«Солдатский долг» Константина Константиновича Рокоссовского, (вырезанное цензурой…) окончание

Не секрет, что мемуары полководца Константина Константиновича Рокоссовского подверглись нещадной цензуре... Так чем же они напугали аппаратчиков от пропаганды (И Хрущева с Жуковым в частности)?...

    Здесь вырезанное цензорами в этих мемуарах....

            окончание...

Восстановленная часть главы

        Предпринимая столь грандиозную операцию, как глубокое окружение всей орловской
группировки противника, Ставка допустила грубый просчет, переоценив свои возможности и
недооценив возможности врага. А тот, уже успев оправиться от нанесенных ему советскими
войсками ударов на брянском и харьковском направлениях, сам готовился к нанесению здесь
контрудара.
       В этих условиях не могло быть и речи о выполнении войсками Центрального фронта
первоначально поставленной ему задачи. После моего доклада по ВЧ Сталину задача была
изменена. Но и она к этому времени и в той обстановке не сулила успеха. Противник явно
превосходил наши силы.
       В связи с усиливавшейся опасностью на левом фланге нашего фронта было отдано
распоряжение коннострелковой группе генерала В.В. Крюкова приостановить продвижение
на запад. Ей надлежало закрепиться в районе Севска и удерживать город до подхода частей
65-й армии, вместе с тем продолжать вести разведку в северном и южном направлениях, где
было обнаружено скопление крупных сил противника. Крюков нарушил приказ. Вышедшая
к Десне коннострелковая группа была атакована крупными вражескими силами во фланг и
тыл и окружена. Она хотя и вырвалась из окружения, в чем ей помогли подоспевшие на
помощь части 65-й армии и 2 ТА, но понесла тяжелые потери.
       Самоволие и беспечность генерала Крюкова дорого нам обошлись: помимо
значительных потерь в людях и лошадях в составе группы мы оставили Севск, крупный
населенный и важный опорный пункт на реке Сев.
       По данным, полученным от штаба Воронежского фронта, перешедший в наступление
противник добился значительных успехов. Он сумел обойти Харьков и продвигался в
направлении Белгорода.
Войска нашего фронта, достигнув с тяжелыми боями рубежа Брянцево, Тросна, Лютеж
и река Сев, вели упорные бои, которые приняли затяжной характер. У нас сохранилась еще
надежда на то, что с помощью 21-й армии нам удастся немного потеснить противника. По
всему было видно, что на большее рассчитывать мы не могли. Невольно пришлось
задуматься над вопросом: неужели в Ставке не понимают, что при создавшейся обстановке и
без расчета на крупный успех мы только распыляем свои силы, и так уже порядком
ослабленные? И тут поступает неожиданное решение Ставки: срочно направить 21-ю армию
в район Обояни в распоряжение командующего Воронежским фронтом в связи с прорывом
крупных неприятельских сил на харьковском и белгородском направлениях и угрозой
развития немецких войск на Курск.
       С чем же нам наступать? Ведь противнику и без того удалось достичь превосходства, а
с уходом 21-й армии соотношение сил в его пользу еще больше возросло.
       Я вынужден был доложить в Ставку о невозможности выполнить поставленную фронту
задачу.
        Во второй половине марта Ставка Верховного Главнокомандования приняла решение о
нецелесообразности продолжения наступления на Орел. Это решение было правильным. Все
мы воспрянули духом, надеясь, что ошибки, допущенные Ставкой зимой и весной 1942 года,
не повторятся.
       Изучая обстановку, противника и предугадывая характер предстоящих сражений, я
невольно задумывался над причинами многих поражений советских войск за прошедший
период, в частности в операции, связанной с потерей Харькова и Белгорода. На мой взгляд, происходило это потому, что нашим Верховным Главнокомандованием при проведении
наступательной или оборонительной операции не уделялось должного внимания
своевременному созданию необходимых резервов, при наступлении расходовались все силы
до предела, фронт вытягивался в нитку, отрываясь от своих баз. Не учитывались
возможности противника и состояние своих войск. Желание превалировало над
возможностями.
       Совершенно неудовлетворительной оказалась наша глубокая оперативная да и
стратегическая разведка.
       Противник при отходе имел возможность создавать крупные группировки своих сил и
наносить нам неожиданно контрудары, парировать которые было нечем.
       Отсутствие в глубине нашей обороны оперативных резервов позволяло противнику
после прорыва фронта на узких участках безнаказанно идти на глубокое окружение
советских войск, а окружив, беспрепятственно уничтожать их.
       Возникали еще и такие острые вопросы: «распределенческое» управление войсками,
место начальника Генерального штаба, роль представителей Ставки…
       В апреле для ознакомления с положением и нуждами фронта у нас побывали член ГКО
Г.М. Маленков, начальник Тыла Красной Армии А.В. Хрулев, заместитель начальника
Генерального штаба А.И. Антонов. Вместе с ними прибыл первый секретарь ЦК КП(б)
