Кредитная история государства Российского

Недавно отмечавшееся десятилетие федерального закона "Об ипотеке" могло оставить после себя ощущение, что в стране до июля 1998 года никогда не существовало кредитования под залог недвижимости. На самом же деле на протяжении столетий ипотека оставалась главным, а временами и единственным способом получения кредитов и ссуд. Все другие способы либо не работали, либо обставлялись таким количеством условий, что заемщик попросту отказывался от крайне необходимых ему денег.

Кредита в ней лишь нет

Сатирическая стихотворная история государства Российского, написанная графом Алексеем Толстым, запомнилась и полюбилась многочисленным читателям своим незамысловатым рефреном: "Земля наша богата, порядка в ней лишь нет". Глядя вокруг, они убеждались, что порядка нет нигде и ни в чем. Взять хотя бы коммерческую сферу. Обзавестись собственным делом, будь то торговая лавка или какое-нибудь производство, было чрезвычайно сложно — требовалась масса разрешений и согласований. Но поиск взаимопонимания с чиновниками оказывался сущим пустяком, когда организация бизнеса переходила в стадию получения оборотных средств. Если отсутствовали собственные средства, никакое дело затевать и не стоило, поскольку кредита в стране было ничуть не больше, чем порядка. Изучая любой период отечественной истории, обязательно наткнешься на труд, именующийся "О причинах упадка русского кредита", или подобные ему.

Корень зла, как считали авторы таких произведений, крылся в том, что жители Руси испокон веку любили брать деньги в долг и крайне неохотно их отдавали. Причем никакие законы воспрепятствовать этому не могли. На протяжении XVII века — первой половины XIX века среди кредитных мошенников первенствовали представители благородного сословия. Полнокровная жизнь дворянина требовала средств, которые могло доставить далеко не каждое имение. Доходных мест на службе всем тоже не хватало. Так что приходилось или отказываться от прелестей и тягот светской жизни и "садиться на землю" в имении, или пускаться в ипотечные операции, ссужаясь наличными под залог поместий и городских домов.

В итоге подавляющее большинство имений находилось в состоянии "заложено-перезаложено". И часто речь шла отнюдь не о добросовестном продлении срока кредита с соответствующим нарастанием процента. При общей запутанности учета и коррумпированности чиновников добыть документ о том, что имение не заложено и не состоит под опекой, в общем-то не составляло труда. А имея на руках подобную бумагу, можно было отправляться на поиски нового кредитора. В книгах уездной управы вновь делалась запись о том, что имение заложено, и кредитор спокойно уезжал восвояси, не догадываясь, что выбросил деньги на ветер.

Еще одним распространенным приемом улаживания ипотечных дел долгое время оставались поджоги. Многие авторы указывали, что среди всех казенных учреждений Российской империи чаще всего горели уездные управы и архивы, где хранились сведения о заложенных имениях. На протяжении всего этого времени обсуждалось предложение вести учет состоянию поместий не в одной книге по всему уезду, а по каждому имению в отдельности, причем для каждой такой книги иметь копию, хранящуюся отдельно. Однако дальше дискуссий дело не пошло. Формально — потому что такой учет требовал дополнительного штата чиновников и писцов. Но в действительности — оттого что каждый дворянин мог попасть в затруднительное материальное положение и встать перед необходимостью поправить его не вполне благородными средствами.

Законодательство, также писанное дворянами для дворян, оставляло немало лазеек для того, чтобы растянуть почти до бесконечности процесс взыскания с несостоятельного должника его заложенного поместья. Прежде всего суд решал, какой из кредиторов имеет преимущественное право на получение имущества. Среди многочисленных и противоречивых указов и постановлений можно было найти такие, где говорилось, что право первой руки имеет тот, кто первым кредитовал банкрота. Но другие указывали, что первенство принадлежит тому, кто первым подал иск в суд. Ну а пока кредиторы сражались между собой, их должник мог спокойно жить в имении и даже пользоваться доходами от него. Все зависело от наличия связей и покровителей. Тот, чей благодетель имел большее влияние, в конце концов получал заложенную собственность. И хоть и редко, но случалось так, что этим человеком с помощью покровителей оказывался вчерашний банкрот, заверивший суд, что он и денег-то никаких не брал.

