«Цена нефти достигла своего нижнего предела»

– Михаил Иванович, биржевые котировки нефти снижались все лето, но в последний месяц они иногда корректируются вверх. Что будет дальше?

– Нефть сейчас достигла своего нижнего ценового предела. Я не назову это «дном», скорее речь идет о некоем уровне – 45–50 долларов за баррель, на котором котировки способны продержаться на протяжении нескольких лет. При этом возможны какие-то локальные провалы и взлеты, но средний показатель для марки Brent видится именно таким. Если же нефть опустится ниже 45 долларов, это будет вызвано либо уж очень нервной реакцией рынка на тенденцию снижения, либо общей ситуацией в мировой экономике. Мы видим замедление экономического роста КНР и мощный спад на всех фондовых рынках – от китайского до американского. А значит, спрос на нефть, который обеспечивают в первую очередь как раз США и Китай, скорее всего, не будет расти теми темпами, которые ожидались. Между тем добыча черного золота не снижается и даже, наоборот, грозит увеличиться.

– Насколько нынешняя низкая цена терпима для стран-экспортеров? Есть ли вероятность того, что ОПЕК вмешается в ситуацию с ценообразованием на нефтяном рынке?

– Нет, я бы не стал здесь рассчитывать на ОПЕК. Грубо говоря, ОПЕК уже давно не картель. Это некий клуб, где существует умозрительная норма добычи в 30 млн. баррелей в сутки для всей организации, но по большому счету нет никаких норм для каждого отдельного члена. И есть общее ожидание, что если какая-то из стран-членов снизит выброс нефти на внешний рынок, то все остальные быстро займут ее место. Сейчас внутри ОПЕК идет борьба за рыночные ниши, и нет никаких предпосылок того, что они синхронно вдруг решат снизить добычу, чтобы поддержать падающий баррель.

– Однако Венесуэла готова лоббировать внеочередное заседание ОПЕК с тем, чтобы участники картеля договорились о поддержке барреля на более высоком уровне, чем сейчас. Из этой затеи что-то выйдет?

– Раз это говорит Венесуэла, то, скорее всего, ничего не получится. От Венесуэлы сейчас мало что зависит, у нее добыча и без того не очень большая. Положение у страны тяжелое: там фактически выкачана и продана вся легкая, по физическим свойствам, нефть. И сейчас венесуэльцам нечем разбавлять их очень тяжелую битуминозную нефть, которая сама по себе в танкер не польется. Никто в ОПЕК слушать Венесуэлу не собирается. Политику там определяют другие государства, на которых, собственно, приходится львиная доля добычи нефти в этой организации. Речь прежде всего идет о Саудовской Аравии и ОАЭ.

– А насколько серьезно угрожает баррелю «иранский фактор»?

– Если после снятия санкций иранская промышленность заработает в полную мощь, понадобятся года два-три, чтобы «раскочегарить» закрытые промыслы и начать разработку новых залежей с помощью передовых технологий. Но иранцы уже могут довольно оперативно выбросить на рынок те запасы, которые у них накоплены. Это, по разным оценкам, от 35 до 70 млн. баррелей. Если они будут выбрасывать по 1–1,5 млн. баррелей в сутки, как обещают лидеры Ирана, то это еще больше увеличит предложение по отношению к спросу, и цены пойдут вниз еще активнее.

– А насколько способна выдержать нынешнее понижение цен отечественная нефтяная отрасль?

– Нефтяная отрасль вполне способна выдержать и меньшую цену. С учетом средней себестоимости добычи нефти в России и особенностей налогообложения отрасли в случае установления мировых цен, например, в 40 долларов за баррель, у нефтяной компании остается после выплаты налогов примерно 20–22 доллара. Если же цена 120 долларов за баррель, то у нефтяной компании остается примерно 40 долларов. Так что, как видите, даже огромные скачки в цене барреля производят мало впечатления на среднюю российскую нефтяную компанию.

– Доходы России от продажи нефти сократились за год более чем на 40%. Насколько такое падение болезненно для отечественной экономики? 

– Разумеется, это очень плохо. В федеральном бюджете нефтегазовые доходы составляли в позапрошлом, докризисном году 52%. И когда половина бюджета усыхает почти наполовину, это означает серьезный ущерб для казны. Правда, как мне представляется, в результате страдает не оборонка и не расходы на чиновников. Страдают в первую очередь пенсионеры, наука, здравоохранение, образование, социальные программы.

– Может ли Россия самостоятельно или в альянсе с другими нефтедобывающими странами предпринять какие-то действия на рынке, которые развернут баррель к росту?

– Нет, это исключено. Ни о каком союзе или альянсе не может быть и речи, никакого совместного воздействия на нефть не получится. Россия – так уж сложилось исторически – никогда не была законодателем мод в области нефтяных цен, она всегда следовала за какими-то другими игроками на этом рынке. Даже цена российской нефти в принципе отсчитывается от так называемого европейского индекса по марке Brent.

– Какие же факторы должны сыграть, чтобы тренды развернулись и баррель начал стабильно дорожать?

– По спросу и предложению я таких факторов, по крайней мере чисто экономических, не вижу. Что касается спроса, то не просматривается значительных вспышек интереса к большему потреблению нефти в обозримом будущем. А по поводу предложения... Как ни цинично это звучит, но радикальное воздействие на цену может произвести какой-нибудь вооруженный конфликт в Персидском заливе, через который на мировой рынок поступает 30% нефти. Вот если там движению танкеров что-то помешает, тогда мы станем свидетелями значительного повышения цены.