В России отлично налажена торговля несовершеннолетними для порносъемок и проституции
На модерации
Отложенный
Директор приюта говорит небыстро, видит, что у меня то и дело спотыкается ручка. Да и ей все это проговаривать лишний раз тяжело.
Проституция. Порносъемки. Проституция. 13 лет. 6 лет. 12 лет.
Это — не срок наказания взрослых. Это — возраст участников.
“Ее бросали на пол и били ногами по животу за отказ выйти на трассу…” “Прохожие слышали детский крик и плач из вагончика: “Я хочу к маме!”…” Это тоже про детей — 14 и 8 лет.
Когда говорят: “торговля детьми”, в воображении возникает кучка испуганных малышей, которых люди в черном готовят к перевозке через границу в трюме танкера. Именно поэтому в торговлю детьми на территории России мало кто верит. А зря. Потому что специальный приют для детей, которых использовали как товар, существует в Санкт-Петербурге уже 9 лет.
Понятие “трэфикинг”, “трэфик” (в русском варианте — “торговля людьми”) появилось в России не так давно, и обычно его связывают с вывозом за границу взрослых женщин. Но есть и трэфикинг детей — перемещение и эксплуатация, прежде всего сексуальная, несовершеннолетних. И возраст здесь не имеет значения. Ребенок давно перестал быть ценностью сам по себе, как маленький человечек и будущий взрослый. Он приобрел цену как товар, причем скоропортящийся.
— В России проблема торговли детьми, безусловно, есть, — говорит координатор рабочей группы по подготовке законопроекта “О противодействии торговле людьми”, государственный советник РФ 3-го класса Татьяна Холщевникова, один из крупнейших специалистов в этой области. — И часто ее неправильно трактуют как передачу детей через границу. Но это случается редко. В основном торговля идет чисто на территории России. Это прежде всего продажа в рабство — для домашних и сельскохозяйственных работ. Это массовая продажа для попрошайничества. И громадный пласт — сексуальная эксплуатация и использование для изготовления порнопродукции. Проституция помолодела. Есть сведения из разных мест, что в нее вовлекаются и мальчики лет 12.
Все очень осложняется тем, что существует колоссальное количество безнадзорных детей и воспитанников детдомов...
Сложность в том, что точной информации по трэфику в России нет. Совершенно невозможно связать вместе статистику МВД по преступлениям в отношении несовершеннолетних и очень приблизительные цифры по детской проституции и порнографии. Плюс свыше десяти тысяч детей ежегодно пропадают бесследно, а какая-то часть детей-мигрантов, наоборот, въезжает.
— Говорить о трэфике детей довольно сложно — мало цифр, мало данных, — говорит Наталья Щербакова, координатор по вопросам трудовой миграции и торговле людьми Международной организации труда (МОТ). — Это еще более закрытый бизнес, чем торговля взрослыми людьми. Тут можно опираться только на приблизительные оценки экспертов.
Но самих детей можно увидеть. И для этого надо ехать в Санкт-Петербург, в Малоохтинский дом трудолюбия.
Сто сиротских паспортов
Стылый ветер гонит меня вдоль Невы. Здесь, почти на самом берегу, в треугольнике красивейших церквей и соборов стоит бывший сиротский дом, построенный в 1881 году на деньги купца Петрова. За сто лет он побывал и приютом, и госпиталем, а с 1998 года в нем разместился “Социально-реабилитационный центр для несовершеннолетних”. За 9 лет работы здесь побывало около 1500 девочек от 8 до 18 лет, и практически с момента основания Малоохтинский занимается реабилитацией жертв торговли детьми.
…Сложными старинными коридорами мы идем по приюту с его бессменным директором Галиной Волковой. Сейчас здесь живут 50 девочек, из них 14 — пострадавшие от трэфика. Поначалу разговор не клеится: историю каждого ребенка директор укладывает в два-три предложения. Но через полтора часа, когда блокнот распухает от страшных сюжетов, я понимаю, насколько тяжело ей про это говорить.