Белоруссии, начальник Центрального штаба партизанского движения П.К. Пономаренко,
назначенный к нам членом Военного совета.
Товарищи из Москвы находились у нас продолжительное время. Обсуждая с ними ряд
вопросов, относящихся к состоянию войск, фронтовых и армейских тылов (многие из них
еще не добрались до мест расположения своих соединений), поделился и тем, что особо
волновало меня,
       Перед отъездом они предложили изложить все мои соображения в служебной записке
на имя Верховного Главнокомандущего, что я и сделал. Маленков обещал передать ее
Сталину.
       В записке кратко оценивалась обстановка, сложившаяся на южном крыле советско-
германского фронта в результате зимней кампании 1942/43 года, и высказывались некоторые
предположения на лето 43-го. В ней отмечалось, что наиболее вероятным участком фронта,
где противник летом 1943 года попытается развернуть свое решительное наступление, будет
Курская дуга. Там он постарается совершить то, что ему не удалось зимой, но уже большими
силами. Продолжающаяся переброска войск в район Орла и севернее подтверждает
возможность таких намерений противника, а конфигурация фронта способствует их
осуществлению. Я подчеркивал настоятельную необходимость создания мощных резервов
Верховного Главнокомандования, расположенных в глубине (восточнее Курской дуги), для
отражения удара крупных вражеских сил на курском направлении.
       Обращалось внимание и на несколько непонятное положение в управлении войсками,
когда начальник Генерального штаба вместо того, чтобы управлять из центра, где
сосредоточены все возможности для этого, убывает на длительное время на один из участков
фронта, тем самым выключаясь из управления. Заместитель Верховного
Главнокомандующего тоже выбывает на какой-то участок, и часто получалосъ так, что в
самые напряженные моменты на фронте в Москве оставался один Верховный
Главнокомандующий. В данном случае получалось «распределенческое» управление
Фронтами, а не централизованное.
       Я считал, что управление фронтами должно осуществляться из центра – Ставкой
Верховного Главнокомандования и Генеральным штабом. Они же координируют действия
фронтов, для чего и существует Генеральный штаб. Уже первые месяцы войны показали
нежизненность созданных импровизированных оперативных командных органов
«направлений», объединявших управление несколькими фронтами. Эти «направления»
вполне справедливо были ликвидированы. Зачем же Ставка опять начала применять то же,
но под другим названием – представитель Ставки по координированию действий двухфронтов? Такой представитель, находясь при командующем одним из фронтов, чаще всего,
вмешиваясь в действия комфронтом подменял его. Вместе с тем за положение дел он не нес
никакой ответственности, полностью возлагавшейся на командующего фронтом, (который?)
часто получал разноречивые распоряжения по одному и тому же вопросу: из Ставки – одно,
а от ее представителя – другое. Последний же, находясь в качестве координатора при одном
из фронтов, проявлял, естественно большую заинтересованность в том, чтобы как можно
больше сил и средств стянуть туда, где находился сам. Это чаще всего делалось в ущерб
другим фронтам, на долю которых выпадало проведение не менее сложных операций.
       Помимо этого, уже одно присутствие представителя Ставки, тем более заместителя
Верховного Главнокомандующего при командующем фронтом ограничивало инициативу,
связывало комфронтом, как говорится, по рукам и ногам. Вместе с тем появлялся повод
думать о некотором недоверии командующему фронтом со стороны Ставки ВГК.
Упоминалось мной и о том, что при штабе фронта имелись от Генерального штаба так
называемые направленцы. Это были лица, чаще всего генералы, в обязанности которых
входила всесторонняя и своевременная информации Генерального штаба о действиях войск
фронта. Не достаточно ли их присутствия, чтобы информировать центр о действиях фронтов
и контролировать их?
       Вот эти вопросы были затронуты в моей служебной записке на имя Верховного
Главнокомандующего. Не беру на себя смелость утверждать, что мои предложения оказали
свое влияние на последующие решения Ставки. Однако сложившаяся общая обстановка на
фронтах требовала особого внимания к Курской дуге и принятия соответствующих мер.
       Именно этими соображениями я и руководствовался.
Используя все возможности, мы к началу сражения смогли довести численность
стрелковых дивизий только до 4,5–5 тыс. и лишь отдельных – до 6–7 тыс. человек. В то же
время (по вполне достоверным данным) в находившихся против нас вражеских дивизиях
насчитывалось: в пехотных – 10–12 тыс., танковых – 15–16, моторизованных – 14 тыс.
человек. Несмотря на большие потери, которые понесли немецкие войска в зимний период,
фашистскому командованию удалось восполнить их.
А на фронте тучи все сгущались. В конце июля стали поступать данные о крупных
передвижениях немецких бронетанковых, артиллерийских и пехотных соединений и их
выдвижении к переднему краю.

