Как я ищу негатив и тп в дневнике
На модерации
Отложенный
рабочего А. И. Дмитриева, который он в вел в г. Молотове (ныне – Пермь) в период с 1946 по 1955 годы.
http://maxpark.com/user/1368296567/content/3707565 =Деляга написал
Найти дневник было непросто.
Буду дополнять на живо .Прямо счас.
Счас найду цены России в рублях--- http://www.opoccuu.com/tseny.htm
Это для ориентации.
Итак,ищу нарочно плохое,зная ,как по тексту выше и ниже,что рабочий боялся всё писать (при сталине же)
================================
ага--вот и это= http://opoccuu.com/wages.htm
==============================================
http://www.permgani.ru/diary/1946.html#40
Александр Иванович Дмитриев (1918 – 2005) – рабочий пермского авиамоторного завода вел свой дневник с завидной регулярностью с 1941 года по 2001 год – 60 лет подряд.
«А я даже здесь, в дневнике (стыдно признаться), не записываю моих размышлений только потому, что мысль: "Это будет читать следователь" преследует меня. Тайна записанного сердца нарушена
Философскую интерпретацию плохой исторической памяти можно прочесть у М.А. Лифшица: «До 1953 года мы жили в вечном сегодня. Оно началось с Октября, и если происходили какие-нибудь изменения, нам хорошо известные, мы их не сознавали как страницы истории. Для этого были не только внутренние основания, в значительной степени иллюзорные. За этим вечным сегодня стояли грозные силы, которые не допускали мысли о том, что сегодня может иметь свою историю, что вчера оно могло быть в чем-то несовершенным, исторически-относительным и вообще не равным себе. Ведь при таком допущении можно было бы найти в себе какие-нибудь критические доводы и по отношению [к] более конкретному и реальному сегодняшнему дню. Поэтому нужно было иметь плохую память»[4].
Впрочем, дело было не только в страхе. Жизнь в переполненных коммунальных квартирах, тесных деревянных постройках, наконец, в бараках не предполагала личного пространства для их обитателей. Трудно было найти и пустой стол для писания, и укромное место для хранения дневника. Записи, открытые для родственников, лишались интимности. Они становились разновидностью стенгазеты, открытой для всеобщего обозрения.
А.И. Дмитриев, как и большинство его товарищей по работе[5], был уроженцем Молотовской области, более того, горожанином во втором поколении и потомственным рабочим.
Город тогда назывался Молотов; завод под номером 19 носил имя Сталина. Автор дневника трудился на нем контрольным мастером. Если использовать старую терминологию, он принадлежал к рабочей аристократии: получил образование в техникуме, имел высокую квалификацию, исполнял время от времени управленческие функции, жил в сносных условиях – не в бараке и не в общежитии, наконец, много зарабатывал – около 1500 рублей в месяц – меньше, чем прокурор области, но больше, чем его заместитель[6]. Оклад жалования парторга ЦК на том же заводе имени Сталина в 1946 году не превышал 2000 рублей в месяц[7]. В строительной отрасли заработную плату начисляли в интервале от 350 до 1200 рублей[8]. Если для большинства рабочих «жизнь оставалась борьбой за выживание»[9], то А.И. Дмитриев мог вести более обеспеченный образ жизни, по уровню и качеству потребления близкий к номенклатурному.
=============================================
ну всё--остальное есть тут=http://www.permgani.ru/diary/article.html
==========================================================
Так/////////////////////////
В феврале месяце происходили . Это было 10 февраля 1946 г. Вся эта комедия с выборами закончилась в один день. И пусть меня считают кем хотят, но я недоволен такими выборами. Это фактически не выборы, а только лишь сообщение народу, что в депутаты назначены такие-то и такие-то лица, как, например, у нас в городе – секретарь Обкома ВКП(б) и секретарь ВЦСПС .
У нас накопилось очень много долгов, но я еще не знаю, как с ними расплачиваться. Долгу у нас около 2-х тысяч. Да еще вот сапоги надо из ремонта выкупать тоже за тысячу с лишним. Что и делать, не знаю.
22 апреля 1946 г.
Я сейчас вообще стал недоволен жизнью: ведь все в мире построено на обмане. Правда, и я не отрицаю, что живу за счет своей хитрости. Я, например, уже мог бы быть несколько раз отдан под суд за опоздания на работу, но мне все это сходит, т.к. я это делаю так хитро, что никто даже и не замечает моих опозданий.
