Война в Гори: как это было

Дорога на Гори

В четверг, перед тем как отправиться в Гори, я сидел в кафе над картой, обсуждая с коллегой свой план действий. Услышав слова о войне, к разговору тут же присоединились официанты и посетители, так что уже через минуту кафе превратилось в штаб-квартиру, бурлящую аналитической деятельностью. Когда пришло время выходить, мне завернули в дорогу хачапури и с тревогой пожелали удачи. И то и другое мне впоследствии пригодилось.

Таксисты отказывались меня везти в Гори – опасно. Да и все равно полиция не пустит. Подбросили до первого кордона, где уже была огромная пробка. Там же стояли колонны грузинских солдат на грузовиках и бронемашинах. Когда я объяснил военным, что я журналист из России, который собирается написать правду, они очень удивились этому сочетанию несочетаемого и объяснили, что может и хотели бы взять меня тоже с собой, но только это запрещено. Посоветовали найти каких-нибудь журналистов с машиной. «Ты только правду напиши. Захватчики твои русские, Осетия и Абхазия всегда были грузинской территорией! А теперь твои русские и в Гори пришли убивать!».

Вскоре и правда, отыскались ребята из Daily Mail, согласившиеся меня подкинуть. Но ехали мы недолго – увидев большое скопление грузинских военных, англичане вышли их пофотографировать, а затем заявили мне, что поедут только вслед за этой колонной – дескать иначе опасно. Как оказалось, таких журналистов оказалось немало – множество корреспондентов остались на окраине Тбилиси после того как сами или через коллег узнали, что позволяют себе мародеры в Гори. Канадские телевизионщики мне рассказывали, что у их коллег там отобрали камеру и машину, а грузинские – что их коллегу, молодую девушку-корреспондентку ранили прямо во время прямого эфира. Днем раньше под российскими бомбами в Гори погиб и голландский журналист. По версии пострадавших, сейчас в городе орудовали в основном чеченцы и казаки, пользующиеся попустительством военных. «Могут и просто шмальнуть в слепую, им за это ничего не будут», - говорили журналисты и советовали остаться с ними.

Поскольку у меня не было ни дорогой камеры, ни машины, которые было бы жалко потерять, я решил отправиться дальше. Из 70 километров от Тбилиси до Гори я проехал где-то 40 вместе с разными местными жителями, один из которых рассказал, что на одном из постов задержали бронированный джип с русскими номерами, пьяный водитель по ошибке нарвался на грузин. У водителя отобрали много награбленных вещей, включая даже относительно новый унитаз. Потом на блокпосту мне это подтвердили. Это был уже последний блокпост, через который уже никого не пускали, кроме военных и журналистов. Причем военные, разъезжающие в стаях черных джипов на огромной скорости, здесь даже не притормаживали, а журналисты и вовсе не появлялись. Постояв там с полчаса вместе с печальным жителем Гори, раненым в ногу рядом с тем самым голландским журналистом и теперь безуспешно пытавшимся вернуться в родной город, я решил пойти пешком: 30 километров можно пройти где-то часов за 5-6, про запас есть хачапури, а 30-градусная жара к вечеру должна спасть. Подмога пришла откуда я ее не ждал: уже через пару километров около меня притормозил джип с грузинским спецназом. Выслушав мою историю, они согласились меня подбросить. Правда не до самого города – в паре километров поодаль они остановились: «извини, друг, но нам тут надо сворачивать, тут уже рукой подать». Я удивился – впереди до горизонта не было никаких поворотов. Как я понял позже, вокруг Гори повсюду маскировался грузинский спецназ. Временами российские военные на них натыкались, но все обходилось без перестрелок.

У самого въезда в город, рядом с гигантской надписью, извещающую вас о прибытии в Гори, возвышается указатель на музей Сталина. Невольно это напомнило мне о постоянных упреках в восстановлении тоталитарных и экспансионистских традиций, которые постоянно озвучивает Саакашвили после российской бомбежки Гори. Кому роднее эти традиции, понять невозможно – как мне удалось убедиться, Сталина, любят в Гори и русские солдаты и местные жители. Русские – несмотря на массовые репрессии. А Грузины - несмотря еще и на то что именно при Сталине Южная Осетия и Абхазия стали автономиями.

