Закон,закон

 Статья  - новая но какой актуальный будет  и хороша как руководство к действиям .В наших законах столько прорех , что преступник вместо тюрьмы лет на двадцать пять   ,отдыхает на богамах ,если конечно у него есть возможность оплатить адвокат миллионов так на пять.

Закон есть закон рассказ

Следователь, прокурор, адвокат, судья ---- если отбросить заказной характер дела, а таких процентов 80 если не больше, то остальные и за низкой квалификации организаторов процесса (следователь, прокурор, судья)просто прекращались, за ни имением состава ,за недоказанностью и даже убийца спокойно выходит на свободу на законных основаниях ,а судья с прокурором делят барыши полученные от подсудимого которого развели на бабки, с потерпевших не берут они и так обижены и врядли что подкинут продажному судье, прокурору , ну если только пулю, гранату . Да и пуля для судьи стоит дешевле, чем взятка. Я не беру во внимание мелкие ,очевидные бытовые преступления. Митька дал в физиономию Ваське. А утром они померились, но для галочки их отправили на три года. Другой спер чего то - там тысяч на десять ,то же на три года и государство тратит на него в десять раз больше чем на пенсионера. А не полезней ли было чтобы они свой город в порядок приводили ,помимо своей работы вечерами эти три года. Но дело не в этом, а в другом.

      Анализируя одно дело .Видя как бледнел и зеленел прокурор, как судья нервно теребил свою мантию после речи адвоката я вспомнил что где-то уже это видел - этак лет 120 назад. И предлагаю Вам прочитать очень интересный рассказ Чехова. Есть еще рассказ на эту же тему- автор Званцев Сергей . Ну а кто заинтересуется в подлинности данного случая записки и воспоминания судьи Кони. Кто захочет, найдет полную версию данного произведения у указанных авторов.

При всей анекдотичности и явной критической направленности рассказа авторы четко показали положительные стороны судебной системы Российской Империи.

         И именно - реальную независимость суда и главенство закона , что уже невозможно в нашей России.

Похождения таганрогского миллионера-контрабандиста Вальяно попали в поле зрения молодого Чехова. В его раннем рассказе «Тайна ста сорока четырех катастроф, или русский Рокамболь» есть упоминание о нашумевшем в русской и заграничной прессе деле Вальяно. Вот какая история легла в основу этого чеховского рассказа. В восьмидесятых годах прошлого столетия Таганрог бойко торговал с заморскими странами. Вывозилась главным образом пшеница, ввозились вина, шелка, кофе в зернах, прованское масло. В долгий период навигации таможенным чиновникам некогда было вздохнуть: то и дело приходилось спешно плыть в баркасе на рейд, за двадцать верст от берега, на глубокую воду, где только что бросил якорь заграничный пароход, и проверять, считать, мерить и взвешивать драгоценный груз, начислять пошлины и сборы…Частенько чиновники, услышав призывный гудок парохода, встречали в порту скромного молодого человека с черными усиками и изящной курчавившейся бородкой. Молодой человек угодливо раскланивался, снимая за несколько шагов соломенную шляпу-панаму, и любезно откликался на любую речь: французскую, итальянскую, греческую, турецкую. Это был Вальяно, портовый маклер, рыскающий с утра до вечера по накаленным от летнего жара плитам набережной в поисках покупателя, товара и продавца – все равно! – лишь бы заработать «комиссию». Потом, как-то вдруг, неожиданно и загадочно, Вальяно превратился из суетливого комиссионера а солидного купца. В его адрес стали приходить морем небольшие партии духов из Франции, маслин и прованского масла из Греции («барабанского», как его здесь называли). Вальяно потолстел и стал медлителен в речи и в походке.

