НАУКА О ЧЕЛОВЕКЕ, СУДЬБЕ И БУДУЩЕМ

"Твое лицо в его простой оправе своей рукой убрал я со стола..."

К ВОПРОСУ О ЛИТЕРАТУРЕ И НЕ ТОЛЬКО
 

Уже в прошлом веке ко многим мыслящим людям пришло осознание некоторой исчерпанности и завершенности времен. Доказав свою чудовищную эффективность, исчерпала себя в моральном отношении наука: после Хиросимы стало ясно, что какую бы новую нуль-транспортировку ни придумали ученые, она обязательно окажется в руках военных и обернется новым сверхмощным оружием.
Исчерпала себя политика: стало окончательно ясно, особенно после большевистской опупеи в России, что любые слова депутата о "нуждах трудящихся" нужны ему самому, и только для того, чтобы еще сильнее этих трудящихся закабалить, выжать, как лимон, во имя своих зарубежных дворцов и вкладов в чужой валюте. Любая "борьба за нравственность и духовность" - только технология избавления от политических соперников, которым можно затыкать рты во имя "нравственности и духовности". Любой пафос воспринимается сегодня исключительно с иронией. Стоишь, мол, по уши в говне, так хоть волны не делай, чтоб можно было дышать.

 

Исчерпала себя религия: совершенно очевидно стало, что идея "Бога" во всех конфессиях и деноминациях насквозь пуста внутри и нужна только как технология управления значительными контингентами целевой аудитории. Своего рода "каша из топора", она остается эффективной благодаря лаврушке и перловке знанию человеческой психологии и владению технологиями утешения, несмотря на полную несъедобность того, что выдают за курицу.
Точно так же исчерпала себя и литература, владение словом. Случилось это еще в творчестве Л.Н.Толстого, но заметили это только наиболее внимательные к пульсу жизни:
Левин чувствовал себя виноватым и не мог поправить этого. Он чувствовал, что если б они оба не притворялись, а говорили то, что называется говорить по душе, то есть только то, что они точно думают и чувствуют, то они только бы смотрели в глаза друг другу, и Константин только бы говорил: «Ты умрешь, ты умрешь, ты умрешь!» — а Николай только бы отвечал: «Знаю, что умру; но боюсь, боюсь, боюсь!» И больше бы ничего они не говорили, если бы говорили только по душе.
Но этак нельзя было жить, и потому Константин пытался делать то, что он всю жизнь пытался и не умел делать, и то, что, по его наблюдению, многие так хорошо умели делать и без чего нельзя жить: он пытался говорить не то, что думал, и постоянно чувствовал, что это выходило фальшиво, что брат его ловит на этом и раздражается этим.
То есть в итоге трех- четырехтысячелетнего развития литературы от Гомера до Толстого оказалось, что ей не о чем говорить. Кроме как о смерти, а это, сами понимаете, тема не жизненная.
Чтобы было возможно жить, нужно было научиться лгать, вот к чему пришла литература, вот что испугало и Левина, и самого Толстого. Искусство "делать то, что <...> многие так хорошо умели делать и без чего нельзя жить <...> говорить не то, что думал" ныне названо политкорректностью и толерантностью и процветает на всех пяти континентах. Именно самые важные обобщения по поводу жизни и нашего места в ней высказать нельзя, невозможно, и не потому, что нет для этого технической возможности, наоборот, Интернет дал каждому возможность говорить вообще все, что в голову взбредет, на всю планету, - но невозможно потому, что к этому все окружающие отнесутся так, как вроде ты с громким звуком испортил воздух в гостиной.
Такие вот правила игры, и попробуйте сказать, что вы этого не знаете! С этих пор и стало правдой знаменитое мандельштамовское "Дурно пахнут мертвые слова".
Попытки говорить в этих условиях "о бурных днях Кавказа, / О Шиллере, о славе, о любви" стали б самой настоящей циничной ложью, потому что самого главного вы так и не скажете, и все это знают, а делать вид, что сказали самое главное, не сказав его, - значит, расписываться в собственном полном непонимании ситуации в литературе.
Что остается литератору? Ему остается играть словами, диалогами героев, обрываками крепко ухваченных житейских ситуаций, сосредоточив внимание на их внутреннем интересе и не претендуя ни на какие обобщения. Так поступал Петроний Арбитр, так поступал Лесаж, так поступали Ильф и Петров. Вместо отыскания смысла жизни мы отыскиваем бриллианты мадам Петуховой.