Страсти по советскому прошлому

Современное российское общество в поиске самоидентификации «вовлечено в процесс масштабной рефлексии по поводу советского прошлого». Это обусловлено необходимостью консолидации активных и значимых социальных групп перед лицом неблагоприятных вызовов современности. Интересно, что по мере отдаления советского прошлого атрибуты его, напротив, приобретают весомое значение, даже для молодежи.

В Высшей школе экономики в течение 2010–2011 учебного года студенты-культурологи, которым читали курс советской истории, в итоговых тестах отвечали на вопрос о причинах подобных настроений. Преподаватель, проводивший опрос, так оценил ответы: «Все чаще кажется, что “советское” заполняет собой вакуум, который стихийно образуется, потому что новая эпоха не создала ни позитивных символов, ни общепризнанных достижений». Другая причина в том, что «советское общество воспринимается как общество с коллективными целями, которые действительно достойны того, чтобы к ним стремиться. В свою очередь, современное общество либо таких целей не предлагает, либо студенты себя с этими целями не ассоциируют, не считают их духовно и культурно достойными».

Доктор геолого-минералогических наук, профессор из Израиля М.В. Рац, выступая на междисциплинарном семинаре 25 октября 1999 г., заявил: «Я для себя придумал такую формулу, относящуюся, по‑видимому, в основном ко второй половине существования Союза ССР. Это инкубатор по производству социокультурных уродов, ненормальных людей, нечеловеков». Антисоветская риторика сегодня продолжает оставаться политическим кредо некоторых общественных деятелей. Дискутировали по поводу «советскости» на станицах российских периодических изданий писатель и журналист Д. Быков и ныне проживающий в США философ М. Эпштейн. Позиция последнего близка к приведенной выше оценке М.В. Раца.

А.Н. Медушевский, используя в качестве парадигмы исследования когнитивно-информационную теорию истории, пришел к выводам, которые трудно признать беспристрастными. Результат исследования советского общества 20–30‑х гг. ХХ в. выражен им в выводах об «эксплуатации низменных качеств человеческой природы» в процессе конструирования «нового человека» (2009).

Советского человека 1920–1930‑х гг. Медушевский оценил как «несомненно, психологически ущербный социальный тип, основной мотив поведения которого определялся как стремление к выживанию в биологическом смысле». В качестве эмпирической базы Медушевский, в частности, использует работы Шейлы Фицпатрик (США), которая оценивает жизненное кредо советского человека в терминологии, близкой к социал-дарвинизму: «Homo sovieticus дергал за нужные ниточки, проворачивал всякие махинации, угодничал, нахлебничал, кричал лозунги и т.д. и т.п. Но прежде всего он боролся за выживание» (2010).

Подобные выводы зарубежных ученых могут быть объяснены своеобразным эвристическим парадоксом: они формулируются как результат длительной и скрупулезной работы в архивах. Парадокс, но в архивных документах, как правило, отражается не социальная норма, а отклонение от нее. Ш. Фицпатрик предуведомляет читателя о том, что в книге рассказывается «о переполненных коммуналках, о брошенных женах и уклоняющихся от уплаты алиментов мужьях, о нехватке продуктов и одежды, о бесконечных очередях. О том, как роптал народ из‑за таких условий жизни, и как на это реагировало правительство».

Близость подобных взглядов концепции ряда современных российских ученых не результат их «выборочной» работы с эмпирической базой: в отличие от зарубежных коллег, они в большинстве — часть исторической повседневности, которую изучают. 

Свою трактовку ментального облика советского человека дает Н.Б. Лебина (2006). Для нее это «совок», который «удивительным образом сочетал в себе политический инфантилизм, эгалитаризм, идейную нетерпимость с наивной высокой верой в “светлое будущее”, самоотречением, истинно христианским долготерпением».

Он обладал «чертами варвара и интеллектуала, жертвы и палача». При этом «ментальность советского человека — величайшая загадка в истории в значительной степени сформировалась под влиянием повседневной жизни». Факторы советской повседневности, по ее мнению, суть «особые формы жилья, специфическая структура потребления, новая сексуальная мораль, господство так называемой пролетарской, а позднее социалистической культуры, политизация досуга». Эти факторы и стали «почвой для развития конформизма, антидемократизма, свойственных советским людям».

Академик РАН, директор ИНИОН РАН, зав. кафедрой факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова Ю.С. Пивоваров в передаче «Суд времени» 2 ноября 2010 г. выразился следующим образом: «Вот мое отношение к советскому человеку. Это антропологическая катастрофа. Это антропная катастрофа. Это тупик. Это ужас». Историософскому видению проблемы Ю.С. Пивоваров посвятил две обширные статьи в журнале «Полис», которые явились откликом на «реформирование» Академии наук, что в свою очередь побудило автора «обратиться к поиску корней советского, его генезису» (2014). Именно в сохранении, растворении в современности самых негативных (по мнению автора) черт советизма главная причина «академического разгрома». Советский социокультурный тип, считает автор, начал формироваться вместе с русским централизованным государством, посредством опричнины, которая была «не способом формирования русского централизованного государства, но великим реставрационным зачином воссоздания ордынского орднунга». В ходе исследования Ю.С. Пивоваров приходит к выводу о сочетании в феномене советизма наиболее негативных черт истории русского народа: «[Ч]ерносотенство есть социальный мейнстрим русского общества при переходе его из традиционалистско-сельского к современно-городскому состоянию. Это социальный феномен, как бы застрявший (если смотреть с европейской точки зрения) между традиционализмом и современностью».