Рядом с указателям стоит танк и роятся полчища журналистов, сующих микрофоны под нос озадаченным российским военным. Везде вокруг виден дым, то и дело слышны взрывы. Метрах в двухстах – молчаливая грузинская полиция. Грузины журналистов пропускают, русские – нет. Утром на несколько часов они, казалось бы, уже отдали Гори в распоряжение прессы и полиции, но «галстуки» (так политиков называют русские солдаты) в последний момент не договорились и обратно всех выгнали из города.

Ближе всех к танку стоял французский журналист, пытавшийся на ломанном русском заставить наших солдат попозировать и что-нибудь сказать. Он улыбался, шутил и, казалось, был готов вприсядку плясать, лишь бы понравиться танкистам, но те над ним лишь посмеивались. «Бамбарбия. Киргуду», - серьезно сказал один них французу и тот просиял, что вытянул пару слов. Правда, он не понял что это значит. «Бомбард, бомбить?» - переспрашивал он. «Он говорит, что если вы откажитесь прекратить свое фотографирование, он вас зарежет», еще более серьезно пояснил другой танкист. Француз остолбенел. «Шутка!», - сказал я, хором сразу с несколькими солдатами - папарацци засмеялся на этот раз уже вместе с нами, хотя так и не понял тонкого советского юмора. Танкисты обрадовано узнали во мне русского и сразу напросились фотографироваться в разных позах. «Я тоже фотографировать, я друг!», - печально кричал француз и просился на танк. «На танк друзьям нельзя, на танк только братьям можно», - отвечали они, кивая на меня. Пропустить «брата» в Гори они отказались, хотя сами же доказывали мне что никаких мародеров там нет и в городе полная благодать. Так мы стояли-болтали, пока я не признался, что хочу есть: «так что ж ты молчишь, - удивились они, - пойдем с нами, у нас сейчас ужин будет».

Наши

Выяснилось, что главный тут на танке – Витя, коренастый малый русской внешности, родом из Адыгеи. Мы раскрываем несколько пайков – наши и трофейные, грузинские. «У нас вообще лучше еда, натуральнее, а у них разве что чикен-сальса ничего, острая курица в переводе». В сравнениях тут проходит половина бесед. Ботинки наши надежней, но неудобнее. Носки хуже по всем параметрам. А калашников по всем параметрам лучше, поэтому и грузины тоже не ходят с натовскими автоматами. Трофейная бронетехника – тоже лучше и надежнее на порядок, правда, толку в ней нет, потому что без запчастей и снарядов ее себе не возьмешь. Приходиться взрывать – вот откуда дым и шум вокруг.

Разводим костер, начинаем пить чай. «Красивая у вас посуда», – говорю я, глядя на золотые ложечки и миловидные стеклянные чашки с разными рисунками. «Это нам выдают такие», - хитро улыбнувшись говорит Витя. Тут подходит и комбат. С виду прямо как из кино вышел: голос хрипловатый, решительный, первые проблески седины, спокойный и добродушный нрав. Уж не знаю, из-за этих золотых ложечек или нет, но я начинаю осторожно говорить о царящем в городе мародерстве.

«Мы тут в городе ничего пальцем не тронули, наоборот помогаем этих бандитов ловить, - рассказывает комбат, - вот, например один мерседес тоже угнанный вернули местным жителям. Но мы не можем стоять тут и за порядком следить. Для этого нужны внутренние войска, а их сюда нельзя брать с собой. Потому что это территория другого государства. Так-то, может и надо было, наверное, втихую их тоже ввести за нами, никто бы не обратил это на нарушение внимание. А то бандиты что ни натворят, все на нас списывают».