Восстановленная часть главы

        Подводя некоторые итоги оборонительного сражения на Курской дуге войск
Центрального фронта, мне хочется отметить характерные моменты, о которых я и раньше
упоминал, поскольку считаю их принципиальными и они меня всегда беспокоили. Первый
из них – роль представителей Ставки. У нас был Г.К. Жуков.        Прибыл он к нам вечером
накануне битвы, ознакомился с обстановкой Когда зашел вопрос об открытии
артиллерийской контрподготовки, он поступил правильно, поручив решение этого вопроса
командующему фронтом.
        Утром 5 июля, в разгар развернувшегося уже сражения, он доложил Сталину о том, что
командующий фронтом управляет войсками твердо и уверенно, и попросил разрешения
убыть в другое место. Получив разрешение, тут же от нас уехал.
       Был здесь представитель Ставки или не было бы его – от этого ничего не изменилось, а,
возможно, даже ухудшилось. К примеру, я уверен, что если бы он находился в Москве, то
направляемую к нам 27-ю армию генерала С.Т. Трофимова не стали бы передавать
Воронежскому фронту, значительно осложнив тем самым наше положение.
        К этому времени у меня сложилось твердое убеждение, что ему, как заместителю
Верховного Главнокомандующего, полезнее было бы находиться в Ставке ВГК.
2 Коренной перелом в ходе войны, начавшийся еще под Сталинградом, был завершен Курской битвой и
выходом советских войск к Днепру. (См.: Советская Военная Энциклопедия. М;. 1976. Т. 2. С. 59—61; М., 1977.
Т. 4. С. 539). – Прим. ред. Второй важный момент – отношения Генерального штаба со штабами фронтов.
        Считаю, что с нашей стороны поступала достаточно полная информация. Но вот некоторые
работники Генерального штаба допускали излишнее дерганье, отрывали от горячего дела
офицеров штаба фронта, в том числе и его начальника, требуя несущественные сведения или
выясняя обстоятельства того или иного события в не установленное планом время.
       В самой напряженной обстановке Малинин (начальник штаба фронта) трижды
вызывался из Генштаба к проводу для сообщения о занятии противником малозначащей
высоты на участке одного из полков 70-й армии. Я бы постеснялся по этому вопросу
вызывать к проводу начальника штаба дивизии, не говоря уже об армии.
       Нередко из Москвы, минуя штаб фронта, запрашивались сведения от штабов армий,
что влекло за собой перегрузку последних, поскольку им приходилось отчитываться и перед
непосредственным командованием. Узнав о подобных фактах, я вынужден был вмешаться и
в решительной форме потребовать прекратить вредную практику.
       Представителям крупных штабов нужно понимать и учитывать сложность
обязанностей офицеров штабов более низкого звена, а также их чрезмерную занятость,
особенно во время напряженного боя, и не отрывать от работы по мелочам.
        Установленная форма (кто, когда, кому и о чем доносит) должна соблюдатъся и не
нарушаться в первую очередь высшими штабами.
Упоминая о наблюдавшейся тенденции со стороны Генерального штаба управлять или
добывать сведения от войск, минуя командование фронта, должен сказать, что в этом была
погрешна и Ставка. На третий день боя меня вызвал к проводу А.М. Василевский и сообщил,
что командующий 70-й армией Галанин болен, так как не мог ему членораздельно доложить
об обстановке на участке армии. Доложив Василевскому последние данные о положении 70-
й армии, я счел нужным выехать туда лично. Прибыв в армию, никакой «крамолы» не нашел.
Нормальным оказалось и здоровье Галанина.
        В этом тоже было проявлено определенное недоверие, о котором я уже говорил, к
командующему фронтом. Все эти тенденции особенно проявлялись со стороны
представителей Ставки, находившихся при том или ином фронте.
        Считаю, что такие вопросы, как разработки крупной стратегической операции с
участием нескольких фронтов или отработка взаимодействия между ними, целесообразно
рассматривать в Ставке путем вызова туда командующих соответствующими фронтами.
Кстати, впоследствии и делалось, что приносило существенную пользу.
        Я увлекся рассуждениями и уклонился от событий фронте. А они в первой половине
июля складывались следующим образом. Пользуясь достигнутым успехом, без
перегруппировки перейдя в контрнаступление, соединения 48,13 и 70-й армий коротким
ударом отбросили противники на его прежние позиции и вышли на рубеж, занимаемый ими
до начала вражеского наступления.
       Центральному фронту предстояло с 15 июля перейти в наступление своим правым
флангом в общем направлении на Кромы и во взаимодействии с Брянским фронтом, который
перешел в наступление 12 июля, ликвидировать противника в районе орловского выступа. В
то же время войска Западного фронта наносили удар в южном направлении в целях
отсечения вражеской группировки в районе Орла.
         Таким образом, весь замысел сводился к раздроблению орловской группировки на
части, но рассредоточивал и наши войска. Мне кажется, что было бы проще и вернее
наносить два основных сильных удара на Брянск (один – с севера, второй – с юга). Вместе с
тем необходимо было предоставить возможность войскам Западного и Центрального
фронтов произвести соответствующую перегруппировку. Но         Ставка допустила ненужную
поспешность, которая не вызывалась сложившейся на этом участке обстановкой. Поэтому-то
войска на решающих направлениях (Западного и Центрального фронтов) не сумели
подготовиться в такой короткий срок к успешному выполнению поставленных задач и
операция приняла затяжной характер. Происходило выталкивание противника из орловского
выступа, а не его разгром. Становилось досадно, что со стороны Ставки были проявленыторопливость и осторожность. Все говорило против них. Действовать необходимо было
продуманнее и решительнее, то есть, повторяю, нанести два удара под основание орловского
выступа. Для этого требовалось только начать операцию несколько позже.
       Мне кажется, что Ставкой не было учтено и то обстоятельство, что на орловском
плацдарме неприятельские войска (2-я танковая и 9-я армии) находились свыше года, что
позволило им создать прочную, глубоко эшелонированную оборону.
       Кроме того, к началу нашего наступления орловская группировка противника
значительно усилилась.