При встрече с ним таможенные кланялись первыми. А еще немного позже получилось так, что имя Вальяно стало значиться чаще других в морских коносаментах. Поставщики слали ему грузы уже целыми пароходами и баржами. Вальяно сказочно быстро богател, но никто очень долго не мог понять, каков источник его богатства. А когда это стало ясным, Вальяно был так богат, что уже не боялся разоблачений. И до Вальяно были крупные контрабандисты. Они ввозили шелка и пряности в чемоданах с двойным дном, в бутылях с фальшивым ярлыком, даже в головных уборах. Но Вальяно был контрабандистом особого рода: он ввозил запрещенные товары целыми пароходами вовсе не для того, чтобы их продать, обойдя запрет, а для того, чтобы потопить на самом законном основании. Существовало таможенное правило: после того как чиновники проверят груз и исчислят пошлину, грузовладелец был вправе или, оплатив пошлину, забрать с парохода товар, или же, отказавшись от оплаты, потопить весь груз на рейде. Акт о потоплении груза подшивался к: делу, и пароход, погудев на прощание, уходил в обратный рейс. Каждый раз, когда хлопотливые таможенные чиновники, проверив груз, адресованный Вальяно, объявляли ему сумму пошлин и сборов, Вальяно неизменно заявлял об отказе выкупать груз. - Топить?-деловито спрашивал ко всему готовый капитан. - Топите, – равнодушно отвечал Вальяно. Тотчас заполнялся «бланк отказа грузовладельца от принятия груза». А ночью производилось потопление. Ночью, а не днем: в благоразумно составленной инструкции топить в море ценные грузы рекомендовалось «затемно, дабы местные рыбаки не покусились на потопляемые товары». Надо ли пояснять, что в действительности никакого потопления не было и что, сэкономив на каждом пароходе тридцать-сорок тысяч рублей пошлины, Вальяно уделял две-три тысячи загребущим таможенным, а груз извлекал не со дна Азовского моря, но получал сполна с борта парохода! У Вальяно была зафрахтована целая флотилия турецких фелюг – плоскодонных вместительных лодок, незаменимых на этот случай. По ночам бесшумно скользили они по морской глади с рейда, а потом – по мелководью в тихую заводь, где глубоко сидящему судну не пройти, как раз к тому месту у берега, откуда начинался подкоп – туннель, ведущий в гулкие подвалы особняка Вальяно на Приморской улице. Товар в подвалах не залеживался: оборотистый негоциант сбывал его с прибылью оптом местным крупным бакалейщикам Кулакову, Лысикову, Кумани…

От каждого «потопления» Вальяно опускал в карман полсотни тысяч рублей. Далеко ли было от нищеты до двенадцатимиллионного капитала, скопленного им к моменту разразившейся катастрофы? В Таганрог прибыл новый прокурор окружного суда, снедаемый жаждой быстрой, головокружительной карьеры. Очень скоро прокурор узнал все подробности о самом богатом таганрогском купце и о том, как он разбогател. Для этого прокурору вовсе не требовались особые таланты: любой мальчишка в городе отлично знал всю историю ночных потоплении и с закрытыми глазами мог указать место на берегу, где начинается подкоп в дом Вальяно. Летом, отправляясь на рыбную ловлю, загорелые полуголые сорванцы звонко перекликались: - Ванька, сыпь до вальяновского подкопа! Не заботился об особой конспирации и сам Вальяно: кто из купленного и перекупленного местного начальства подымет на него руку? Руку, которая столько раз протягивалась к его руке за «барашком в бумажке»? А тут явился прокурор, неподкупный, как статуя Командора. Неподкупность его, как вскоре убедился Вальяно, была самого зловредного свойства. Не из бескорыстия и равнодушия к благам земным решительно отклонил прокурор разговор о «займе на ремонт дома», затеянный посланцем Вальяно. его адъютантом и телохранителем Жорой Скарамангой, а из расчетливой надежды «громким процессом» быстро добиться служебного преуспевания. - Не берет?-задумчиво спросил Вальяно у смущенного Жоры. - Не берет, капитане,-вздохнул Жора. Вальяно выругался по-курдски и с силой дернул свою черную курчавую бородку. Дело «о контрабандном привозе на турецких фелюгах заграничных товаров купцом Вальяно» двигалось с необычайной для тех времен быстротой.

