спровоцировать тем самым страшную бойню между старожилами и новичками и, признав ситуацию вышедшей из-под контроля, открыть огонь на уничтожение.

Идея режиссера понятна: противопоставление двух принципов мироустройства — правового и нравственного. С одной стороны, роботоподобная, холодная Марта, бесчеловечная в своем неукоснительном исполнении законов. С другой — главный герой фильма, убийца Жилин (Лавроненко), сохранивший в себе живую личность, способную любить, плакать и не подчиняться правилам озверевших сокамерников. В нем без всяких внешних законов и даже вопреки им живет нравственный императив, не позволяющий пожирать людей и вдохновляющий на борьбу с теми, кто к этому призывает.

Сам режиссер так объясняет свою позицию: «[христианский мир] разделился на две половины — восточную и западную. Восточная часть — это православие и развитие по законам, как мне кажется, нравственным... И западная модель, торжество закона. Мне кажется, что сегодняшний христианский западный гуманизм выстроен по такому закону: если ты не нарушил закона, ты прав. Если у тебя хороший адвокат, ты можешь безнаказанно совершать преступления, быть безнравственным... В нашем обществе все было по-другому: человек должен был заботиться о спасении души своей, и страх Божий должен был его сдерживать. И если в тебе нет страха Божьего, а есть страх перед законом, то, конечно, такая цивилизация проигрывает».

На мой взгляд, в фильме нет неоправданных шоковых эффектов, дешевого заигрывания со зрителем. Есть, правда, небольшой идеологический реверанс: обитатели острова не только едят друг друга, они еще и часовню строят — едва перестав есть товарищей. В сцене массовой бойни мелькает икона Спасителя, деревянный крест над куполом. Вырвавшись из кровавого месива, главный герой взмывает ввысь на собственноручно сколоченном самолете.

Нравственность выше закона, утверждает Александр Мельник. Слепое следование закону всегда бесчеловечно, будь то закон гуманный, государственный или стадный закон зоны. И метафоры, использованные им в фильме, какими бы жесткими они ни казались, служат именно этой идее.


Кто бы спорил. Вот только человечество придумало, как соблюдать в обществе закон (некоторые, во всяком случае, с этим справляются), однако как заставить человека быть нравственным — пока, кажется, не знает никто.

Символично, что обсуждением именно этой ленты началась работа той самой организации, которая пытается внедрить нравственность на законодательном уровне. Несмотря на упорные напоминания Александра Щипкова о том, что решения Совета будут носить исключительно рекомендательный характер, о цензуре, запретах нет-нет да и вспоминали добрым словом. «Вот сейчас выступавшие порекомендовали какие-то вещи. Ну и что?! — недоумевал Иосиф Кобзон. — Они не возымеют того действия, которое должны иметь в обществе. Поэтому должен быть запретительный характер… Почему мы так боимся слова «цензура»?»

Впрочем, сами авторы проекта, вопреки своим заверениям, идеи цензуры явно не боятся и даже отчасти уже приступили к ее воплощению на деле. Иначе как объяснить тот факт, что из стенограммы заседания удивительным образом выпало несколько критических высказываний? Увы, урезанная, адаптированная правда почему-то не вызывает доверия, как и само слово «цензура».

Но, в самом деле, почему? Вероятно, да, мы боимся, что свобода, хоть и дикая, экстремальная, на грани выживания, но все же свобода, проскользнет у нас между пальцев и мы, как те зэки с «Новой земли», незаметно для себя снова организуемся в лагерь за колючей проволокой. И люди на вышках будут решать (из лучших побуждений, разумеется), что для нас хорошо, а что плохо, что нам можно смотреть, а чего лучше не показывать. И это не абстрактные страхи: депутат-коммунист Владимир Федоткин на днях предложил Госдуме создать комиссию, чтобы проверить на предмет нравственности русские народные сказки.

А еще лично у меня есть опасение, что слово «нравственность» потеряет всякий смысл, как только мы начнем подходить к нему с линейкой, весами и прочими измерительными приборами, определяющими объем пролитой на экране крови, количество произнесенных с экрана ругательств, меру обнаженности персонажей и проч. Ведь тогда воплощением этой самой нравственности станет все та же леди Марта, хладнокровно сверяющая правильность своих решений исключительно с параграфами полученных инструкций.

Евгения Власова