Россия и Грузия: к итогу сложившейся ситуации привела серия ошибок

На модерации Отложенный Одно время мне пришлось заниматься профессионально проблемой информационного освещения грузинских территориальных конфликтов. Сейчас я думаю, что мало кто понял суть и механизмы произошедшего вечером 7 августа. Противостояние Тбилиси и Москвы должно было надежно заморозить ситуацию с Абхазией и Южной Осетией, исключив возможность ее силового решения. Построенную на двух противовесах конструкцию очень сложно было сломать, но это произошло. Сейчас многие хотят увидеть в этом чью-то злую волю, но на самом деле к трагедии привела серия ошибок. Фраза Талейрана «это хуже чем преступление, это ошибка» стала универсальным политическим афоризмом лишь благодаря своей звонкой парадоксальности, но если бы мне предложили подобрать к ней понятную иллюстрацию, я рассказал бы именно эту историю.

Глава любой метрополии мечтает подчинить силой имеющиеся на территории его государства сепаратистские анклавы. Эта ситуация нормальна и хорошо известна. Но кто сломал надежный механизм, предохраняющий мир от сумасбродства грузинского политика? Кто виноват в том, что Саакашвили, получив бомбежки и более чем «божеские» условия их прекращения, в течение пяти дней вел себя как ополоумевший богомол, который продолжает спариваться с полностью съеденной головогрудкой? Запад, Россия и обыватели с той и другой стороны. Я не люблю разговоров о «коллективной вине», тем более в ситуации, когда каждый участник сделал конкретные ошибки в своей четко очерченной зоне ответственности. Здесь все конкретно, хотя и не вполне чисто.

Согласно одному из политических мифов, Россия с самого начала боролась с Саакашвили из-за его демократических устремлений и ориентации на США. Это не так. Информационный фон и заявления ньюсмейкеров с обеих сторон в январе-марте 2004 года были вполне благожелательны. Грузинская сторона выдвинула концепцию «руки дружбы», протянутой Москве лично президентом. В Тбилиси связывали большие надежды с назначением Лаврова главой МИД, дали согласие на открытие железнодорожного сообщения по линии Сочи – Ереван, парламент Грузии приостановил действие резолюции, налагающей вето на вступление РФ в ВТО. Характерно, что даже свой первый официальный визит Саакашвили совершил именно в Москву. Вопрос с выводом баз постепенно решался, подвижки наметились и в болезненной ситуации с Панкисским ущельем: с февраля началось совместное патрулирование чеченского, ингушского и дагестанского участков российско-грузинской границы.

«Россия – исторически особенная для нас страна, хотя в последние годы отношения с ней нельзя назвать лучшими, - говорил в ту пору Саакашвили. – После моего визита в Москву появились новые и положительные тенденции наших взаимоотношений, основанные на прагматизме и учитывающие взаимовыгодные интересы» («24 саати», 26.02.04). В те дни можно было услышать и не такое. Вот, например: «Мы хотели бы войти в экономические структуры Европы вместе с Россией, в структуры безопасности, если это возможно, вместе с Россией» (Саакашвили, «Свободная Грузия», 10.02.04).

Приветствовали такую позицию Грузии и в Вашингтоне. «Джордж Буш заявил, что считает весьма правильным и оправданным тот факт, что до визита в Вашингтон Михаил Саакашвили побывал в Москве» («Сакартвелос Республика», 26.02.04).

Сейчас, после нескольких лет общения с саакашвилиевской Грузией все это звучит, пожалуй, неправдоподобно, но это было так. Вся эта неожиданная гибкость и податливость Грузии, вся эта ее лесть требовала какого-то рационального объяснения. В Тбилиси, впрочем, не стали с этим тянуть: «еще в ходе своей первой встречи с Путиным Саакашвили отметил, что ждет от официальной Москвы изменения подходов в отношении Абхазии» («24 саати», 27.02.04). «Россия все более упрощает таможенные условия на реке Псоу, что способствует притоку российской продукции. В условиях такого «импорта» введенная грузинской стороной экономическая блокада Абхазии не имеет никакого смысла», - поясняла «Мтавари газети» (04.02.04). Простыми словами эту претензию можно было бы сформулировать так: мы хотели задушить сепаратистов костлявой рукой голода, а вы не даете. В протянутую «руку дружбы» требовалось вложить «ключи» от непризнанных республик. Здесь надо отметить, что и Москва оказалась в двусмысленной ситуации, подписав 19 января 1996 года Решение Совета глав государств СНГ о мерах по урегулированию конфликта в Абхазии, согласно которому запрещалось оказывать непризнанной республике любую экономическую и военно-техническую помощь. Выполнение предписаний этого документа привело к утрате абхазской стороной доверия к Российской Федерации как нейтральному и беспристрастному посреднику, и с апреля 1999 года руководство Абхазии перешло к внешнеполитической концепции опоры на собственные силы. С 9 сентября 1999 года, когда правительственным постановлением был отменен введенный в декабре 1994 года особый режим пересечения границы вдоль реки Псоу, Россия, конечно, начала последовательно нарушать Решение Совета глав СНГ, но эти нарушения фактически соответствовали если не букве, то духу международного права. Так или иначе, благодаря посредничеству России конфликтным регионам на Кавказе были обеспечены почти 14 лет мирной жизни. Такой результат по международным меркам нельзя не признать крупным успехом.