— Первые дети с проблемой трэфика поступили к нам в 1999 году. Причем с предложением начать программу “Профилактика и реабилитация детской и подростковой проституции” тогдашний глава Комитета по делам молодежи обращался ко мне трижды. А у нас же тогда официально не было ни подростковой, ни детской проституции. Я и думала, что это единичные случаи. Начали работать, тут-то все и вскрылось…
Работать начали грамотно — одновременно и принимать детей, и заниматься профилактикой.
— Мы начали с детдомовцев, — вспоминает Галина Георгиевна. — В плане эксплуатации детского труда они, безусловно, входят в группу риска. Воспитанники детских домов доверчивы, сексуально расторможены — они рано начинают половую жизнь, имеют много комплексов, нуждаются в деньгах, у них сложности с жильем. Это другой мир, другая субкультура. Сироты не адаптированы к миру, их легко вовлечь в наркоторговлю, порнобизнес, проституцию…
Мысль оказалась верной — в первом же ПУ сиротского типа, в которое сотрудники Малоохтинского пришли с лекциями по трэфикингу, они столкнулись с чудовищной информацией. Преподавательница танцев собрала ровно 100 паспортов учениц, чтобы вести их за границу на работу танцовщицами и проститутками. Сразу было возбуждено уголовное дело.
— Были бы они сегодня живы? — говорит Галина Георгиевна. — Я не знаю... Потом мы пошли в 35-е ПУ — туда все д/дома отправляют наиболее сложных детей. Затем работали с неблагополучными школами: на уроках ОБЖ читали лекции, показывали фильмы, например “Лиля навсегда”. И часто после наших уроков какая-нибудь девочка подходила и рассказывала, что она сама или ее подруга подверглась инцесту или изнасилованию. А по нашей статистике, 90% жертв трэфика изначально подверглись домашнему насилию...
“Я хочу к маме!”
Две девочки сидят в общей гостиной у краешка стола и что-то клеят из цветной бумаги. Вере 13 лет. Полине — 12. Не так давно их привезли сотрудники Интерпола, когда прикрыли порностудию в одной из питерских квартир.
— Я потом ездила туда, — мрачно говорит директор. — Оперативники мне показывали фотографии. Там снимали и 10-летних детей, и совсем маленьких. Родителям или самим моделям платили 300 рублей за 200 снимков.
Помолчав, она добавляет, подбирая слова:
— Когда я увидела фотографии шестилетних малышей… к горлу просто подкатила тошнота...
Полину владельцы студии нашли через общих знакомых. Родители девочки развелись, у каждого образовалась своя семья, в которой 12-летней девочке не нашлось места. Полина осталась жить со старшей сестрой, которая появлялась дома только поздно вечером. Раз в два дня появлялся папа и приносил им пакеты с едой. До Полины никому не было дела. Добрые знакомые предложили ей и ее подружке Вере “работу”. И Веру посадили на наркотики — под героином выдерживать многочасовые съемки проще.
— Полина крепче, — говорит Галина Георгиевна. — С ней будет долго работать психолог, но никаких прогнозов мы дать не можем. Такие психотравмы не смываются ничем...
А история Светланы М. оказалась для меня самой тяжелой. И все из-за одной фразы директора: “Она все время просилась к маме”.
Этой молчаливой девочке 9 лет. Сейчас она собирается переезжать в детдом и к матери больше не вернется. Увидев директора, Светик соскальзывает со стула, забирается к ней под руку и поглубже прячет руки в рукава теплого свитера.
— Ей все время холодно, — тихо говорит Галина Георгиевна и гладит Свету по волосам. — И есть хочется. Опять хлеб под подушку прятала, а?
Света улыбается и молчит.
У каждого из нас в детстве есть момент: взрослая женщина — медсестра или воспитательница — уводит вас за руку куда-то по коридору, в садике или больнице.