Что это за бандиты, комбат не уточняет. Но потом это выясняется само собой. «Завтра может быть, будут уже пускать, пойдешь в город, - говорит один из танкистов». «С ума сошел, хочешь чтобы его осетины убили? - возмущается Витя, – нет, с нами завтра поедешь». Я уточняю, почему именно осетины, мстят что ли за Цхинвали? «Да, и потом объясняют, что грузины в Осетии и не такое вытворяли. Я сначала и не знал что им ответить, но потом все-таки понял, что если хочешь отомстить – иди воюй, а не машины угоняй».

Вообще о зверствах грузин русские солдаты говорят много. Ходят байки про грузинского танкиста. Который раздавил женщину с маленькой дочкой и несколько раз по этому месту еще проехался. Правда, лично никто из наших солдат этого не видел. Задело за живое их и то, как, по их сведениям, отнеслись к миротворцам. «Они же знали, что у наших миротворцев там нет танков и орудий, одни стрелки, поэтому стали из танков их попросту расстреливать метров с семисот, - с гневом в голосе рассказывает комбат, - вокруг ездил танк и медленно всех расстреливал. А когда остались одни раненные – пошли добивать. Причем участвовали в этом расстреле и миротворцы грузинские, представляешь, а ведь одну и ту же миссию выполняли до сих пор!»
Уже стемнело, мы сидели вокруг костра, раскуривая мою предусмотрительно прихваченную с собой трубку, когда бурную дискуссию вдруг оборвал комбат: «тихо, это кто?». Я, так привыкший круглые сутки жить в Москве на фоне шума машин, не заметил приближения танка. А мои собеседники же не только услышали это, но и поняли на слух, что танк не из их батальона. С секунду они прислушивались – «кажется не наш», - сказал Витя, вскочил на ноги и заорал что есть сил: «К бою!». Вокруг все заметались и уже через секунду наши танки ожили, задвигали пушками и башнями. Мне, конечно, было тоже любопытно и, продолжая попыхивать трубкой, я пытался поверх кустов разобрать что-то в темноте. Как оказалось, это все-таки были наши, непонятно каким образом оказавшиеся на грузинской стороне.

«Объяви русским войну, они сами друг друга перестреляют», - цитирует запыхавшийся Витя знаменитую, по его словам, народную мудрость. Судя по всему, он цитировал ее уже не в первый раз, потому что из услышанных мной в эти два дня разговоров я узнал о многих других поводах вспомнить о блистательной организации в рядах российской армии. Вы, например, знаете почему уважаемые международные информагентства дважды выпускали «молнии» с заголовком «русские танки идут на Тбилиси»? Один из офицеров рассказал мне, что его танковый батальон потерял с остальными связь и ушел далеко вперед. Когда поняли, что идут куда-то не туда остановились и тут же были окружены местными жителями, которые с наводящей на нехорошие мысли осторожностью спрашивали танкистов о дальнейших планах, оказалось, что батальон остановился в 30 километрах от грузинской столицы. Еще бы полчаса... А вот другой пример: проходя через четырехкилометровый тоннель в Цхинвали танкисты стали задыхаться от выхлопов. Кто-то догадался надеть противогаз, но от угарного газа они не спасают – и уснув, можно было бы легко погибнуть. Колонна двигалась очень медленно, люди провели в тоннеле почти час и многие уже думали о том, чтобы броситься бегом, люди были близки к панике. Еще бы полчаса... За день до моего приезда был и случай, когда этот же танковый батальон уже нарывался на своих и тогда от дружественного огня спасло только то, что у идущих на встречу пушки были подняты. Наконец, самый дикий эпизод произошел во время взятия Южной Осетии, когда наша авиация стало планомерно бить по своим. По словам комбата морпехов, оказавшихся под огнем, они не выдержали и сбили один из самолетов, только тогда от них отстали.

Для многих это покажется удивительным, но при всей этой печальной картины, наши военные производят впечатление неглупых и дисциплинированных людей – трезвые, аккуратные, умудряющиеся даже в военное время бриться и стирать одежду. Непохожи они на грабителей и мародеров. «Нет, мы, конечно, можем взять то, что нам жизненно необходимо – какую-то еду, одежду иногда, - откровенничает Витя, - но не будем же мы машины угонять – что мы потом с ними делать будем? У нас в любом случае на таможне все отнимут потом. А могут и под суд отдать». Им важно, чтобы местные жители их не считали захватчиками и с гордостью они говорят. Что в Гори их встречали хлеб-соль. Потом я спрошу об этом местных жителей и они подтвердят это. «Потому что мы понимали, что пока они здесь, бомбежек больше не будет».