В самом деле, все грузинские претензии к России сводились (и до сих пор сводятся) к ее решительной поддержке непризнанных республик.
Здесь мы подходим к главному мифу, влияющему на оценку российско-грузинских отношений, к мифу о целях миротворческой деятельности. Как это ни парадоксально, Тбилиси и Москва были изначально одинаково правы. Саакашвили был прав, поскольку глава любой метрополии мечтает подчинить силой имеющиеся на территории его государства сепаратистские анклавы. Россия была права, поскольку главной задачей любого посредника и миротворца является недопущение подобного сценария. Это стандартная, рутинная ситуация, суть которой идеально передает политическая метафора «замороженный конфликт». Задачи международных посредников в этом случае сводятся не к улучшению ситуации (при решительном «нет» со стороны сепаратистов улучшение невозможно), а к тому, чтобы ее не ухудшить. Рецепт «заморозки» прост. Метрополия получает от мирового сообщества полное признание суверенитета, а статус анклавов делится негласно на юридический и фактический. При этом юридический статус признается ничтожным (так как все права резервируются за метрополией), а фактический действует ради того, чтобы в отношении населения анклавов не ущемлялись права человека. Хороший посредник-миротворец им это обеспечивает, метрополия же, повторю, желает противоположного, и это нормально.

Подчеркну несимметричность ситуации: чрезмерная поддержка сепаратистов приведет максимум к нарушению юридических прав метрополии, усиление же последней – к нарушению фактических прав населения анклава, прежде всего, права на жизнь.

Вернемся к грузинским требованиям. В Тбилиси хотели, чтобы Москва отказалась не только от юридической, но и от фактической поддержки непризнанных республик, что невозможно. В частности от России требовали:
1) Не поддерживать мятежные автономии экономически (см. выше).
2) Не помогать республикам военной техникой. При этом было очевидно, что вооружение необходимо Абхазии и РЮО исключительно для обороны. Напомню, что печально известный грузинский министр обороны Ираклий Окруашвили пообещал встретить новый 2007 год в Цхинвали. Для сравнения: это не воинственная риторика Затулина-Лужкова, это как если бы глава российского минобороны официально пообещал к такой-то дате освободить Севастополь.
3) Не соблюдать границы, сложившиеся «по факту». В частности, от РФ требовалось признать, что Рокский тоннель соединяет РФ с Грузией, а никакой Южной Осетии не существует даже де-факто. Так в июле 2004 Грузия демонстративно отказалась сотрудничать с главой российского отделения Смешанной комиссии по урегулированию грузино-осетинского конфликта Михаилом Майоровым, который ушел от ответа на вопрос госминистра Грузии по урегулированию конфликтов Георгия Хаиндравы, какие государства соединяет Рокский тоннель. Этот ошибочный принцип в Грузии считали аксиомой и даже убедили в том мировое сообщество. Именно поэтому проблема КПП на Псоу и в Рокском тоннеле стала официальной причиной несогласия Грузии на вступление России в ВТО. По этой же причине залеты своих беспилотников на абхазскую территорию весной 2008 года Грузия трактовала как полеты над своей территорией, и самое невероятное – успешно отрапортовала 8 августа мировому сообществу о нарушении ее суверенитета в тот момент, когда российские танки только вошли на территорию Южной Осетии.
4) Игнорировать фактический статус сепаратистских властей. Например, Грузия регулярно напоминала россиянам, что для посещения Абхазии и РЮО им необходимо... оформлять визу в грузинском посольстве. В 2006 году от России потребовали отчитаться по итогам визита замминистра иностранных дел РФ Григория Карасина в Абхазию 7-8 августа. Самый безобразный случай произошел в августе 2004 года, когда Саакашвили предупредил "так называемых российских туристов" не ездить в Абхазию, пообещав открывать огонь и топить все суда, которые попытаются в обход Тбилиси войти в непризнанную республику: "Я хочу, чтобы на мои слова особое внимание обратили российские туристы. Когда все изменится, мы договоримся, и страница будет перевернута, мы будем рады видеть в Абхазии российских отдыхающих и готовы принять их с распростертыми объятиями. Но если вы хотите сегодня из Сочи катерами приезжать в Абхазию, то смиритесь с тем, что было в минувшую субботу, когда грузинские пограничники открыли огонь по судну".
5) Признать полную правомерность грузинской агрессии начала 1990-х против Абхазии и Южной Осетии. Так в феврале 2005 года от Сергея Лаврова настойчиво требовали, чтобы он посетил мемориал павших за территориальную целостность Грузии. Кстати, ежегодно 15 марта Грузия приглашает иностранных дипломатов на празднование Дня артиллерии, посвященного военным успехам грузинских артиллеристов в борьбе с “абхазским агрессивным сепаратизмом” в 1993 году.