Вы оглядываетесь: мама стоит и смотрит вслед. И вы понимаете — так надо. Но как хочется к маме! Может, она спасет в последний момент, передумает и не надо будет расставаться?
8-летняя Света ждала, когда ее спасет мама, несколько месяцев. Но она родилась в настоящем притоне, и мать сменяла ее на бутылку водки паре каких-то забулдыг, живущих в вагончике.
— Мир сошел с ума. Мужчины больше не видят в детях детей! — горько говорит Галина Георгиевна.
Я не знаю никаких подробностей, я их не спрашивала. И директор не стала рассказывать. Она только сказала, что прохожие слышали детский крик, рвущийся из вагончика, а уже в Центре девочка все время просилась к маме.
Потому что она очень маленькая. Но за год реабилитации эта маленькая девочка сама приняла решение не возвращаться к матери, лишенной к тому времени родительских прав.
Рабыня №20
Не так давно приют покинула классическая жертва международного трэфика. Нэля родилась в Молдавии. Когда ей было 14 лет, ее отец убил мать и вскоре сам умер в тюрьме. После гибели обоих родителей братья продали Нэлю цыганам. Девочке они сказали так: “Перед новым учебным годом тебе нужна новая одежда. Езжай заработай в Москве”. В поезде, глядя на пролетающие за окном поля и деревья, она спросила проводника: “Скоро Москва?” Проводник ответил: “Девочка, мы едем в Питер”.
На перроне ее уже ждали. Вместе с Нэлей у хозяев было 20 рабов. Предполагалось, что девочку выставят на трассу, но она держалась стойко, за что и была многократно и жестоко избита. Ее поставили возить инвалида по метро.
— Нэля поступила в приют с сифилисом и отбитыми внутренними органами, — Галина Георгиевна показывает мне фотографию совершенно чудесной улыбающейся девочки. — За 7 месяцев у нас она изучила компьютер, великолепно пела молдавские песни. Нэлю все тут очень любили, и даже задержавший ее милиционер приносил ей игрушки. Ведь такая трагическая история! Гибель родителей, обман, насилие, травмы, тяжелейшее заболевание... Когда встал вопрос о возвращении Нэли в Молдавию, я повезла ее сама, со шприцами, с лекарствами — у ребенка отбит живот, болит. И все-равно в Харькове вызывали “скорую”... В Кишиневе я сдала ее в центр МОМ (Международная организация по миграции. — Авт.). Там она жила год, и надеюсь, сейчас у нее все хорошо.
— А вот Наташа, ей 15, — директор протягивает мне снимок со смеющейся рожицей в веснушках. — Она тоже вернулась к себе домой в Барнаул. На дискотеке Наташа выпила пива со знакомым и проснулась в чужой кровати с мужчиной. Она выскочила из квартиры, увидела, что находится где-то за городом, бросилась к проезжавшей машине: “Какой тут город ближе?!” — “Питер…” Потом у нее в памяти начали всплывать какие-то квартиры, машины, люди. Так в полусне она полстраны проехала. А планировалось переправить ее в Азию, деньги уже были заплачены. Мы нашли ее бабушку, в Барнауле она уже была объявлена в розыск.
— А знаете, когда к нам поступило особенно много 15—16-летних девочек? — добавляет Галина Георгиевна. — При праздновании 300-летия Петербурга…
Как спастись от сутенера?
В Центре девочки начинают рисовать. Иногда — первый раз в жизни. Иногда — очень красиво. Но что бы ни рисовали девочки — лошадей, цветы, птиц, — они предпочитают черный, красный и коричневый цвета. По рисункам психологи определяют — кисточку держала девочка, которая знает, что такое насилие и инцест.