Восстановленная часть главы

       Почему я так настойчиво защищал решение о двух удаpax? Дело в том, что местность
на направлении Рогачев – Бобруйск позволяла в начальный период наступления
сосредоточить там лишь силы 3-й и частично 48-й армий. Если этой группировке наших
войск не оказать помощь на другом участке, противник будет в состоянии не допустить здесь
прорыва своей обороны. В случае необходимости он для парирования угрозы имел бы
возможность перебросить сюда силы с неатакованных участков.
       К этому необходимо добавить, что правый фланг 3-й армии упирался в район,
занимаемый противником не только по западному, но и по восточному берегу Днепра. Это
вынуждало нас принять надлежащие меры для обеспечения правого фланга армии и фронта.
       Удар 65-й и 28-й армий на левом берегу Березины в направлении Бобруйск, Осиповичи
лишал противника возможности перебросить свои силы с этого участка против 3-й армии, и
наоборот. Ударами на двух направлениях вводилась в сражение одновременно основная
группировка сил правого крыла фронта, чего нельзя было достигнуть ударом на одном
участке из-за его сравнительной ограниченности. Кроме того, успех, достигнутый на любом
из этих участков, ставил противника в тяжелое положение, а войскам фронта обеспечивал
успешное развитие операции.
       На совещании в Ставке для каждого фронта были установлены сроки наступления, определены силы и средства, а также время их поступления. Большое значение придавалось
организации тесного взаимодействия между фронтами, в особенности между 3-м
(командующий генерал-полковник И.Д. Черняховский) и 1-м Белорусским, на которые
Ставка возлагала основные задачи. Войска этих фронтов должны были быстро продвинуться
на запад и сомкнуться своими флангами западнее Минска, чтобы затем уничтожить
окруженную вражескую группировку.

Восстановленная часть главы

       Развернувшееся в июле месяце сражение на левом крыле 1-го Белорусского фронта и
начавшееся на несколько раньше наступление войск нашего соседа слева, 1-го Украинского
фронта, вылились в стройное взаимодействие фронтов, действовавших на смежных флангах.
        Стремительному продвижению войск левого крыла нашего фронта способствовало в
большой степени то обстоятельство, что своим наступлением 1-й Украинский фронт лишил
возможности противника подкреплять свои силы на люблинском направлении, в свою
очередь наступление войск нашего фронта не позволяло противнику перебрасывать войска
от нас против войск 1-го Украинского фронта.
       Я упомянул об этом потому, что в одной из статей Иван Степанович Конев отзывается
об этой операции 1-го Украинского фронта, как о самостоятельно им проведенной.

Эта
операция, как и многие другие, заблаговременно планировались Ставкой и проводилась
войсками двух фронтов, часто операции вытекали одна из другой. В этом и проявлялосьвысокое военное искусство Ставки и Генерального штаба в то время.
        Та операция, о которой в данном случае идет речь, вытекала из начавшейся крупной
Белорусской операции и проводилась во взаимодействии с 1-м Белорусским фронтом справа,
а затем и со 2-м Украинским фронтом слева.
Устремившись вперед своим левым крылом, мы даже несколько обогнали нашего
левого соседа и раньше приступили к форсированию реки Висла, где и вели бои, расширяя и
удерживая захваченные плацдармы южнее Варшавы. Войска левого соседа тоже завязали
бои за овладение плацдармом на этой же реке.