Понятно, что в такой ситуации желающих одалживать деньги становилось все меньше и меньше. Тем более что с начала XIX века в процесс невозврата кредитов и ссуд начало включаться все большее число представителей торговых кругов. Хитрость их заключалась в том, что никакого нормального учета движения средств и товаров практически ни в одном деле не велось. А конторские книги по закону считались неприкосновенной коммерческой тайной. Так что потенциальному кредитору не оставалось ничего иного, как верить заемщику на слово. Поскольку никакой реальной гарантии возврата денег не существовало, то риск закладывался в процент по кредиту, а обязательным условием, как правило, была выплата всей суммы с процентами в оговоренный сторонами срок.

Но именно этим обстоятельством и начали пользоваться недобросовестные заемщики. До наступления срока платежа кредитор не мог обращаться в суд и к властям, даже если имел веские основания полагать, что заемщик ведет дело к притворному банкротству и уменьшает размер своей собственности, называвшейся тогда имением. В 1863 году экономист Н. Соловьев так описывал этот отлаженный годами процесс:

"Первая обязанность желающего иметь хороший капитал на счет другого без трудов, потери времени и не только без риску потерять что-либо, но и приобрести вес в обществе состоит в том, чтобы разного рода обстановкою получить доверие, а какая для сего делается обстановка, следует видеть на практике. Вторая обязанность — взять как можно более денег и товару в долг с платою каких бы ни было процентов, со всеми льготами для продающего ему товар. После того как только наступают сроки платежа по векселям или другим актам, которых переписать на новый отдаленный срок с прибавлением к настоящей сумме процентов нельзя, или по какому-либо случаю или ошибке доверие поколеблется, или не будет в виду возможности захватывать более товару и денег, желающий объявить себя несостоятельным должен обеспечить себя и вывести из лавок и кладовых товар, оставя несколько на видных местах, так же как и имение. Для предупреждения же, чтобы спокойствие обыском, описью имения и другими обстоятельствами не было нарушено, а особливо жены, детей и домашних, должник может нанять квартиру в другой части города на свое имя, делая вид, как будто действительно переехал, и перевезти туда какого-нибудь хламу, чтобы доставить удовольствие кредиторам описывать имение, а бывшую квартиру по домовым и полицейским книгам переписать на имя постороннего и преимущественно более самостоятельного, имеющего хороших протекторов, которого не захотят беспокоить обысками, да и не имеют на это права. Это может делаться весьма просто и скоро, чрез передачу контрамарки в квартал, а из него в адресный стол. Прислуга и все проживающие с должником могут отметиться также у того же покровителя или на других разных квартирах, у своих родных и знакомых, а жить там же, где жили. Приходят ли они туда временно или живут постоянно, никто доказать не может. Сиделец, приказчик или мальчик, на которых можно положиться, должны жить на новой квартире. Должник может не жить в ней постоянно, а приезжать, и то в известные только часы, смотря по надобности: для присутствия при описи его хламу, для свидания с неотвязчивым кредитором, должностным лицом и тому подобное. И потому семейство должника и он сам могут не переменять образа жизни и привычек и не встретят никогда ни малейших неприятностей. Такая проделка и скрытие имения ни в каком случае не может преследоваться законом, потому что доказать принадлежность какой-либо движимой вещи весьма трудно, а особливо не бывшей записанною ни в книгах, ни в других документах. Сверх того отчуждение собственной вещи кем бы то ни было не составляет противозаконные действия".

Добрый русский закон определял три вида банкротства: злонамеренное, неосторожное и несчастное. В первом случае полагалось уголовное наказание — как за похищение чужого имущества. Во втором виновный приговаривался к выплате всего долга из всех его средств и всего, что он заработает до своей смерти. А в третьем случае только распродавалось найденное и описанное имущество. Чтобы попасть в категорию несчастных банкротов, достаточно было иметь хорошую протекцию или материально заинтересовать судейских чиновников. И, как ни странно, именно это обстоятельство помешало фиктивным банкротствам стать повсеместными и окончательно уничтожить кредит, а вслед за ним всю торговлю и слабую отечественную промышленность. Судейская братия от взяток переходила к вымогательству и не фиктивно, а совершенно реально разоряла недобросовестного заемщика.

