Саакашвили прячется за трубу?

Нет более увлекательного занятия для политиков и экспертов, чем искать и разъяснять интересующейся публике подоплеку событий, которые претендуют на звание исторических. Занятие, воистину, интересное, а порой и небесполезное, если бы не одно обстоятельство: зачастую и те, и другие в своих интерпретациях руководствуются либо политической ангажированностью, либо устойчивыми клише, которые, по мнению «толкователей» новейшей истории, кажутся им подходящим ключом для погреба, в котором скрылась истина.

Конфликт в Южной Осетии не стал исключением. Версий этого события, объясняющих причины как нападения Саакашвили на непризнанную республику, так и ответной реакции российских властей, можно насчитать не один десяток. Многие из них фактически, пусть и с маленькими коррективами, повторяют друг друга, но мы остановимся на, пожалуй, самой популярной среди зарубежных наблюдателей точке зрения. Суть ее в том, что быстрая ответная реакция России была обусловлена стремлением нанести серьезный удар по Грузии как по транзитному государству, обеспечивающему поставки в Европу каспийских углеводородов через нефтепровод Баку–Тбилиси–Джейхан. Сообщения грузинского руководства о том, что российская авиация якобы наносила бомбовые удары по нефтепроводу (информация, которой потом так и не нашлось подтверждений), лишь добавили аргументов сторонникам «энергетической» версии данного конфликта.

Тем не менее, создается впечатление, что данная версия как раз является образчиком того самого подхода к политическим событиям, о котором говорилось в начале статьи. Руководству Грузии, как и его «друзьям» на Западе, такая интерпретация событий весьма на руку, поскольку она нивелирует тезис российских властей о миротворческом характере проводимых им операций, выставляя нашу страну агрессором, который развязал войну во имя собственных экономических амбиций. Что касается относительно независимых экспертов, дающих аналогичную трактовку югоосетинских событий, то, похоже, они просто находятся в зависимости от чрезмерной абсолютизации энергетического фактора во внешней политике. Безусловно, этот фактор во многом влияет на систему международных отношений и даже определяет ее, но это еще не является поводом видеть в нем универсальное объяснение всех значимых политических решений, принимаемых руководителями государств на международной арене. Представляется, что конфликт в Южной Осетии как раз относится к тем ситуациям, объяснение которых лежит в плоскости, далекой от энергетики. Здесь в чистом виде политика, в которую сознательно или ошибочно привносят «нефтяной» привкус.

Бесспорно, что открытие в 2006 году нефтепровода Баку–Тбилиси–Джейхан определенным образом затронуло экономические интересы российских компаний, лишившихся возможности получать транзитную плату за прокачку каспийской нефти по системе российских трубопроводов. Некоторые из экспертов даже озвучивали цифру этих потерь – до 200 млн долларов ежегодно.

Бесспорно, что и в геополитическом плане России был нанесен определенный урон, поскольку были утрачены некоторые экономические рычаги влияния на наших южных соседей.

Азербайджан и Казахстан получили возможность торговать нефтью с Западом, минуя российскую территорию, Грузия обеспечила себя нефтью независимо от России, а ее скромный бюджет пополнился значительными «нефтедолларовыми» вливаниями.

Однако упущенная выгодна в сотни миллионов долларов, пусть даже и государственных компаний, еще не повод для руководства РФ превращать открытие нефтепровода Баку–Тбилиси–Джейхан во внешнеполитическую проблему. Это проблема может быть актуальна для Грузии, но никак не для крупнейшего в мире нефтегазового экспортера, которым является РФ.

Что касается экономических рычагов влияния, то, как показывает практика, в отношениях со странами Закавказья они не являются приоритетными. Попытка экономических санкций против Грузии показала, что даже ее относительно слабая экономика может худо-бедно выживать в условиях разрыва торговых связей с Россией. Поэтому российское руководство к настоящему времени отказалось от какого-либо экономического давления, даже в условиях военного конфликта. Шли боевые действия, но никаких экономических санкций не вводилось (прерванное воздушное сообщение не в счет – это в первую очередь было сделано из соображений безопасности), исключая частную инициативу отдельных банков, которые на недолгое время прекратили принимать денежные переводы в Грузию.

Возвращаясь к энергетической теме, стоит отметить главное – на мировом нефтяном рынке, где тон задают ОПЕК и Россия, нефтепровод Баку–Тбилиси–Джейхан с проектной мощностью 1 млн баррелей в сутки (при том что в настоящее время объем прокачки практически в два раза меньше) существенной роли не играет. (Для сравнения: в 2007 году экспорт российской нефти по трубопроводам «Транснефти» составлял 4,43 млн баррелей в сутки)

Тем более не стоит переоценивать роль Грузии, являющейся лишь транзитной страной. Лучшим подтверждением тому является ситуация на нефтяных рынках, которые практически не отреагировали на боевые действия в Южной Осетии. Громкое заявление иранского президента или очередная вылазка боевиков в Нигерии производят обычно значительно больший фурор.

Стоит добавить, что по территории Грузии проходит также газопровод Баку–Тбилиси–Эрзурум, сданный в эксплуатацию в конце 2006 года, благодаря которому эта страна обеспечивает себя азербайджанским «голубым топливом». Однако объемы транспортируемого по нему газа также незначительны и имеют значение только для самой Грузии. Тогда как Турция, что хорошо известно, обеспечивает свои потребности российским (газопровод «Голубой поток»), а также иранским газом.

Кстати, некоторые наиболее объективные западные аналитики также критикуют «энергетическую» версию конфликта. По мнению Уве Хальбаха – эксперта Германского общества науки и политики, «война за нефть, за ресурсы» – это недопустимое, упрощенное толкование сути конфликта, это броский заголовок, который на Западе слишком любят употреблять кстати и некстати.

Николай Хренков