Восстановленная часть главы

       Противник на всем фронте перешел к обороне. Зато нам не разрешал перейти к обороне
на участке севернее Варшавы на модлинском направлении находившийся в это время у нас
представитель Ставки ВГК маршал Жуков.
       Я уже упоминал о том, что на этом направлении противник удерживал на восточных
берегах рек Висла и Нарев небольшой участок местности, упиравшийся своей вершиной в
слияние этих рек и обтекаемый с одной стороны Вислой, а с другой – рекой Нарев. Эта
местность образовывала треугольник, расположенный в низине, наступать на которыйможно было только с широкой ее части, то есть в лоб. Окаймляющие этот злополучный
участок берега упомянутых рек сильно возвышались над той местностью, которую нашим
войскам приходилось штурмовать, и с этих высоких берегов противник прекрасно
просматривал все, что творилось на подступах к позициям, обороняемым его войсками.
       Самой сильной стороной его обороны было то, что все подступы простреливались
перекрестным артиллерийским огнем с позиций, расположенных за реками Нарев и Висла, а
кроме того, артиллерией, располагавшейся в крепости Модлин у слияния названных рек.
       Войска несли большие потери, расходовалось большое количество боеприпасов, а
противника выбить из этого треугольника мы никак не могли.
       Мои неоднократные доклады Жукову о нецелесообразности этого наступления и
доводы, что если противник и уйдет из этого треугольника, то мы все равно его занимать не
будем, так как он нас будет расстреливать своим огнем с весьма выгодных позиций, не
возымели действия. От него я получал один ответ, что он не может уехать в Москву с
сознанием того, что противник удерживает плацдарм на восточных берегах Вислы и Нарева.
       Для того чтобы решиться на прекращение этого бессмысленного наступления вопреки
желанию представителя Ставки, я решил лично изучить непосредственно на местности
обстановку. Ознакомившись вечером с условиями и организацией наступления, которое
должно было начаться с рассветом следующего дня, я с двумя офицерами штаба прибыл в
батальон 47-й армии, который действовал в первом эшелоне.
       До рассвета мы залегли на исходном положении для атаки. Артиллерийская подготовка
назначена 15-минутная, и с переносом огня на вторую траншею противника батальон должен
был броситься в атаку. Со мной был телефон и установлены сигналы: бросок в атаку –
красные ракеты, атака отменяется – зеленые.
        Ночыо противник вел себя спокойно. Ни с его стороны, ни с нашей стрельба не
открывалась. Чувствовалось даже в какой-то степени проявляемое противником некоторое
пренебрежение по отношению к нам, так как наши войска вели себя не особенно тихо.
       Заметно было на многих участках движение, слышался шум машин и повозок, искрили
трубы передвижных кухонь, подвозивших на позиции пищу.            Наконец в назначенное время
наша артиллерия, минометы и «катюши» открыли огонь. Я не буду описывать
произведенного на меня эффекта огня наших средств, но то, что мне пришлось видеть и
испытать в ответ на наш огонь со стороны противника, забыть нельзя. Не прошло и 10 минут
от начала нашей артподготовки, как ее открыл и противник.           Его огонь велся по нам с трех
направлений: справа из-за Нарева – косоприцельный, слева из-за Вислы – тоже
косоприцельный и в лоб – из крепости и фортов. Это был настоящий ураган, огонь вели
орудия разных калибров, вплоть до тяжелых: крепостные, минометы обыкновенные и
шестиствольные. Противник почему-то не пожалел снарядов и ответил нам таким огнем, как