На этом фоне говорить о ссудах, подобных нынешнему кредиту на неотложные нужды, и вовсе не приходилось. Малообеспеченных подданных Российской империи снабжали наличными ломбарды под залог их утлого движимого имущества. А если не было и такового, не оставалось ничего, как идти на поклон к ростовщикам-процентщикам. Причем расплата с ними по методу Родиона Раскольникова была отнюдь не редкостью.

В особенно же тяжелом положении находились крестьяне, отпущенные помещиками на оброк. Им хотелось обзавестись собственным ремесленным промыслом или получать больше с данной им земли. Но если желающие рискнуть и кредитовать известного купца все-таки находились, то давать деньги лапотникам не хотел практически никто.

В Европе существовала та же самая проблема. Но с 1840-х годов там стали образовываться кредитные товарищества, объединявшие ремесленников, а затем и крестьян. Ответственность перед кредитором теперь нес не владелец мастерской с одним-двумя работниками, а несколько десятков мастерских, по сути представлявших собой ту или иную отрасль производства в городе или целой области. Оценить их кредитоспособность и перспективы было куда легче, чем в случае с ремесленником-единоличником, и кредитным товариществам стали охотно давать ссуды.

Практически одновременно кредитные товарищества крестьян стали образовываться и в России. Но очень скоро оказалось, что создавали их грамотные, оборотистые и потому состоятельные крестьяне, чтобы запутать односельчан в долгах и заставить работать не только на помещика, но и на себя. Ничего не изменилось и после отмены крепостного права. Первое кредитное общество для земледельцев основал в Костромской губернии помещик Лугинин. Он внес собственную 1 тыс. рублей, а желавшие вступить в общество крестьяне были обязаны внести пай. Причем ссуду они могли получить в размере, превышающем пай не более чем в полтора раза, а вернуть — через полгода с возможной отсрочкой еще на три месяца. Мало того, Лугинин сам решал, кому из пайщиков дать ссуду, а кому — нет. В результате предприятие просуществовало считанные годы.

Не нашлось у первого русского кредитного товарищества и последователей. Хотя бы потому, что для создания таких организаций требовалось рассмотрение в кабинете министров империи и высочайшее утверждение, что отнимало у энтузиастов немало сил, а главное — средств. И в итоге все оставалось на прежнем уровне: кредита нет как нет.

Вохер — 2%
К 1880-м годам ситуация, по свидетельству видных отечественных ученых-экономистов, ухудшилась. Получение кредита в ссудных кассах под залог недвижимости превращалось в долгий и мучительный процесс. Понятия "ломбард" и "обдираловка" стали синонимами. А существенный по размерам кредит на создание промышленного предприятия в России можно было получить только в Государственном банке, причем решение вопроса могло растянуться на годы. Намного проще давали деньги за границей. Но поскольку российские предприниматели повсюду имели славу недобросовестных заемщиков, лишь очень немногие могли привлечь иностранные инвестиции в свои предприятия. Знаток вопроса Г. Д. Стоцкий на заседании Общества для содействия промышленности и торговли в 1882 году рассказывал:

"Двенадцать лет я не был в Петербурге; помню, каким он был тогда, и вижу, каким он представляется в сию минуту. Петербург не похож на самого себя. Отправляясь сюда два месяца тому назад, я полагал встретить в этом городе затруднения в совершении какого-либо дела, но я не воображал найти вообще здешние дела в таком застое, в каком они ныне оказываются. Курс на здешней бирже постоянно слаб, и сделки вялы до безобразия. Многие из капиталистов стали прятать свои деньги в несгораемые сундуки и даже не хотят слушать о делаемых им предложениях; многие же состоятельные лица бросают город и даже отечество и со всеми своими пенатами перебираются в чужие края, чтобы не глядеть на призраки воображаемых ими опасностей, какие здесь их будто бы окружают со всех сторон и готовы их встретить на всяком шагу.