Все, кого мне довелось тут видеть - контрактники. А тот танковый батальон, в который я непосредственно попал – из Чечни. «Я своей маме, чтобы успокоить, всегда говорил раньше, что в Чечне мирно и безопасно, что нас там на случай войны с Грузией держат. А тут бах, и правда война». Мама конечно расстроилась. И не только она. «Я со своей женой так ни разу нормально и не поговорил, я ей как не позвоню, она все плачет, - продолжает Витя, - ни слова так она и не сказала, плачет и все». А у майора, что сидит рядом, жена спокойная, привыкла. Он первый раз воевал еще во вторую чеченскую, когда она была беременная. Теперь ей уже не так боязно.

Зато сами военные боялись не на шутку. «Я как узнал, что на передовой пойдем, жутко страшно было, хотелось сразу извиниться перед всеми друзьями, кого когда обидел, - рассказывает Витя, - а теперь смотрим – они бросают все, позиции, оружие, технику и бегут. В Чечне не так было».

Витя считает, что сам бы он так свою страну легко не оставил. Но что-то общее с грузинами у него все-таки есть. Он тоже устал от цензуры в СМИ. «Почему никто о коррупции в армии не пишет? Газетам нашим верить нельзя. Я вот раньше интересовался вопросом фашизма в Эстонии и Латвии, а потом поговорил с людьми – оказалось все полное вранье. Просто они теперь члены НАТО, вот газеты и настраивают против потенциального противника. А теперь против Грузии настраивают. Правда, что там в Москве уже скинхеды из-за этого буйствуют?».

Ближе к ночи к нам подходит разведчик – в плаще, пилотке, с лицом как из советского фильма про героев. Узнает у комбата позывные, рассказывает о дислокации войск.

Судя по его перечислению, в Гори собрались войска, способные несколько раз уничтожить всю планету. Чего стоят одни только «тополя», оставшиеся в засекреченных участках тыла. Одним словом, можно чувствовать себя в безопасности. Не считая некоторых мелочей: «Товарищ комбат, а Грузии змеи есть? На меня что-то шипело», - спрашивает Витя, выходя из-за каких-то кустов. «Конечно есть, кавказская гадюка, например». Настораживающие подробности об окружающей среде через секунду уже были всеми забыты и мы улеглись спать на земле. Августовские звезды и русская речь вокруг заставляет забыть, что тут до Тбилиси на танке час езды.

Встреча с мародерами

Едва я проснулся, меня ошарашили новостью: «идем на Тбилиси». Как же так, удивляюсь, не может такого быть. «Почему ж не может, - удивляется теперь уже Витя, - переписывают личные номера, это всегда перед выдвижением бывает». Меня начинают мучить сомнения. Позвонить журналистам, предупредить о наступлении – значит подставить наших солдат. Не предупредить – значит подставить под удар местных жителей, внести свою лепту в бессмысленную и никому здесь не нужную войну. Ведь не только грузины, но и наши солдаты говорили мне, что не хотят воевать с Грузией. Через час оказывается, что делать трудный выбор не придется. «Отбой войне, это наш комбат что-то мутит, наградить нас что ли хочет. Командование палатки поставило, значит не выдвигаемся сегодня».

Вскоре приходит другое известие: «Рома, у нас для тебя две новости – одна хорошая, другая плохая: плохая в том, что журналистам в город сегодня все-таки въезд запретили. А хорошая в том, что мы туда поедем за маслом и тебя можем подкинуть».