будто хотел показать, на что он еще способен. Какая тут атака! Тело нельзя было оторвать от
земли, оно будто прилипло, и, конечно, мне лично пришлось убедиться в том, что до тех пор,
пока эта артиллерийская система противника не будет подавлена, не может быть и речи о
ликвидации занимаемого противником плацдарма. А для подавления этой артиллерии у нас
средств сейчас не было.
        Учтя все это, не ожидая конца нашей артподготовки я приказал подать сигнал об
отмене атаки, а по телефону передал командармам 47-й и 70-й о прекращении наступления.
        Вернувшись на наблюдательный пункт командарма 47 генерала Н.И. Гусева, приказал
воздержаться от всяких наступательных действий до моего особого распоряжения, такое же
распоряжение получил и командарм 70 B.C. Попов.
        На свой фронтовой КП я возвратился в состоянии сильного возбуждения и не мог
понять упрямства Жукова. Что собственно он хотел этой своей нецелесообразной
настойчивостью доказать? Ведь не будь его здесь у нас, я бы давно от этого наступления
отказался, чем сохранил бы много людей от гибели и ранений и сэкономил бы средства для
предстоящих решающих боев. Вот тут-то я еще раз окончательно убедился в ненужности
этой инстанции – представителей Ставки – в таком виде, как они использовались. Этомнение сохранилось и сейчас, когда пишу воспоминания.
       Мое возбужденное состояние бросилось, по-видимому в глаза члену Военного совета
фронта генералу Н.А. Булганину, который поинтересовался, что такое произошло, и, узнав о
моем решении прекратить наступление, посоветовал мне доложить об этом Верховному
Главнокомандующему, что я и сделал тут же.
        Сталин меня выслушал. Заметно было, что он обратил внимание на мое взволнованное
состояние и попытался успокоить меня. Он попросил немного подождать, а потом сказал,
что с предложением согласен, и приказал наступление прекратить, войскам фронта перейти к
обороне и приступить к подготовке новой наступательной операции.
       Свои соображения об использовании войск фронта он предложил представить ему в
Ставку. После этого разговора словно гора свалилась с плеч. Мы все воспряли духом и
приступили к подготовке директивы войскам.
       Наше внимание уделялось скорейшему продвижению на запад, чтобы надежно
обеспечить от возможных ударов с севера войска 1-го Белорусского фронта, особенно его
танковые армии. О событиях на участке 3-го Белорусского фронта официальных сообщений
у нас не было, но доходили слухи, что там наступление развивается медленно. И если
проводимые Ставкой до этого крупные наступательные операции, в которых участвовало
одновременно несколько фронтов, можно было считать образцом мастерства, то организация
и руководство Восточно-Прусской операцией вызывают много сомнений. Эти сомнения
возникли, когда 2-му Белорусскому фронту Ставкой было приказано 20 января повернуть 3-
ю, 48-ю, 5-ю гв. танковую и 2-ю Ударную армии на север и северо-восток для действий
против восточнопрусской группировки противника вместо продолжения наступления на
запад. Ведь тогда их войска уже прорвали оборону противника и подходили к Висле в
готовности форсировать ее с ходу.
       Полученная директива фактически в корне меняла первоначальную задачу фронту,
поставленную Сталиным в бытность мою в Ставке. Тогда ни одним словом не упоминалось о
привлечении войск 2-го Белорусского фронта для участия совместно с 3-м Белорусским
фронтом в восточнопрусской группировки войск противника. И поскольку основной задачей
фронта было наступление на запад в тесном взаимодействии с войсками 1-го Белорусского
фронта, то и основная группировка войск фронта была создана на левом крыле фронта (48-я,