Разве такое уныние в сердцах одних или просто отчаяние у других не должно свидетельствовать о появлении у нас какой-то эпидемической болезни, до которой только крайнее раздражение способно доводить исключительно слабодушных и слабонервных субъектов? И из-за чего все это уныние, раздражение и отчаяние? Что упал кредит, что нет его вовсе, что ни в кого и ни во что не хочется верить?"

Стоцкий предлагал радикально изменить структуру кредитования в стране, отменить векселя — источник разнообразных злоупотреблений и заемщиков, и кредиторов. И как на вдохновляющий пример указывал на систему взаимного кредитования, действующую, пусть и в нарушение российских законов, в еврейских общинах:

"Случилось, что я наткнулся на правила личного кредита, практикуемого евреями в сделках их как между собою, так и с христианами, и меня поразили простота и остроумие в заведенных для этого порядках. Вид такого личного кредита у евреев носит название вохера от немецкого слова "вохе", что означает "недельный расчет". Только рассматривая этот вид кредита с его, говорю, остроумными правилами и со всеми его результатами, я в состоянии был понять и оценить по достоинству то могучее средство, каким евреи владеют для поддержания своего существования и даже для развития своей расовой силы при занятиях одною только торговлею, часто очень мелкою и незначительною, и при скученности их по городам и местечкам. Обнаружилось тогда, что нет места и пространства, населенного евреями, нет ни одной их общины, в которых бы не было касс, производящих ссуды по правилам вохера. Ссуды эти нередко очень мелкие, но доступ к ним свободен для всякого члена общины во всякое время дня и ночи. Благодаря таким порядкам и правилам каждый из евреев, не имеющий никакого состояния, стало быть, и имущественного обеспечения, может, однако, для своих оборотов получать денежную помощь именно тогда, когда она ему крайне нужна. По моему в настоящее время убеждению, евреи давно бы погибли помимо своей ловкости и изворотливости, если бы в их общинах с давних пор не существовал и не поддерживался их собственными капиталистами личный кредит, крайним проявлением которого и есть тот вид, какой именуется вохером. Рассматривая правила этого вида, я нашел, что главный здесь принцип — постепенное погашение займа частями в условленные вперед сроки".

Правда, в вохере Стоцкому нравилось далеко не все. Он, к примеру, возмущался чрезмерно высоким процентом выплат по кредиту — два в месяц. Но это не мешало ему пропагандировать внедрение личного кредита как средства подъема торговли и промышленности везде, где только возможно.

Постепенно у него появились единомышленники. В России начали менять законодательство, и, хотя путаная система векселей продолжала жить и здравствовать, в стране стали возникать кредитные организации вполне европейского типа. Как и за рубежами России, они не могли открыть массовый бизнес по кредитованию населения без помощи учреждений того же типа, что помогали немецким, австрийским, французским и британским банкам успешно вести свой бизнес,— без бюро кредитных историй. В России они вслед за коммерческими банками стали появляться везде и всюду как грибы. Вот только стиль их работы и ее результаты заметно отличались от зарубежных.

Некредитные бюро

В 1905 году были опубликованы результаты своего рода журналистского расследования. Анонимный автор статей, или писем, как он их называл, некоторое время работал в подобном справочно-кредитном бюро и подробно описал практиковавшиеся там способы обработки запросов банков и фирм.

"Существующая практика иностранных информационных бюро,— писал он,— свидетельствует о назревшей настоятельной потребности в подобного рода учреждениях, которая объясняется развитием в России заводско-фабричной промышленности, вынужденной искать более отдаленных рынков. Взамен личного знакомства торгующих, съезжающихся на ярмарки с товарами начинают входить в нашу торговлю более удобные формы письменных сношений, запродажи по образцам, устанавливаются торговые связи чрез агентов. Эти новые пути товарообмена являются возможными при условии, если вступающие в сделку стороны хорошо осведомлены друг о друге в отношении кредитоспособности и коммерческой добропорядочности в исполнении принятых на себя обязательств. Особенно точные сведения в этом отношении необходимы для оказания кредита, без которого немыслимы нормальный ход и развитие торговли.