За одним столом с Полиной и Верой сидит Вика Г. Красной краской она закрашивает сполохи вокруг угольно-черной конструкции из капель и клякс. Серьезное лицо, хвостик волос по тонкой шее. Ей всего 13. Отец начал насиловать ее в 9 лет, привязав мать к батарее. В 12 лет она ушла из дома и больше никогда не видела своих родителей. Очень быстро ее подобрал сутенер дядя Володя. Как говорит Вика, “добрый”. На девочке он зарабатывал вдвое больше, чем на старших “работницах”: минут через 15 после передачи ребенка клиенту в квартиру врывались бойцы “дяди Володи” и начинали угрожать уголовным делом за растление несовершеннолетней.
— Кстати, видите решетки? — директор показывает на окна. — Они не от девочек, а это чтобы к ним с улицы не забрались. А попытки были, взламывали. У нас и охрана, и тревожная кнопка есть, потому что сутенеры хотят вернуть своих девочек, угрожают. Был случай — стрелял сутенер, зеркало огромное расколол возле входа. Другой приходил за девочкой 14 лет, деньги предлагал. Сначала 500 долларов, потом 1000. Сам торговал кокаином и ее подсадил. Я его спрашиваю: “Ну и что ты на кокаине?” — “Денег много”. — “Денег много? Так купи девочкам 20 пар тапок!” Не купил.
Вспоминая этого типа, Галина Георгиевна невольно улыбается. Многих она так выгнала — и сутенеров, и педофилов. Но что делать, когда сутенером становится девочка-подросток?
Директор пальцем проводит по снимкам:
— Мы не только даем приют и лечим. Мы всегда индивидуально занимаемся каждой девочкой — возвращаем в семью или устраиваем в детский дом, обучаем компьютерной грамотности. У нас есть и театр, и арт-мастерские. Немногим мы не смогли помочь, но такие были.
Она снимает со стены фотографию. На ней голубоглазая светловолосая девочка весело дурачится с подругами.
— Это Дина. По внешности — настоящий ангел. Дине было 16, когда ее вернули из Ялты, — она наша, из-под Питера. Вот для нее то, что ее сексуально эксплуатируют, проблемой не было. Она прожила у нас год, но потом сбежала, уехала обратно в Сочи. И начала практически выступать сутенером, звала девчонок к себе. Однажды Дина прислала письмо: “Тот сел, того убили, но вы приезжайте, тут весело”. Уводила детей по этой грязной дороге. И они ехали… Но мы всех вернули.
Что делать? Нас на всех не хватит!
В конце прошлого года в Малоохтинский приезжала Валентина Матвиенко. Между прочим, консультироваться по проблеме трэфика.
— И что вы ей сказали?
— Что если мы хотим покончить с торговлей детьми, должна быть национальная идея — Ребенок! И должна быть единая государственная сеть, объединяющая телефоны доверия, реабилитационные центры, пути переправки, базы данных. Торговля детьми, исчезновение детей, рабство — должен быть единый орган, который за все это отвечает. И должна быть сеть адресов, куда можно увезти, спрятать и взрослых, и детей. Ведь сутенер может найти и убить. В Монте-Негро центр для жертв трэфика постоянно меняет адрес.
А так — мы пока единственный центр на Россию. Мы не можем принимать очень много детей. Но звонят и просят кого-то принять все время.
Санкт-Петербург—Москва.
Все имена изменены.
СПРАВКА "МК"
Производство и распространение порнографических изображений с участием детей также подпадают под понятие “трэфик”. По данным ФБР США, 55% этих материалов создаются в США и 23% — в России. В настоящее время в Интернете присутствует более миллиона порнографических изображений десятков тысяч детей. Интерпол постоянно обнаруживает фотографии все большего числа несовершеннолетних, которые ранее не фигурировали в его базах данных. Также растет число изображений очень жестокого обращения и очень маленьких детей. А вот обнаружить пострадавших удается очень редко. Например, из тысяч изображений, находящихся в базе данных Интерпола, было обнаружено всего 320 детей.
Комментарии