2-я Ударная, 65, 70, 49-я и 5-я гв. танковая армии). По полученной же директиве основной
задачей ставилось окружение восточнопрусской группировки противника ударом главных
сил фронта на север и северо-восток с выходом к заливу Фриш-Гаф. Вместе с тем от прежней
задачи – взаимодействия с 1-м Белорусским фронтом на фланге – мы не освобождались и
вынуждены были продолжать наступление на запад, имея на левом крыле всего две армии. С
этого момента началась растяжка фронта, так как большая часть наших сил наступала на
север и северо-восток, а меньшая на запад.
        Это впоследствии привело к тому, что из-за быстрого продвижения к Одеру 1-му
Белорусскому фронту пришлось растягивать свои войска для обеспечения с севера своего
обнажавшегося фланга, поскольку левое крыло нашего фронта отставало в продвижении на
запад. А это произошло потому, что нашему фронту пришлось выполнять в этот период две
различные задачи. И прав был командующий 1-м Белорусским фронтом Жуков, упрекая
меня за отставание войск и невыполнение задачи по обеспечению фланга его фронта.
       Я уверен, что он в то время понимал необоснованность своей претензии к нам и
предъявлял ее лишь для того, чтобы подзадорить меня.               Возникали такие вопросы: почему
Ставка не использовала весьма выгодное положение войск 2-го Белорусского фронта и не
совместила удар войск 3-го Белорусского фронта с ударом нашего фронта, нанося его
примерно с ломжинского направления, с юга на север, в направлении на залив Фриш-Гаф. В
данном случае сразу же следовало бы этому фронту включить в свой состав войска 50-й и 3-
й армий с их участками. Генеральный штаб не мог не знать о том, что наиболее сильные
укрепления в Восточной Пруссии были созданы в восточной и юго-восточной ее части.
        Кроме того, сама по себе конфигурация фронта подсказывала нанесение удара именно с югана север, чтобы отсечь Восточную Пруссию от Германии. К тому же удар с этого
направления было легко совместить с ударом, наносимым войсками нашего фронта. Такое
решение облегчило бы прорыва фронта противника в самом, начале операции…
       Непонятным для меня было и затягивание усиления 2-го Белорусского фронта
войсками из резерва Ставки за счет 3-го Белорусского фронта после того, как решением той
же Ставки четыре армии (три общевойсковые и одна танковая) были повернуты на другое
направление и втянулись в бой с восточнопрусской группировкой.
        Неужели даже в той обстановке Ставка не видела, что оставшимися силами фронт
выполнить прежнюю задачи сможет? А ведь я лично дважды беседовал по этому вопрос по
ВЧ с Антоновым. И совсем уже непонятным было решение Ставки о передаче вообще всех
четырех армий – 50, 3, 48-й и 5-й гв. танковой – 3-му Белорусскому фронту в самый
решительный момент, когда войскам 2-го Белорусского фронта предстояло, не задерживаясь,
преодолеть такой сильный рубеж, каким являлась Висла в ее нижнем течении. После того
как войска нашего фронта вышли к морю у Элблонга (Эльбинга) и к заливу Фриш-Гаф,
отрезав восточнопрусскую группировку противника, отразили все попытки этой
группировки прорваться на запад, достаточно было прикрыть это направление 50-й и 3-й
армиями, передав их 3-му Белорусскому фронту, 5-ю же гв. танковую и 48-ю армии нужно
было немедленно освободить, оставив их в составе нашего фронта для продолжения
действий на западном направлении.
       Такую задачу Ставка нам опять-таки поставила, а войска не возвратила, зная заранее,
что теми силами, которые остались в составе нашего фронта, эта задача выполнена быть не
может…