Повторю: такие требования обычны для любой метрополии, и в нормальной ситуации о них можно было бы забыть. Трагедия с Южной Осетией произошла из-за того, что в это противостояние вмешалась третья сила, мировое сообщество, которое сделало невероятную ошибку, приняв сторону метрополии, вооружив ее и обеспечив дипломатическим прикрытием.

Абхазия и Южная Осетия с самого начала страдали от того, что мировое сообщество видело в России не посредника, а политического игрока, поэтому даже совершенно логичные с посреднической точки зрения шаги Москвы (конечно, не все они были логичны) трактовались превратно. И вот здесь мы подходим к важнейшей для этой темы проблеме информационного противостояния. К сожалению, информационная политика устойчиво считается чем-то постыдным и недостойным, по крайней мере, для деморатического государства. За эту убежденность приходится расплачиваться по самым высоким ставкам, ведь именно в словесных баталиях определяется, каким будет последующий сценарий – мирным или кровавым. Информационная политика, так же как и просто политика – это крайне нужная, сугубо профессиональная деятельность, и позволять обществу влиять на нее своими высказываниями о «морали» и «цинизме» - это все равно, что бить хирурга под локоть во время операции. А уж если своевременно слушать советы терапевта и не лениться принимать горькие лекарства, то глядишь и с хирургом можно будет не встречаться.

К сожалению, российская политика именно в эти годы перешла к полному отказу от приема «горьких лекарств», действуя по характерному для вертикали власти принципу, когда выбирается не полезное, а приятное решение (звенья «вертикали» выдают наверх только то, что желает слышать начальство). Внешняя политика в итоге слилась с политикой внутренней, на экспорт отправлялись сигналы и формулировки, которые годились разве что для доверительного разговора среди своих. Этот принцип недавно замечательно сформулировала Любовь Слиска: «Никакого имиджа не надо формировать. Все и так ясно, поскольку сильная и экономически развитая Россия никому не нужна. А умный человек и без корректировок (информационной политики) понимает все происходящее» («Кого вы хотите убеждать – Саакашвили?» - вопрошал недавно ироничный Михаил Леонтьев). Сторонники этой точки зрения злостно игнорируют тот факт, что любой бомбардировке предшествует бомбардировка мозгов избирателей. Игнорировать защитные меры в информационной войне – это, по меньшей мере, преступная небрежность. Точнее, та самая ошибка, которая хуже преступления.

В 2004-2005 году мне приходилось сообщать в правительство и Кремль об информационном фоне, сложившемся вокруг вокруг России на постсоветском пространстве. В тот период я наблюдал, как опасно деформируется информационное поле вокруг грузинского направления российской политики. Простыми словами: вполне естественный в устах Саакашвили тезис о том, что он имеет право восстановить «конституционный порядок» в непризнанных автономиях стал постепенно завоевывать популярность на евро-американской информационной площадке. Происходило это не сразу и развивалось по нормальным информационным законам.

«Антироссийский ньюсмейкинг грузинского президента постепенно становится медийной нормой, что существенно усложняет задачу информационного противодействия со стороны РФ», - эти слова я писал 24 августа 2004 года и предлагал в связи с этим, в частности, «в выступлениях ньюсмейкеров Госдумы и журналистов на информационной площадке Западной Европы провести мысль о том, что на примере Грузии мировое сообщество может увидеть всю опасность прихода к власти непредсказуемого лидера».

«Антироссийский ньюсмейкинг», «медийная норма» – для меня это не просто слова. В задачи отдела, который я возглавлял, входил еженедельный анализ нескольких тысяч страниц текстов, на основании которых следовало сделать четкие выводы о состоянии российской проблематики: проследить сохранность старых и возникновение новых тенденций, вовремя предсказать возможное их развитие и влияние на проводимую в отношении России политику. За каждое «по-прежнему», «впервые», «сошло на нет» и «может привести к» с меня могли потребовать доказательства.