4 мая 1946 г.
Майские дни провел неплохо. Правда, начало было неудачным. Но зато дальше все пошло хорошо. Мы все майские праздники должны были работать, но в самый последний день этот приказ отменили. Деньги дали за март и за апрель аванс очень поздно, и у меня ничего не было запасено к празднику. Но все же я сумел кое-что сделать.
А сам, наверное, куда-нибудь вообще из Молотова уеду. Тем более что я очень сейчас недоволен жизнью в городе, где даже в магазине взамен жиров дают ржаную муку. Вот это разве справедливо? И пожаловаться некому. Ведь у нас СССР, а не какая-нибудь Америка.
В субботу ко мне приходил Толька. Мы с ним выпили пол-литра спирту, и я так напился, что даже свалился спать и не помню, как он от меня ушел.
23 мая 1946 г.
В субботу у нас дома была небольшая пирушка. И вот, когда мы все напились, одна из девок стала во время танца лезьти со мной целоваться. Зина это заметила и давай меня, вместе со своими сестрами, укорять. А что я мог сделать, если был сильно пьян.
(ну это я для общей картины)
Кормят нас сейчас на работе, можно сказать, что хорошо. Каждый день бывают яйца, молоко, творог. Ну, а на основные [блюда] даже иногда свинину жареную подают. Дома все идет хорошо. Даже с Зиной перестали ссорится. Несколько раз за эти дни я пил. В позапрошлую субботу мы у нас выпили с Алешкой, а потом он с Галиной и я с Зиной ходили в сад. Были на площадке, но были пьяны, так что все подробно я и не помню.
Мы сейчас очень выбились из денег. Едим только разные похлебочки. Мясо совсем не видим. Да и отпуск уже, как говорят, – на носу. А к нему мне надо очень много денег. Если у мамы в деревне ничего не выйдет и она мне 2000 руб. не отдаст, то придется еще немного попоститься, чтобы скопить денег к отпуску хотя бы тысячи две с половиной. А на пароходе мы в отпуск все равно поедем.
22 июня 1946 г.
Сегодня по радио слышал сам, что на промтовары снизили цены на 50%. Это очень отразится на рыночных ценах на вещи. Ну, это к лучшему!
Если с собой будут лишние деньги, то мы на них наберем там разных вещей подешевле, а здесь продадим подороже. И дорогу окупим, да и, пожалуй, еще кое-что нам останется.
1 июля 1946 г.
Я хочу заказать Сережке, чтобы он мне сделал нож кинжального типа, а то имеющийся у меня «косарь» очень велик и неудобен для ношения с собой. А мне он всегда кажется нужной вещью в случае, если кто захочет ночью где-нибудь на меня наскочить с плохими намерениями. Бегать я никогда ни от кого не бегал, да и не собираюсь, а с этой штукой я вообще ничего бояться не буду. Думаю, что он для меня это сделает!
15 июля 1946 г.
Продал свое полупальто нашему Сашке за 800 рублей. А как сам буду зиму проводить, еще не знаю.
25 июля 1946 г.
Сейчас все цены на нормированные продукты повышены, а на коммерческие – снижены. Даже хлеб стоит 3 р. 40 к. за 1 кг, а коммерческий – 8 руб. за 1 кг.
23 сентября 1946 г.
(к сожалению это только за 1946 г. ---дальше нет)
Соседа по дому арестовали за злоупотребления по службе. Он за счет завода отремонтировал весь дом, да и жил неплохо. Кроме этого очень много вещей приобрел. Думаю, что дадут ему лет 8-10.
26 октября 1946 г.
Сегодня сдал наряды на сверхурочные часы. Все оформил с трудом. Да и верно: мы все выходные дни работали не полностью, а выписал я всем нормально.
На ноябрь месяц всем рабочим сбавили хлебную норму на 100 грамм. Даже у детей и иждивенцев вырезали по 100 и по 50 грамм за один день, мотивируя тем, что в прошлый месяц был 31 день, и они забыли вырезать их в том месяце. Это еще раз доказывает, какие мелочные люди сидят в местных государственных аппаратах. А в газетах все время пишут, что колхозы сдают хлеб сверх плана, но сами колхозники сидят совершенно без хлеба и ездят за ним в город на рынок.
Кончилась война… Все ждали улучшения в жизни, а сейчас как раз наоборот.