Восстановленная часть главы

       …По ходу событий на фронте, ввиду отставания 3-го Белорусского фронта, Ставке
пришлось внести коренные поправки в использование войск 2-го Белорусского фронта,
направив его главные силы (поворотом па север и северо-восток) против восточнопрусской
группировки, когда оборона противника на наревском рубеже была прорвана. В этом
мероприятии Ставки можно усматривать только гибкость ее реагирования на обстановку в
ходе операции.
       Все равно фронту, еще до получения директивы Ставки, пришлось задействовать для
обеспечения с севера не одну, как предусматривалось директивой, а три армии (50, 49 и 3-ю)
которые предполагалось нами переводить на главное – западное направление
последовательно, по мере продвижения войск 3-го Белорусского фронта. К Ставке я имею
право предъявить законную претензию в том, что, ослабляя фронт перенацеливанием
главных сил на другое направление, она не сочла своим долгом тут же усилить 2-й
Белорусский фронт не менее чем двумя армиями и несколькими танковыми или
мехкорпусами для продолжения операции на западном направлении. Тогда не случилось бы
того, что произошло на участке 1-го Белорусского фронта, когда его правый фланг повис в
воздухе из-за невозможности 2-му Белорусскому фронту его обеспечить. Пожалуй, и
падение Берлина произошло бы значительно раньше…

Восстановленная часть главы

       Восточно-Померанская операция для войск 2-го Белорусского фронта являлась
продолжением начавшегося 14 января наступления трех фронтов на западном направлении, а
не вытекающей из Восточно-Прусской операции, как утверждают некоторые историки и
мемуаристы… На мой взгляд, когда Восточная Пруссия окончательно была изолирована с
запада, можно было бы и повременить с ликвидацией окруженной там группировки немецко-
фашистских войск, а, путем усиления ослабленного 2-го Белорусского фронта ускорить
развязку на берлинском направлении. Падение Берлина произошло бы значительно раньше.
       А получилось, что 10 армий в решающий момент были задействованы против
восточнопрусской группировки (с передачей в состав 3-го Белорусского фронта четырех
армий 2-го Белорусского фронта в его составе оказалось 10 армий), а ослабленные войска 2-
го Белорусского фронта не в состоянии были выполнить своей задачи. Использование такой
массы войск против противника, отрезанного от своих основных сил и удаленного от места,
где решались основные события, в сложившейся к тому времени обстановке на берлинском
направлении явно было нецелесообразным. Более того, это делалось за счет ослабления
войск 2-го Белорусского фронта которому предстояло разгромить восточнопомеранскую
группировку противника, что сделать оставшимися у него силами он не мог.
        К этому времени противник сумел сосредоточить в Восточной Померании довольно
крупные силы и, умело используя благоприятную для организации обороны местность,
затормозил продвижение войск нашего фронта....

начала здесь...

http://maxpark.com/community/5234/content/3709594