Страстное честолюбие прокурора опрокидывало все препятствия. Уже заговорили столичные газеты о «таганрогской панаме», уже были допрошены с десяток матросов и рыбаков, перевозивших контрабанду, уже пришлось припертому к стене очными ставками Вальяно признать всю фелюжную эпопею, уже наложен был впредь до суда арест на товары, текущие счета и даже на самый особняк Вальяно. Наступил день суда… Приехал и остановился в лучшем номере гостиницы выписанный Вальяно из Петербурга известный адвокат Александр Яковлевич Пассовер. В судейских кругах города удивлялись выбору Вальяно. Пассовер? Почему, собственно, Пассовер? Среди столичных уголовных защитников гремели Андреевский, Спасович, начинал свой блистательный взлет Плевако. Да, конечно, присяжный поверенный Пассовер пользовался широкой известностью, но как специалист по гражданским искам, а вовсе не как уголовный защитник! Почему же именно Пассовер приглашен участвовать в этом уголовном деле по обвинению в контрабанде?! Однако Вальяно отлично знал, что делал. По той статье «Уложения о наказаниях», по которой он должен был предстать перед судом присяжных, ему угрожало три месяца тюрьмы -велико ли дело!

Но одновременно с признанием его виновным в контрабанде с него автоматически взыскивались двенадцать миллионов рублей штрафа за контрабанду: точный расчет был уже составлен неумолимым прокурором. Двенадцать миллионов – как раз все вальяновское состояние! Тут должен был помочь великий казуист и крючкотвор Пассовер или никто и ничто уже не поможет… кроме прямого подкупа присяжных, конечно. Накануне слушания дела Жора с ног сбился, выведывая засекреченный список присяжных заседателей на завтра. Присяжных должно было быть двенадцать, но приятели и маклеры перестарались, и, по добытым сведениям, получился фантастический список в сто фамилий. Однако тончайший нюх, свойственный Жоре, направил его по двум-трем правильным адресам, где разговор состоялся с глазу на глаз, не без пользы для обеих сторон. К вечеру Вальяно выслушал доклад «адъютанта» и чуть воспрянул духом. Но только чуть: два-три присяжных, а судьбу его будут решать двенадцать.

У большого здания окружного суда с раннего погожего сентябрьского утра собралась толпа. В восемь часов прискакал конный отряд полиции и, наезжая храпящими мордами взмыленных лошадей на толпу, оттеснил любопытствующих от главного входа, с Петровской улицы. Ровно в девять в здание суда вошел высокий, сухопарый прокурор с бритым невыразительным лицом. Подъехал в собственном экипаже председатель, пешочком пришли члены суда, за ними потянулись присяжные заседатели – местные купцы и мещане, бородатые, каменнолицые. Не здороваясь со знакомыми, в сознании своего особого положения, как бы отделяющего или даже отрешающего их от всего остального человечества невидимой преградой, они протискивались в узкую дверь. Потом, провожаемые завистливыми взглядами, чинно, не толпясь, стали заходить счастливые обладатели входных билетов, розданных вчера канцелярией председателя.

Последним вошел сухонький, хилый старичок в цилиндре-петербургская знаменитость, присяжный поверенный Пассовер. В правой руке у него была тросточка с серебряной рукояткой в виде женской головки с распущенными волосами, а в левой он держал огромный, не по росту портфель. Его провожал почтительный шепот толпы. Обвиняемый важно сидел на монументальной скамье подсудимых, рассчитанной, судя по ее размерам, на многолюдную шайку преступников. Напротив, на специальных скамьях с видом жрецов восседали присяжные, числом двенадцать: три известные и девять, не известных еще вчера и сегодня – узы, слишком поздно! – ставших известными подсудимому. По правую и левую сторону судейского стола высились пюпитры прокурора и защитника. Усатый судебный пристав в белых перчатках строго посматривал на притихший зал, заполненный до отказа. Пока длился допрос свидетелей, суетливость проявлял один лишь прокурор. Он спрашивал и переспрашивал, с аффектацией просил председателя занести в протокол полученные ответы, бросал на защитника победоносные взгляды. И в самом деле, свидетели-рыбаки, напуганные непривычной обстановкой и строгим председателем, в один голос признавали, что Вальяно много раз нанимал их перевозить контрабанду на турецких фелюгах.