Через некоторое время мы уже на грузинской военной базе. Пока Витя ищет нужное масло, я брожу по окрестностям: повсюду брошенная техника, какие-то детские бронежилеты, отчетность на грузинском. Три наших солдата ломами и палками пытаются что-то вскрыть. «Вам помочь?» Они как-то виновато переглядываются. «А чем ты можешь помочь?». Тут я вижу, что вскрывают они сейф. Совместными усилиями мы взламываем дверцу. Один из солдат, видимо какой-то механик, радостно бросается на какие-то маленькие позолоченные детальки, для каких-то механизмов очень полезные. Ажиотаж неудивителен, ведь еще вчера мне военные рассказывали - у наших танков нет никакого технического обеспечения. То там то здесь своими руками подобьют деревяшку, так и ездят, пока танк совсем не развалится. Обеспечивают плохо не только технически, кстати. Когда наступали в Цхинвали, отстал обоз и военные три дня были без еды.

В сейфе оказываются еще какие-то непонятные штучки, которые я верчу в руках. «Эй, ты что, положи, это же взрыватели!», - бросается ко мне один из «взломщиков». Они и до сих пор там, наверное, валяются. Все что было интересно нашим военным, уже вывезено. «Там карты секретные, - говорят мне один из военных, - только ты их не бери. А то тебя с ними повяжут еще». «А что ты сам-то не возьмешь?». «Страшновато как-то». Секретные документы оказываются обычными учебными картами, причем не новыми. Но Витя карту у меня взял: «Они все равно секретные». Теперь его уж точно должны наградить.

Меня он тайком от начальства высадил в городе на глазах у местных жителей. Так я ненадолго оказываюсь единственным журналистом в городе. Местные, увидев, что я большой друг танкового батальона, начали мне рассказывать, что никакого мародерства нет и в помине, а жизнь их легка и прекрасна. Один старичок в очках не выдержал этого издевательства над самими собой и повел меня по местам событий. Рассказывая о бандитах, разъезжающих по городу на машинах без номеров, он подводит меня к своему дому, где уже сидит группа местных жителей. Все сплошь старики. «Зачем ваши солдаты делают так, что мы начинаем ненавидеть русских!», - начинает кричать один из них. Вскоре мне начинает казаться, что меня тут сейчас съедят заживо. Но для этих людей, столько важно, что я русский, сколько то что я хочу узнать правду. Для них это редкость. Поэтому они начинают с пылом рассказывать мне о произошедшем.

Скоро мне удается узнать, что на тот момент, когда русские вошли в город, его покинули не только грузинские войска и полицейские, но и большинство местных жителей. Тут же начались грабежи, избиения, поджоги. Нападавшие все были в военной форме, жители заметили белые повязки (так ездят наши миротворцы). Но обычные люди плохо разбираются в военной форме, да и самый разгул преступлений был ночью, поэтому понять кто именно совершал преступления сложно – то ли русские войска, то ли ополченцы, то ли и те и другие.

Похоже, что и те и другие, и еще третьи. Большинство из тех, с кем мне удалось пообщаться, (а я поговорил, наверное, с 60-70 жителей Гори) утверждают, что поначалу русские военные как минимум не вмешивались в то, что происходило подчас прямо на их глазах. Их умоляли помочь, но грабежи и побои продолжались. Более того, на окраинах города, далеких от расположения наших войск, отчетливо видны танковые следы. Жители этого района говорят, что они видели как к зданию Финансовой полиции подъезжал русский танк. Здание полностью разграблено, исчезла все оргтехника. Есть ли на вооружении ополченцев бронетехника? Даже если и есть, то раз уж она спокойно перемещается на глазах российской армии, то причастность к этим преступлениям наших войск – уже вопрос определения понятий. Другой житель из того же района, невысокий осетин лет 50 с немного свернутым вбок носом, рассказал как в первую ночь после захвата города обстукивали двери всех квартир его дома. Там, где кто-то был, говорили что ищут снайперов, а там где никто не открывал ногой выбивали дверь и грабили квартиру. Форма была на этих мародерах военная, были и погоны, а речь он слышал и русскую, и осетинскую. «А здесь пытались изнасиловать молодую девушку, трое ее схватили и потащили, еле старики отбили». Рассказывая об этом, он показывает паспорт – я по глупости долго не понимаю, что я должен увидеть в обычном российском паспорте. Только через пару секунд до меня доходит – это же российский паспорт. Выходит, что под предлогом защиты осетин с российским паспортом, армия точно таких же людей ограбила, а кого-то и убила.