В Западной Европе, давно вступившей на путь современного торгово-промышленного развития, давно уже осознана эта потребность в получении точных и скорых сведений о кредитоспособности различных торговых предприятий. Первые конторы, задавшиеся целью доставления этого рода справок, появились сначала в Англии, стране наиболее старой по своему торгово-промышленному развитию, и затем распространились на все культурные страны Старого Света и Северную Америку, где еще в 1849 году возникло образцовое справочное учреждение, имеющее до 89 отделений, с оборотом свыше 2,5 миллиона долларов. В настоящее время только в Румынии, Турции и менее культурных странах Южной Америки не существует собственных контор по выдаче справок о кредитоспособности или отделений главнейших европейских и североамериканских информационных бюро".

Доходы европейских и американских коллег не давали покоя русским предпринимателям, и потому они решили привить кредитные бюро на русскую почву. Тот же автор повествовал далее:

"Отсутствие у нас специального закона, разрешающего устройство контор по выдаче справок о кредитоспособности, заставило предпринимателей достигнуть намеченной цели обходным путем. Они заручились разрешением от Министерства Внутренних Дел на открытие Справочно-Комиссионной конторы, деятельность которой должна выражаться в сообщении справочных цен на продукты и товары, а также приеме таковых для комиссионной продажи. В обеспечение могущих возникнуть исков учредители комиссионных контор внесли в казначейство по требованию Министерства залог в сумме 15 000 рублей. Получив такое разрешение, учредители нашей конторы, желая убедить публику, что их учреждение есть плоть от плоти самого Министерства Внутренних Дел, отпечатав циркуляры с изображением на них орла и следующей громкой надписью в заголовке: "Утвержденная Министерством Внутренних Дел, обеспеченная залогом в 15 000 руб., контора справок", предлагают услуги не по комиссионным делам, а по выдаче справок о кредитоспособности.

Орел и залог послужили большой приманкой для русских и заграничных коммерсантов, и они не замедлили принять предложение Министерской конторы... Реклама о внесенном залоге в 15 000 руб. внушает легковерным клиентам уверенность, что убытки, понесенные ими по причине полученной неправильной справки, они будут иметь возможность получить законным путем с залоговой суммы или владельца конторы, но когда это предположение приходится осуществить на практике, то клиенты приходят в совершенное разочарование. Оказывается, что для избежания какой-либо материальной или уголовной ответственности перед клиентами за достоверность доставленных справок последние выдаются конторами без всякой подписи. Ее заменяют при выдаче русским клиентам буквами "Б. М. О.", а иностранным — "О. М. О.", но эти символические знаки, заменяющие собою слова "Без моей ответственности" и "Ohne mein Obligo", становятся известными клиенту лишь при столкновении с конторой на судебном разбирательстве его претензий, каковые в силу этих же знаков никогда не удовлетворяются".

Правда, при таком подходе не удавалось добиться оборотов, хотя бы приближающихся к американским или как у немецкой конторы Шиммельпфенига. Но русским конторам удавалось сэкономить на источниках информации.

"В рассылаемых клиентам циркулярах,— свидетельствовал журналист-лазутчик,— контора пишет, что у нее имеется большой штат опытных и испытанных корреспондентов, а на деле оказывается, что никакой организации не существует; корреспонденты вербуются из разных адресно-справочных книг, и кто бы ни предложил свои услуги в качестве корреспондента, контора принимает предложение "с благодарностью". Никаких инструкций или иных руководств для корреспондентов конторой не выработано, и она совершенно не интересуется развитием, нравственностью и общественным положением своих корреспондентов. Большинство из них люди полуграмотные и не только непричастны по своему общественному положению к коммерческому миру, но даже не понимают элементарнейших основ, на которых строится всякое коммерческое предприятие. Слова "оборот", "кредит", "протесты" составляют для них пустые, непонятные звуки. Некоторые корреспонденты, не стесняясь, отвечают на эти вопросы: "не знаю" — или совершенно отмалчиваются. Большинство же из них, стараясь заполнить все "графы для ответа", сообщают несуразные сведения.

