Цензура на ТВ. Как нам пудрят мозги

На модерации Отложенный

«Долой цензуру на телевидении!» – кричат на своих митингах «несогласные». «Какую цензуру?» – удивляются за кремлевской стеной. – «У нас в стране нет цензуры, вы что, конституцию не читали»? На самом деле, лукавят и те, и другие.

Цензуры в классическом смысле, когда жестокий цензор крючковатыми пальцами вымарывает из текста жемчужины правды или вырезает ножницами куски сюжета, – такого, конечно, сейчас нет. Так же, как и нет безусловной творческой свободы и возможности выносить собственные политические оценки, что каких-то еще 5-6 лет назад считалось неотъемлемым правом телевизионного журналиста. А что же есть? Есть как всегда двойной русский стандарт – когда на словах провозглашается одно, а в реальности происходит совершенно другое.

Тот, кто захотел бы покончить с политической цензурой на российском ТВ, должен был бы начать со следующего. Каждую неделю, в пятницу, приблизительно в 17 часов дня черные лимузины с разных концов Москвы съезжаются в Кремль, словно вороны на шабаш ведьм. За тонированными стеклами иномарок пытливый взгляд не без труда мог бы различить знакомые лица телевизионных начальников – Константина Э., Татьяну М., Олега Д... Что делают они в такое время в таком странном месте? Ответ: спешат на летучку, на которой видные сотрудники Администрации президента будут рассказывать нашим телебоссам, что и как показывать в своих итоговых аналитических программах. Посещение этой летучки обязательно для всех каналов, входящих в так называемый «кремлевский пул», и отчасти даже может считаться критерием элитарности среди телевизионных начальников. «Вопиющее давление на СМИ!» – скажут одни. «Разъяснительная работа с прессой» – ответят другие.

Вернувшись с кремлевской летучки, просветленный телебосс первым делом вызовет к себе главного редактора информационной службы и ведущего итоговой программы. «Так, что там у нас?» – посмотрит он на верстку ближайшего выпуска и скажет: «Медведев открывает компьютерный класс – хорошо, Иванов запускает новую ракету – отлично. «Наши» закидали дерьмом посольство очередной провинившейся европейской страны – просто замечательно! Сын вице-премьера Жукова признан английским судом дебоширом? Коррупция в министерстве Зурабова? Касьянов обвинил Путина в авторитаризме? Вы что, совсем охуели?!!!»

Так происходит раз, два, а потом у журналистов у самих вырабатывается устойчивое понимание того, что можно, а что нельзя. Например, про то, что Борис Абрамович Березовский кровавый убийца можно, а про то, что солдат Сычев жертва системной проблемы, ответственность за которую несет в том числе и министр обороны, нельзя. «Самоцензура», – скажут одни.

«Редакционная политика», – ответят другие.

Один из самых распространенных мифов о свободе слова в России – существование специальных темников и запретных списков неугодных политиков. Разумеется, в реальности никаких темников, ни тем более каких-то оформленных бумажных списков не существует. Есть все то же негласное понимание того, что можно, а что нельзя. И виртуальная «линия партии», которую каждый понимает в силу своей испорченности. Для кого-то Шендерович страшнее, чем вся Испанская Инквизиция, а кому-то даже Хакамада может показаться чересчур радикальной.

С другой стороны, нельзя не признать, что отлучение от ящика является одной из форм наказания провинившихся политиков. Так, например, Дмитрий Рогозин, одно время не слезавший с экранов, теперь довольно редкий гость в телевизоре. Отстранением от эфира на месяц был наказан и Владимир Жириновский (за чрезмерные антисемитские высказывания), и Олег Митволь (за излишнюю резвость в дачном вопросе). Отлученными можно так же назвать и Михаила Касьянова, и Эдуарда Лимонова, и Гарри Каспарова – всех лидеров несогласной оппозиции. Особая категория – бывшие телевизионщики, которые тем или иным способом насолили нынешней власти. Евгений Киселев, Леонид Парфенов, Сергей Доренко... Теперь их чаще можно встретить на радио, нежели в телевизоре: Система жестоко относится к тем, кто отказывается жить по ее законам.

А теперь главный секрет отечественного ТВ. В России фактически существует два телевидения: одно то, которое выходит на Дальний Восток, Сибирь и Урал, другое – то, что выходит на европейскую часть страны. Содержание общественно-политических программ, идущих на разные часовые пояса, может порой отличаться друг от друга очень радикально. После просмотра, к примеру, «Воскресного Времени с Петром Толстым» на так называемой «первой орбите» руководство канала может внести такие правки, что до «московской орбиты» доживет дай бог половина первоначальной программы. Сюжеты могут просто сниматься с эфира, тексты правиться, в подводках к материалам расставляться «правильные» акценты.

Ничего нового в этом, разумеется, нет. Похожая система существовала и в советские годы, и в перестройку, и даже в новые времена. Цензура в той или иной форме всегда была на телевидении. И ее главный парадокс заключается в том, что конечный адресат цензуры вовсе не обычные граждане, которым власти вдруг решили промыть мозги, а сама власть, для которой иллюзия контроля за сознанием создает ощущение владения ситуацией. На самом деле, ящик – не более, чем кривое зеркало, в котором каждый ищет то, чего ему не хватает – кто-то мечтает о славе, кто-то о сладкой жизни, кто-то о вечной и безграничной власти.