Меня водят по улицам, показывая следы мародеров. Во всем городе ни одного целого стекла – в центре их выбило взрывной волной, на окраинах – выстрелами грабителей. У входа в разграбленный магазин валяются две больших красивых собаки, с неестественно прямыми ногами, вытянутыми вверх, как будто это не настоящие собаки, а перевернувшиеся пластмассовые игрушки. «Их расстреляли, когда мародеры вламывались сюда, - рассказывает мой проводник, - а тут вот «скорая» пыталась увезти раненного, на врачей напали, выкинули из машины и угнали ее». Тут действительно валяются медицинские носилки и я уже готов всему поверить, не задумываясь как-то, зачем мародерам машина «скорой». Кто бы мог подумать, что вечером я буду возвращаться в Тбилиси ровно на этой самой машине. Нет-нет, ничего плохого со мной не случилось, просто сотрудники некоммерческой организации «Польские врачи» подхватили меня по пути, по просьбе русских солдат, с которыми я ранее пообщался на выходе из города. Руководитель этой организации – молодая женщина-врач, пытавшаяся спасти в Гори молодого раненного юношу. Но по ним начали стрелять и пришлось уехать с места событий. Но не из города, а в центральный район, где они стали раздавать хлеб. Гуманитарные организации распределяли помощь сразу в нескольких местах и вокруг каждого из них роились толпы возбужденных людей. Город в блокаде и кроме этой гуманитарки можно только то, что здесь же растет на деревьях. Повезло что сейчас не зима.

А еще повезло, что большей части города все-таки удалось уехать до блокады. Из 50 тысяч жителей осталось около 500. И им до сих пор несладко. Мародерство продолжается и сегодня, то есть уже четвертый день. Хотя сейчас военные уже пытаются больше контролировать ситуацию и уже не раз прижимали бандитов, заставляя вернуть награбленное. Сейчас уже русских солдат только хвалят, благодарят за помощь. Один из местных жителей, так комментирует этот парадокс: «Вот к нам приезжали ненадолго иностранные журналисты и спрашивают: как вы относитесь к русским?». Я говорю – «хорошо, они нам сейчас помогают». Они спрашивают – «сначала бомбили, а теперь помогают?» И что тут им ответишь? Ответить нечего».

Мы наталкиваемся на огромное дерево, поваленное на дорогу и утянувшее с собой провода. «Вчера этого не было», - говорят мои проводники. Провода – больная тема сейчас. Электричества нет во многих районах, а там где есть – периодически отключается. Меня передают другому местному жителю – высокому грузину Демуру лет 60-ти, который покажет мне центр города, где он живет. Едва мы туда направляемся – он указывает на дорогу: «Смотри! Едут!». По дороге мчит Жигули без номеров. Моя рука тянется к фотоаппарату. «Ты, что, убьют!», - кричит мне Демур и я пытаюсь щелкнуть мародеров втихую из-за его спины. Получается только издали, но я хорошо разглядел лицо, которое видел в окне. Жирное славянское лицо, с наглым взглядом. Это явно был не солдат и не офицер. Тут-то я и вспомнил о каких казаках говорили мне не сговариваясь многие журналисты и местные жители.

Бомбы для мирных жителей

Демур ведет меня к себе в дом, где мне тут же готовят какие-то помидоры и еще какую-то еду, которую я лишь из вежливости пробую чуть-чуть, так как, по видимости, у них нет ничего, кроме того что на столе. Оставляю там грузинский паек, который меня заставили взять на всякий пожарный танкисты. Большой дом Демура глубоко во дворах, но и до туда долетели осколки, пробито стекло. «Было несколько налетов авиации, – рассказывает он, – в основном пострадали те дома, что рядом с военными базами. Но били и целенаправленно в людей. Например, когда уже после бомбежки люди собрались на центральной площади, где им оказывали помощь, туда тоже бросили бомбу. Семь человек погибло сразу, много раненных». На площади, и правда, видна огромная выбоина. Еще несколько таких виднеются и на других центральных улицах. Все стекла в центре выбиты, здания покорежены. Что недоделали бомбы, доделали мародеры. Там же в центре повсюду разбитые машины. На обычно многолюдных улицах тихо и пусто, однажды лишь только раздается резкий рев сирен – мчит огромный кортеж из блестящих черных машин, скрываясь где-то далеко. Говорят, это приехал патриарх из Москвы, только не совсем понятно к кому. А еще время от времени по городу прокатывают колонны бронетехники, как будто издеваясь над Сергеем Ивановым, заявившим что «российских танков в Гори нет». Наоборот. Нет ничего кроме танков.