- Да, на фелюгах, – подтверждал, вздыхая, и сам Вальяно. Что касается Пассовера, то, к удивлению всех присутствующих, ожидавших, что приезжая знаменитость станет сбивать и путать свидетелей, он упорно молчал. С равнодушным видом откинувшись на спинку стула, адвокат скучающе посматривал по сторонам; моментами казалось, что он вот-вот заснет. На вопросы председателя: «Не имеете ли, господин защитник, спросить свидетеля?», он, вежливо приподнимаясь, неизменно отвечал: - Нет, не имею. Раз или два в публике перехватили при этом недоумевающие взгляды председателя, которыми он обменивался с членами суда. Однако дело шло своим чередом, судебная машина катилась по рельсам без толчков и остановок. Вот уже начал обвинительную речь прокурор. - Господа судьи, господа присяжные заседатели,- заметно волнуясь, сказал он,-доказано ли, что подсудимый Вальяно систематически перевозил на турецких фелюгах ценную контрабанду? Да, доказано! В дальнейшем прокурор исчерпывающе обосновал этот решающий тезис обвинения. Надо было отдать ему справедливость – его трехчасовая речь выглядела, как хорошо построенная теорема: а) груз прибывал в адрес Вальяно; б) неоплаченный сборами груз перегружался на фелюги; в) груз на фелюгах подвозился к, подкопу в дом Вальяно. Значит, Вальяно-контрабандист. Теорема доказана, садитесь, подсудимый, на три месяца в тюрьму и выкладывайте на стол двенадцать миллионов рублей. Присяжные внимательно и с явным сочувствием слушали обвинителя.

А трое подкупленных являли вид неподкупности. Зритель, напрактиковавшийся в предугадывании решений присяжных, мог бы на этот раз не слишком напрягать свой талант: будущий обвинительный вердикт был написан на посуровевших лицах заседателей. - Слово предоставляется защитнику подсудимого Вальяно, господину присяжному поверенному Пассоверу! Председатель с опаской покосился на «этого выжившего из ума старичка»: может быть, он и на этот раз смолчит?! Но нет! Пассовер поднялся, едва видимый за высоким пюпитром. Фалдочки фрака смешно свисали с его чересчур низкой талии. У «старичка» неожиданно оказался звучный, хорошо, как у певца, поставленный голос, сразу заставлявший слушателей насторожиться. Впрочем, по сравнению с прокурором, защитник был необычайно краток. Говорил он минут пять-шесть, не больше: - Вальяно ввозил товары, не оплаченные сборами, на турецких фелюгах?

Да, господин прокурор это блистательно доказал, и я, защитник, опровергать эти действия подсудимого не собираюсь. Но составляют ли эти действия преступление контрабанды, вот в чем вопрос, господа судьи и господа присяжные! Тут Пассовер сделал чисто сценическую паузу «торможения», и все, затаив дыхание, замерли. Прокурор заметно побледнел. Пассовер поднял глаза к потолку и, точно читая на пыльной лепке ему одному видимые письмена, процитировал наизусть разъяснение судебного департамента сената с исчерпывающим перечислением всех видов морской контрабанды: лодки, баркасы, плоты, шлюпки, яхты, спасательные катера. Упоминались в качестве средств для перевозки контрабанды даже спасательные пояса и обломки кораблекрушения, даже пустые бочки из-под рома, но о турецких плоскодонных фелюгах не упоминалось!

- Между тем, господа судьи и господа присяжные, – с вежливым вздохом по адресу обомлевшего прокурора сказал затем Пассовер, – вам хорошо известно, что разъяснения правительствующего сената носят исчерпывающий, да, именно исчерпывающий характер и распространительному толкованию не подлежат. А поэтому… Он чуть-чуть повысил голос: – …поскольку подсудимый Вальяно перевозил свои грузы, на чем особенно настаивал господин прокурор, именно на турецких фелюгах, а не в бочках из-под рома, например, в его действиях нет, с точки зрения разъяснения сената, признаков преступления морской контрабанды, и он подлежит оправданию.

