Как германские нацисты портили жизнь И.А. Ильину

На модерации Отложенный


 
В очередной раз мы слышим песню коммунистов и их фанатов: "Ильин - фашист!" Эта песня уже давно поется на разные лады, и некоторые, ничтоже сумняшеся, верят красным и сами распространяют просоветскую пропаганду.

Мы публикуем выдержку из письма Ивана Ильина к Ивану Шмелеву - другому видному деятелю Белой Эмиграции - написанное 13 октября 1938 года. Будучи уже в Швейцарии, Ильин в своем письме подробно расписывает перипетии своих отношений с национал-социалистическими властями:

"Гонение на меня в Германии началось еще в 1933 году за то, что я дерзал быть русским патриотом с собственным суждением. Вот список.
1933. Апрель—Июль. Первые посещения моего жилища политической полицией. Попытки разоблачить меня как «Франкофила» или же использовать меня против остальной эмиграции. Мой отказ.
1933. Август. Обыск у меня. Арест (так и везли под стражей через весь город на полиц<ейской> открытой колымаге). Запрещение «заниматься политической деятельностью» под угрозой концлагеря.
1934. Апрель. Предложение мне как профессору Русского Научного Института заняться пропагандой антисемитизма во всем эмиграционном рассеянии. Мой категорический отказ.
1934. Июнь. Мне отказано в праве на работу.
1934. Июль. Я уволен в два счета из Русского Института.

( Свернуть )

1935—1937 я работаю в частном порядке с Еванг<елической> Церковью.
1937. Август. Вызов в политическую полицию, где за четыре года скопились доносы на меня из среды «русского нац<ионал->социалистич<еского> движения». Доносы эти были читаны моими друзьями. Были доносы в 22 пункта.
1937. Октябрь. Два допроса в Гештапо.
Не служил ли я в Москве большевикам? Отв<ет>: нет.
Почему меня не расстреляли сразу, а выслали только
через пять лет? Отв<ет>: Бог не допустил.
Не масон ли я? Отв<ет>: нет.
1938. Февраль. Вызов в Гештапо. Запрет всяких выступлений — по-русски, по-немецки. Прекращен мой открытый философский семинарий.
Никакие протесты не помогают.

Узнаю стороной о новом накоплении доносов.
1938. Апрель. Приглашение к заместителю Розенберга. В беседе категорически заявляю, что Украина не в моей власти, но что на оккупацию ее и отчленение никогда не соглашусь.
1938. Май. Я готовлю мой окончательный отъезд из Германии.
1938. Июнь. Я получаю в частном порядке три уведомления:
1) Поход на меня будет продолжаться.
2) Пропагандное министерство объявило меня «разоблаченным масоном», а мои публичные выступления недопустимыми
— за отсутствие в них антисемитизма,
— за проводящуюся в них христианскую точку зрения.
3) Будет сделана попытка использовать мои силы в подготовке похода на Россию.
1938. Июнь. Я беру визу на Карловацкий Собор и получаю ее с правом возврата в Германию.
Я передаю свою квартиру.
Вещи и книги на склад.
Один из друзей получает от меня генеральные полномочия на все мое имущество и на ведение моих дел.
1938. Начало июля — я покидаю Германию совсем. Уезжаю в Швейцарию.
На Карловацкий Собор я не поехал по болезни. Все эти гонения причинили мне многомесячную ежедневную мигрень (с конца мая до сегодняшнего дня). Состав Собора был такой, что если бы я на него поехал, то я задохнулся бы от отвращения к мобилизованному там черносотенству, с привлечением целого ряда заведомых агентов Германии, руководивших травлею против меня.
В июле и в августе мне удалось вывезти все мои чемоданы с рукописями.
1 августа я подал прошение о праве жительства в Швейцарии. Ответа оф<ициального> еще нет, но решение будет положительное. Вмешался целый ряд влиятельнейших лиц, первый — Рахманинов. И это наладится.
1938. 17 сентября приехали все мои вещи: мебель, библиотека и прочее. И приняты беспошлинно.
Около 20 сентября — Гештапо накладывает арест на мою брошюру «Der Angrift auf die Ostkirche». Она очень корректная. Всецело против большевиков. Это речь, которую я за эти годы произнес 25—30 раз на собраниях и съездах евангелических пасторов (от 20 — до 400 человек). Она была напечатана еще в декабре 1937 и продана в количестве 20 000 экз<емпляров>. Остальные15 000 арестованы.
В начале октября узнаю, что Гештапо повсюду разыскивает мое германское пребывание и добивается моего адреса.
Вот, дорогой мой, картина...
Меня вынесло из Германии как на крыльях ангелов: нигде ни зацепки. Все спасено: до писем Врангеля, Шмелева, до записей и альбомов включительно..."