Отсюда понятно: этот автор, всегда отлично чувствующий главные тенденции эпохи, перешел от их описания к их воплощению на практике. Если никто в стране не заботится о качестве, — а для власти этот Q-фактор, как называют его на Западе, прямо враждебен, — если никто не соблюдает никаких критериев и ничего с себя не требует, с какой стати Пелевин должен писать хорошие романы? Он может себе позволить печатать под своим именем что угодно, хоть телефонный справочник. Секта его фанатов обнаружит и здесь образцовые глубины и тот идеально правильный, кристальный язык, который уже обнаруживают в «Ордене желтого флага». Ругатели будут ругаться на автомате, не снисходя до чтения. Те же, кто любит Пелевина давно и трезво, замечая и блестящие удачи вроде «Чисел», и полуудачи вроде «Священной книги оборотня», и неудачи вроде «t», — попробуют понять его логику, и логика эта проста. Согласно контракту, он обязан в год выпускать по книге. Писать по книге в год ему совершенно неинтересно, потому что все главное об эпохе он сказал, а когда эпоха сменится — один Бог ведает.
Теперь он может позволить себе комфортно жить и работать, выдавая в год один, а то и два тома абсолютно никакого продукта, просто чтобы от него отвязались. И как хотите — я никакого возражения против такого образа действий отыскать не могу.
«Смотритель» — это прежде всего обозначение пелевинской позиции в литературе: он смотрит (и видит больше других). Сейчас ему надоело смотреть вокруг, и он смотрит непонятно куда — можно бы сказать: в себя, но не думаю, что у него внутри так скучно. Скорее «Смотритель» — это такой пелевинский способ неписания. Все мы знаем, что лучший, буддистский способ смотреть телевизор — это не смотреть телевизор. Во время своего творческого молчания, пришедшегося на самый хвост ХХ века, Пелевин сказал: «Для писателя не-писать иногда важнее, чем писать». Сэлинджер, кстати, отлично это подтвердил своим примером, да и наш Распутин подтверждал в свое время. Не-писать (или, если угодно, анти-писать) и получать за это деньги, а также провоцировать ежегодный сентябрьский шум вокруг своего имени, — не худший и наиболее актуальный способ воздерживаться от концептуальных высказываний во дни, когда их нет и быть не может; когда любые осмысленные и даже бессмысленные слова вызывают у большинства одну реакцию — расстрел через мегасрач.
Будущая слава? Репутация? О какой репутации в России можно говорить? «Те, кто нас любят, смотрят нам вслед» — и заведомо простят нам все; те, кто нас не любят, никогда нас не полюбят. Что касается посмертной славы, то отсутствие советской «вечности», ее конец, Пелевин прокламировал еще в «Generation П». Если в будущем и сохранится в прежних объемах страна под названием Россия, нынешний период своей истории она позабудет как страшный и отчасти смешной сон, и все, что тут делалось, тоже будет забыто, так что я, например, стараюсь на чистом автопилоте. А по большому счету давно уже можно ничего с себя не требовать, потому что либо «война все спишет», — и это, может статься, будет последняя война, — либо все свалят на эпоху. Кто сейчас всерьез анализирует повести Зощенко конца тридцатых или советские публикации Всеволода Иванова? Кого занимает соцреализм? Кто помнит официозные статьи Олеши, написанные одновременно с пронзительными фрагментами оставшейся в столе «Книги прощания»? Пелевин выпускает в год по совершенно лишней книге потому, что может себе это позволить. Он крупнейший писатель эпохи, он — единственный из всех — получил контракт, позволяющий ему зарабатывать тотальной имитацией, и от этого никому не плохо. Издатель не в накладе, поскольку растягивает один роман на два тома без всякой сущностной необходимости и публикует эти тома с месячным интервалом, с огромными полями и большими буквами, по цене примерно 500 рублей каждый. Читатель тоже занят — он читает, ищет смысл, проводит аналогии с Кастанедой, хотя никаких аналогий тут по большому счету нет, и вообще полагает себя умным, а чего еще надо этой категории читателей? Ей надо, чтобы ей льстили; покажи советскому синефилу пустой экран и скажи, что это Антониони, — он и тут найдет концептуальное высказывание. Автору тоже хорошо. Никто, кроме Пелевина, в современной России себе такого позволить не может — да боюсь, что и в мире тоже: там все-таки принято предъявлять к себе некоторые требования. Пелевин же своим новым романом поднес к лицу нынешней России прекрасное зеркало — столь гладкое, что оно, кажется, даже не замутнено дыханием.
Как и предупреждали издатели, каждый сам решит, о чем этот роман: его содержание и смысл зависят только от читателя. Я по крайней мере решил, что это роман об оптимальном способе существования современного писателя. Лучшее, что он может, — это продать нулевой во всех отношениях текст за ненулевую сумму и тем сохранить себя до лучших времен. Когда они наступят — не сомневайтесь, Пелевин напишет прекрасную прозу. Впрочем, они могут и не наступить, и тогда «Смотритель» — прекрасный эпилог двух веков русской культуры, постепенный ее переход в никуда. Следующий роман, если доживем, будет в трех томах и без букв вообще.
Комментарии