Жизнь стала еще тяжелей. В магазинах ничего нет. В тоже ничего нет. На базаре все дорого. Хлеб, например, стоит 40-50 рублей буханка. И еще, пожалуй, дороже будет, потому что коммерческого хлеба в магазинах очень мало.
На нормированные товары цены тоже очень повышены. Жизнь стала очень тяжелой. Особенно это отражается на тех, кто мало зарабатывает.
В цеховых столовых никаких обедов без талонов нет, и рабочий сейчас не имеет возможности там питаться. Но это все еще можно было бы вытерпеть, если бы в газетах не писали, что жить хорошо. А то люди и так все злы, да тут еще нагло и в глаза обманывают. Может быть, кто-нибудь будет читать эти строки, но пусть он не думает, что их писал какой-то контрреволюционер. Их писал сознательный советский гражданин, который любил говорить правду в глаза и смотреть на жизнь не через газетные строки.
Дома с сестрами Зины у меня еще все происходят столкновения. Я, например, пользуюсь плиткой совсем от другой линии, а они все время говорят, что я жгу ее через счетчик. И никак я не могу им вдолбить в головы, что счетчик я совершенно не задеваю.
У нас в доме все стараются рвать только для себя, но я все еще к этому не привык, и что у меня есть, так я никогда не считаюсь. Но глядя на них, сейчас и я начинаю разбирать, что ихнее, а что наше.
Денег опять уже нет. А на днях праздник. Я даже не представляю, как мы его проведем. Вообще-то, что унывать: если я достану 1,5 литра вина, то мне больше ничего и не надо. Мне можно все эти дни ходить только по гостям и дома совершенно не быть, но ведь после этого их и к себе надо приглашать. Так что я сейчас немного хитрю, говорю, что мне, наверное, в праздники придется работать, и я совсем к ним не готовлюсь.
4 ноября 1946 г.
Мы ждали, что к празднику дадут денег, а, оказалось, что этого не будет. Теперь многие, а в том числе и я, задумались, как провести праздничные дни. У меня ведь еще даже вино не приготовлено, да и денег-то на него нет. Придется опять занимать две или три сотни, а после праздника рассчитываться.
Сегодня в цехе вывесил «».
Скучный прошел праздник. Даже в военные годы я его проводил неплохо.
5 ноября 1946 г.
Жизнь настала очень трудная. Люди мучаются даже больше, чем во время войны.
Раньше хоть в магазинах отоваривали карточки по твердым ценам, а сейчас некоторые продукты даже дороже, чем на рынке.
Каждый хочет достать где-то денег. Продает с себя последние вещи, но их никто не покупает, потому что все сейчас страдают одинаково.
Хлеб дорогой. Коммерческого хлеба нет. Иждивенцам хлеба и никаких карточек не дают.
Взамен крупы дают гнилую картошку. И на все это некому пожаловаться.
А в газетах пишут, что такой-то колхоз сдал хлеба сверх плана, другой еще что-нибудь сдал.
В общем, по газетам живется очень хорошо – ну, это и понятно. Живется хорошо тем, кто выпускает эти газеты – не работникам типографии, конечно, а тем, кто выше.
Дома одна неприятность за другой. Вначале плохо получилось у Шурки – дело еще не прекращено. А сейчас вот у Клавки – она сдала деньги в кассу, а приходные ордера не взяла, и сейчас с нее требуют вторые деньги. А она доказать ничем не может, что деньги сдавала, так как в бухгалтерии у них все документы нарочно уничтожили. Сейчас вот ей надо 3200 рублей платить, да еще могут дело и в суд передать. Будем ждать, что получится.
Она нам принесла из столовки тушенки 4 банки и масла почти 2 литра. Деньги мы ей за это отдали, и сейчас все продукты у нас как собственные. Это нам стало на 260 руб. Правда, еще 1 банка джему есть – очень вкусная вещь. А если это все брать бы на рынке, то у нас бы денег не хватило. Сейчас пока [с] продуктами мы бьемся. Но, когда они кончатся, то и нам придется перейти на одни овощи. Хорошо, что мы хоть картошки да капусты запасли. Зима будет трудная, а весна – еще труднее. Но ничего, не умрем.
А я вообще-то так рассуждаю – «народ надо морить голодом до тех пор, пока он серьезно не будет возмущаться последними установившимися порядками и не даст понять правительству, что вся его нынешняя политика очень неправильная».
(ага!)
Сегодня сходил в баню, так даже и там стоял и возмущался жизнью потому, что была очень большая очередь.