Перед тем как сесть, Пассовер в наступившей мертвой тишине добавил совсем смиренно: – А если бы вы, господа, – чего я не могу допустить – его не оправдали, ваш приговор все равно будет отменен сенатом, как незаконный и впавший в противоречие с сенатским разъяснением. - Вам угодно реплику?-спросил прокурора ошеломленный председатель («Он чертовски прав, как я мог забыть это разъяснение?!»). Бледное лицо прокурора залилось краской. Он вскочил и почти закричал дрожащим голосом: - Вальяно – контрабандист! Если бы он им не был, он бы не мог заплатить своему защитнику миллион рублей за защиту! В зале ахнули. Миллион рублей? Неслыханная цифра! Пятьдесят тысяч за уголовную защиту считались огромным, рекордным гонораром. Но миллион… Никто никогда и не слыхивал о подобном куше.

Миллион рублей! Эта цифра оглушила, загипнотизировала весь зал. Председатель суда, уже готовивший в уме «краткое напутственное резюме» присяжным о неизбежности и даже, так сказать, неотвратимости оправдания, вдруг заколебался. Его малоподвижное воображение было захвачено волнующим словом «миллион».

«Интересно, если золотом, сколько это будет пудов? Ах каналья!..» – Теперь адвокату – крышка, – свистящим шепотом сказал соседу сидевший в первом ряду отставной генерал с багровым лицом. Но видавший виды адвокат держался бодро. Он еще не признал себя побежденным, он уже снова у пюпитра. Позвольте, но что он говорит?- …Тут прокурор заявил, что я получил за свою защиту миллион рублей, – раздался звонкий, молодой голос адвоката. – По этому поводу я должен сказать… И – снова пауза. Черт возьми, можно ли так играть на нервах! - …я должен сказать, что это-сущая правда. Я действительно получил за свою защиту миллион рублей. В зале пронесся вздох. Многим показалось – они потом клялись в этом друг другу,-что маленький, сухонький старичок, стоявший у пюпитра защиты, вдруг стал расти, расти, и седая голова его с жидкой бороденкой уже упиралась в потолок. И не голос, а звериный рык потрясал своды судебного зала:

- Да, я получил миллион. Значит, так дорого ценятся мои слова! А теперь посчитаем, сколько же стоят слова прокурора.

Тут Пассовер заговорил ласковой скороговоркой, как добрый учитель, задающий нарочито легкую задачу, и все вновь увидели, что у пюпитра и в самом деле лишь небольшого роста пожилой человек, кажется, очень добродушный, и вздохнули свободнее. - В год прокурор получает три тысячи шестьсот рублей, – высчитывал вслух «добродушный» адвокат,- в месяц-триста, стало быть, в день, в том числе и сегодняшний день, – рублей десять. Произносил прокурор свою речь сегодня три часа, сказал за свои десять рублей сорок пять тысяч слов – сколько же стоит слово прокурора? Пассовер вытянулся и крикнул:

- Грош цена слову прокурора!

От оглушительного хохота, казалось, сейчас обрушится потолок. На скамьях люди корчились от смеха, все более усиливающегося из-за комичных попыток прокурора: он яростно жестикулировал, открывал и закрывал рот, видимо, произносил горячую речь, но ни одного слова в общем шуме не было слышно. Казалось, прокурор беззвучно пародировал мимикой и жестами какого-то неудачливого оратора. Председатель, давясь от смеха, тщетно звонил в колокольчик. Пассовер сидел с безучастным видом, поглядывая на часы. Какой-то даме стало дурно, судебный пристав выводил ее из зала, держа за талию растопыренной пятерней в белой перчатке. Когда порядок был наконец восстановлен, прокурор, сбиваясь,

С трясущимися губами, потребовал занесения в протокол «циничной выходки» адвоката. Однако председатель решил, что если уж сам Пассовер признал получение миллиона, цифры гомерической, то значит, все враки. - Не вижу никакого цинизма, господин прокурор, в приведенной справке о получаемом вами окладе содержания. Прошу быть осторожнее в выражениях! - Но…-нервничая, запротестовал прокурор.

- И прошу не вступать со мной в пререкания! – прикрикнул на него председатель и подумал со злорадством: «Профукали вы дело, молодой человек. Выше разъяснения сената не прыгайте! Да, не прыгайте-с».…Через час из зала суда Вальяно уходил оправданным.

- На фелюге выплыл, – едко сказал молодой человек в форме преподавателя гимназии.