28 сентября я отмечал, что «после теракта в Беслане ньюсмейкеры и СМИ Грузии начали активно внедрять тезис о тождестве терроризма и "агрессивного сепаратизма", под которым подразумевают режимы Абхазии и Южной Осетии» и предупреждал, что укоренение этого тезиса на западной информационной площадке «может существенно помешать позиционированию России как гаранта стабильности на постсоветском пространстве и одного из лидеров международной антитеррористической коалиции». В связи с этим вновь предлагалось «ввести в информационный оборот тезис о связи возникающих вокруг Грузии проблем со стилем руководства страной, сложившемся при молодом и эмоционально неуравновешенном президенте».

Я также убеждал свою аудиторию (около сотни чиновников, получавших мои бумаги) сосредоточиться на работе с западными СМИ, не ввязываясь в выгодную Грузии «инфомационную рубку» по поводу приграничных инцидентов, задержанных грузов и т.п: «международная общественность не вникает в тонкости, улавливая лишь общий смысл: "имперская" Россия обижает "маленькую беззащитную" Грузию» (20 июля 2004).

Ничего этого сделано, разумеется, не было. Российская пропаганда продолжала обслуживать лишь саму себя и свое руководство, то есть тех, которые - не могу не вспомнить еще раз эту «гениальную» формулировку - «и без корректировок понимают происходящее».

Вскоре начался следующий этап: грузинские тезисы были подхвачены соседями: Украиной, странами Балтии и Польшей, которые постепенно создали «информационный кордон» на западных рубежах РФ, став для Запада главными экспертами по российской проблематике. Теперь мы видим, как сложно пробиться через этот кордон. «Заявления грузинских государственных ньюсмейкеров и экспертного сообщества объективно способствуют направленной против России информационной и политической "перекличке" по линии Грузия – Украина – страны Балтии – Польша», - писал я 2 февраля 2005 года. 9 марта мне пришлось высказаться уже конкретнее: «В последнее время в постсоветском медийном пространстве четко обозначилась тенденция к координации усилий Грузии, Украины, Молдовы и стран Балтии по оказанию информационного давления на РФ. Вырабатывается универсальный набор антироссийских тезисов, что позволяет указанным странам регулярно проводить информационные переклички на уровне СМИ и ньюсмейкеров. Достигнутый уровень координации уже вполне отвечает условиям, необходимым для проведения информационных кампаний на межгосударственном уровне».

Сейчас, видя насколько однозначно Запад трактует каждое движение Саакашвили как демократическое, насколько однозначно воспринимает мир жест взявшихся за руки президентов Грузии, Украины, прибалтийских стран и Польши, вспоминая бездействие российской информационной машины, приведшее к ее полному параличу в первые дни конфликта, я не могу спокойно слышать о том, что спонсируемая американцами Грузия «неизбежно» напала бы на Цхинвали. Продвижение к этой «неизбежности» было видно как в замедленой съемке: первые воинственные заявления Саакашвили (лето 2004), формирование антироссийской информационной оси Тбилиси – Киев – Варшава – Прибалтика (осень 2004 – весна 2005), замена на западных информационных площадках тезиса о противостоянии Грузии с Абхазией и РЮО тезисом о борьбе Москвы с Тбилиси (2005 – 2006 гг.) и, наконец, приравнивание любого сопротивления «инициативам» Саакашвили к борьбе против демократии как таковой (осень 2006 – весна 2008). Только после этого Саакашвили получил отмашку на силовую акцию, в день начала которой главное пропагандистское агентство России успело отрапортовать о запуске нового сайта и кучи каких-то передовых проектов. Колеса информационной машины со скрипом повернулись лишь через несколько дней, выдав привычные репортажи о помощи регионов пострадавшим осетинам. Эти вечные миллионы тонн зерна...

Пятидневная операция по защите Южной Осетии войдет в хрестоматии, благодаря неожиданно проявленной Москвой политической воле и мастерству российских военных. Но впечатление такое, что никто не понял самого главного. В России не поняли, что танки и самолеты понадобились лишь из-за неспособности чиновничьей вертикали отстаивать какие-либо интересы, кроме собственных. На Западе не поняли, что демократические убеждения не мешают отрицать право на жизнь. Общество в целом не поняло, что информационная политика в современном мире – это высокотехнологичная острая железяка, с помощью которой можно как лечить, так и убивать.