В Особторге недавно продавали мужские часы по 200 и 225 рублей, дамские часы по 400 рублей и будильники по 200 и 175 рублей. Но у меня не было денег, и я ничего этого не купил.
16 ноября 1946 г.
Денег выписали мне больше тысячи, но пока их не выдают, говорят, что директор завода не подписывает ведомости, так как по цеху очень большой перерасход зарплаты. Так что могут еще и всем заработки срезать.
На улице часто идет снег, но погода все равно холодная. Жить тяжеловато – нет денег!
21 ноября 1946 г.
В воскресенье работал, но с работы ушел рано. Наблюдал дорогой салют в честь Дня артиллерии. Долго очень пускали ракеты и стреляли.
На ул. Ирбитской встретился с Шуркой Елизаровым. Он зашел ко мне, посидели, поговорили. Вот уже месяц, как он демобилизовался. Служил последнее время в Москве, участвовал в парадах. На фронте после войны громил банды «». Привез кое-что, оделся.
26 ноября 1946 г.
В городе все сильнее и сильнее развивается хулиганство. Вечером даже опасно стало по улицам ходить. Мужчинам еще не так, но женщинам уже почти невозможно.
Сейчас вот только что пришла домой Шурка, и у нее почти у самых ворот чуть-чуть не отобрали сумку. Но когда я вышел на улицу, то там никого уже не было. А очень бы мне хотелось поймать одного или двух ребят, чтобы хорошо отлупить. Это для того, чтобы они знали, что в этой ограде живут не трусливые бабы, а люди, которые в любое время могут дать отпор. Из-за этого даже чуть с домашними не поругался. Вообще не люблю, когда мне противоречат. И я тоже вырос на улице, так что терять мне нечего, и если только когда-нибудь будет со мной такой случай, что на меня нападут, то я ручаюсь, что или я выйду из этой «шумихи» победителем, или рядом со мной будут лежать один или два из нападающих. Пусть это считают моим хвастовством, но когда это будет, то все узнают, что я был прав и своему слову не изменил.
Нельзя вот только с собой ножи носить, но я не могу бросить свою привычку и всегда в ночное время у меня есть нож. А городская милиция с хулиганством почти не борется. Да ей и невозможно бороться, потому что те, кто нападают, никогда не оставляют следов. А вот если хотя бы одного угробить, то по нему могут найти и остальных.
А причиной всему этому хулиганству и нападениям на прохожих с целью ограбления – это сама жизнь. Когда все сидят на очень малой хлебной норме и не имеют возможности выкупить продукты даже в своем орсовском магазине, потому что цены-то там не [на]много меньше, чем в Особторге и на рынке. Да, кроме того, и там-то еще ничего нет.
Но что делать, если это все последствия войны. И пока не будут стрелять и бить этих людей на месте – хулиганство не прекратится.
В городе неимоверные грабежи. Обокрали бывшего главного инженера нашего завода Шехова. Преступники вошли к нему ночью, когда он спал. Пригрозили ему ножом и все забрали. Он даже на кровати повернуться не мог. Так с женою оба и лежали, пока не ушли бандиты.
10 декабря 1946 г.
Бандитов начали расстреливать. Это хорошо! В газете все чаще и чаще пишут об этом. А то действительно город почти на военном положении стал. Даже на днях, когда я шел на работу, меня остановили три милиционера и спросили: «куда иду, кто такой и где живу». В общем, как в Москве в первые дни войны. Кроме этого, никаких встреч, особенно с темными личностями, не происходило у меня никогда.
В цехе ребята, которые работают на серии, должны были получить большие заработки, но ведомости не подписали, и они сейчас получают гроши: некоторые – 100 руб., другие – меньше или немного больше. А с отдельных лиц даже долги остались. Но комиссионщикам должны оплатить нормально, но все же меньше, чем в прошлые разы.
17 декабря 1946 г.
В воскресенье купил себе валенки за 440 рублей, а Клавдины валенки продал за 450 руб. Валенки белые, но прочность их я не знаю. Все говорят по-разному: кто говорит, что хорошие, а кто – что они скоро развалятся. Ну, буду носить – узнаю.
Соседа судили два дня. Дали ему 3 года, но имущество не конфискуют. Он очень легко отделался. Могли бы дать больше, если бы все знали.
24 декабря 1946 г.
(к сожалению это только за 1946 г. ---дальше нет)
Комментарии