Контора Шиммельпфенига платит своим корреспондентам от 1 до 1 р. 50 к. за каждую справку, и ее главные корреспонденты таких городов, как Москва, Одесса, Варшава и т. п., зарабатывают 200-300 руб. в месяц. Наша же контора получает от клиентов за каждую справку всего один рубль и потому даже обещанных корреспонденту 35-50 коп. за справку редко уплачивает. В тех случаях, когда добросовестный корреспондент на все вопросы отвечает "не знаю", "не считал" и т. д., контора, не желая даже тратить лишних семи коп. на почтовые расходы по посылке запроса другому корреспонденту, составляет неблагоприятную справку. Разумеется, что от таких справок больше всего страдают и даже приходят в совершенное разорение бедные покупатели, не имеющие возможности существовать без кредита, но до них моему шефу мало дела. Фабриканты, ослепленные 15-тысячным залогом, внесенным конторой якобы в обеспечение ее деятельности, полагают, что она в своих же интересах относится к делу осторожно и такими справками предупреждает их от рискованных сделок; а контора составлением неблагоприятных справок страхует себя от неприятностей".

Как водится, отрицательные отзывы потом переходили из конторы в контору, и несчастный заемщик не мог узнать, чем же он провинился перед банками и торговыми фирмами. Вернуть доброе имя можно было лишь благодаря влиятельным покровителям. Тот же автор вспоминал:

"Житель г. Лодзи г. Бялер, внук известного Лодзинского фабриканта г. М. А. Винера, хотел приобрести в рассрочку через посредничество Лодзинского представителя книгоиздательства Брунса на незначительную сумму книг. На сделанный нашей конторе запрос было сообщено, что г. Бялер фабриковал какой-то товар, допустил векселя к протесту и поэтому кредита не заслуживает. Благодаря лишь тому обстоятельству, что г. Бялер живет в Лодзи, ему удалось узнать причину отказа в кредите и поспешить в контору за разъяснениями. Оказалось, что все сообщенное конторой про г. Бялера вымышлено и несогласно с истиной; ему всего 19 лет, и по закону он не считается даже правоспособным к заключению каких-либо актов".

Результат работы подобных контор оказался вполне предсказуемым. Те, кто и раньше не получал кредитов, не могли получать их и впредь. Перед праздниками к ломбардам выстраивались очереди из малоимущих с более или менее стоящими пожитками. А крестьяне не могли получить кредит и вовсе. Губернский агроном В. М. Сазонов в 1907 году писал:

"Хозяйственных нужд у крестьянина много, и в деньгах он постоянно нуждается: то нужно купить волов, лошадь или корову, то семян для посева, то дать задаток или уплатить за аренду, то купить корму, поправить хату, отправить сына в солдаты или на заработки, то заплатить подати и проч. Нужда заставляет крестьянина поскорее продавать свой хлеб, не выжидая хорошей цены на базаре, а зимою и весною ему самому приходится покупать тот же хлеб уже гораздо дороже. Будь у крестьянина возможность достать денег на необременительных условиях, он мог бы подождать с продажей хлеба и тем сберечь иногда не один десяток рублей. Только недостатком оборотных средств можно объяснить довольно часто встречающиеся в Киевской губернии случаи сдачи в аренду крестьянской земли за долги, причем должник лишается права пользоваться своею землею до уплаты долга. Вследствие этого аренда часто становится постоянной, переходя от отца к сыну, а владельцу земли самому приходится заарендовывать землю у других или совсем бросать хлебопашество. Только крайняя нужда может заставить крестьянина пользоваться такими ссудами и разорять свое хозяйство. Почти всегда крестьянам приходится пользоваться ростовщическим процентом, т. е. платить больше 12% годовых. В некоторых местах крестьяне платят по пяти и более копеек за рубль в месяц, т. е. 60% годовых, а бывают случаи, когда крестьяне уплачивают деньгами или работою 100 и больше процентов".

Словом, земля богата наша, кредита так и нет.