Демуру надо по своим делам и он прощается со мной: «Верьте или нет, но теперь у вас в Гори есть дом и есть друг». Увидеть самые пострадавшие здания я отправляюсь в одиночку. В одиночку в самом прямом смысле: улица из длинных пятиэтажек, окрашенных в праздничные цвета, совершенно пуста – такое можно увидеть, наверное, только в чернобыльском городе Припять. Здания по обе стороны улицы совершенно пусты. Все стекла выбиты, видны черные следы пожаров над окнами. Некоторые дома поменьше уничтожены полностью. Подойдя поближе, вижу в окне первого этажа обычную, ухоженную квартиру, лица улыбающихся детей на фотографиях, висящих на стене. У меня садится батарейка фотоаппарата. Эх, а я думал сделать кадр и пойти. Но нельзя упускать такой возможности и я иду искать электричество, хотя жарко и рюкзак на спине кажется уже многотонным.

Зайдя вглубь города, натыкаюсь на еще одну военную базу. Электричества у них тоже нет. Солдаты набрасываются узнавать новости: что в Тбилиси, что в Москве, как там относятся к происходящему. Отвечаю что в Москве рассказывают какие все грузины ужасные люди. «А что разве они не ужасные? – вдруг с вызовом спрашивает один из военных, совсем молодой парень кавказской внешности, – да уроды они, ты бы видел, что они в Цхинвали творили. Убивать их надо всех!». Тот, что был ко мне поближе, снисходительно улыбнулся: «Ты его не слушай, он под впечатлением, а электричества здесь нет, извини, брат. Удачи тебе». Я ушел, слыша вслед крики и угрозы того перевозбужденного кавказца. Осетин? Не о таких ли как он говорили мне местные жители?

Электричество нахожу у двух сестер-грузинок. Я встретил их на дороге – они попросили закурить, а я предложил сигару, зная что они откажутся. Но они согласились и с огромным удовольствием. Говорят они по-русски плохо. «Разве можно стрелять друг друга? Каждая нация есть и плохой и хороший. Русские не правильно делают. И Саакашвили не правильно делает. Если хотел Осетию присоединить, надо чтобы в Грузии жить было хорошо. Они сами тогда бы к нам пришли».

Эх, если бы все понимали эти простые слова. А ведь что-то я и сам не осозновали до конца раньше. Когда я допытывался, какой национальности все-таки были мародеры, один из местных ответил удивлением. «Национальность? У них нет национальности». Может быть, многое было бы намного проще, если бы все понимали, что у зла не может быть национальности. Зло только пытается в ней найти себе оправдание. Может быть, это становится очевидным только тогда, когда увидишь этот опустошенный пятиэтажный дом с детскими фотографиями на стенах, заливаемых льющейся с потолка водой. Опустошенным сначала убегающими людьми, а затем и мародерами. Единственное, что они не тронули на этой улице – библиотеку, в ней для них не нашлось ничего интересного. Я зашел туда через разбитое окно: все как будто тут просто обеденный перерыв, даже телефон на пианино еще работает. Рядом на полу разбитая фотография с Михаилом Саакашвили, как будто нарочно положили. Я сел за пианино – оно было страшно расстроено. Но я все равно сыграл на нем, ведь на этой пустой улице кроме меня никто не услышал бы фальши. Я играл долго, потому что спешить было некуда – весь материал для репортажа я уже собрал.