Таким образом, первый тезис автора — «советизм есть воплощенное черносотенство». Второй тезис проистекает из предложений автора по борьбе с советизмом: «Как повергнуть советизм? Отвечу прямо: нанести удар в его сердцевину. Имя ее — “Сталин”, сталинизм. Иными словами десоветизация — это по сути десталинизация». Советская система, считает Пивоваров, «была создана (сконструирована) для функционирования в чрезвычайных условиях: для того, чтобы проводить террор, вести тотальные войны, постоянно взнуздывать население (через беспощадные мобилизации)». Позиция Ю.С. Пивоварова, как и приведенное мнение А.Н. Медушевского, не нова и характерна для либерального взгляда на прошлое, настоящее и будущее России.

Кроме того, обращает на себя внимание специфическое «наложение» русского и советского: Ю.С. Пивоваров приводит слова А.И. Солженицина «Соотношение между ними («русским» и «советским». — Ю.П.) такое, как между человеком и его болезнью».

С.Г. Кара-Мурза в эфире радио «Эхо Москвы» 6 ноября 2003 г. на вопрос ведущей «Значит, советский человек — это понятие, не прямо связанное со временем?» заявил: «Я же сказал, что это продукт цивилизации, и поэтому естественно, что многие люди иных цивилизаций недоброжелательно относятся к советскому человеку, даже ненавидят его. Возьмите антисоветизм — сознательный, глубинный. Ведь под ним всегда русофобия лежит». 

Очень важное замечание С.Г.Кара-Мурзы: «советский» — это не только порождение большевистской революции, но и некая довольно устойчивая традиция, уходящая корнями вглубь российской истории, о чем пишет и Пивоваров.

Может быть, негативное отношение к «Советам» и «советскому» — это не столько реакция на «человеконенавистническую» идеологию коммунизма, сколько на исторически главную этническую составляющую России как государства?

Вообще, отношение к советскому человеку как к неполноценной личности, «совку» делает прозрачной схему морально-идейных установок обличителей. Можно предположить также, что некоторые из используемых ими дефиниций имеют характер невольной, неосознанной самооценки.

На смену негативизму — на грани с очернением — пришло понимание уникальности советской цивилизации. Переход к более объективным формам изучения советского прошлого связан, прежде всего, с анализом повседневности советского быта. С другой стороны, научные осмысление и рефлексии выразились в появлении обобщающих работ, посвященных ключевым экономическим, социологическим и философским аспектам. Н.С. Смолина, обращая внимание на «непроработанность» концепта «советское», отмечает, что в современной социальной философии идет поиск теоретической рамки для описания и интерпретации советской действительности. С.Г Кара-Мурза первым заговорил о «советской цивилизации».

Приведенные мнения подводят к пониманию сложности задачи, которую, скорее всего, невозможно решить вне исторического контекста. Другими словами можно сказать, что, с одной стороны, «советского человека», как отдельного социокультурного типа никогда не существовало.

Процесс выработки научного подхода к пониманию «советского» сопряжен с необходимостью преодолеть конъюнктурно-личностные понимания эпохи. Осмысление исторических событий и, что сегодня важнее, их оценок «по кирпичику» формирует конструкцию научного знания. Материала в наш информационный век более чем достаточно. Современный этап изучения феномена советского общества можно охарактеризовать как период конструктивной дискуссии ученых различных направлений по ряду ключевых вопросов, относящихся к предмету исследования. 

Н.Н. Козлова сожалела: «мы, действительно, знаем о советском обществе непростительно мало. Нет теоретической картины того, что именно представляли собой общественные структуры советского типа».

Философские, лингвистические, политические, социологические, культурологические методы сами по себе не способствуют достижению «полноты картины».

Феноменальность советского общества определяется не только «наложением» разнонаправленных традиций в экономике, политике и идеологии, которые в своеобразных сочетаниях доминировали в разные периоды существования СССР, но и обстоятельством, что советское общество изначально задумывалось как «проект», строилось «от общего к частному». Общие идеологические установки призваны были определять элементы социальной жизни, быта, личной и интимной сфер. Действительно, трудно найти аналоги в мировой и отечественной истории, которые столь же масштабно, как проект «СССР», отражали бы полноту и противоречивость отношений в системах «человек — общество», «индивид — государство», «индивид — индивид». Отсутствие единства в восприятии советским человеком идеологических констант, открытое или скрытое противостояние тоталитарному мышлению, искреннее следование социалистическим ценностям порождали уникальные «цепочки» взаимосвязей в названных системах, которые во многом и определяли, собственно, «живую ткань» советской повседневности.

Изучение феномена «советского общества» и «советского человека» сегодня одно из актуальных направлений современной гуманитаристики. Пока исследования будут жестко зависеть от политической конъюнктуры, личностных эмоций и переживаний, трудно ждать позитивных выводов, как основы консолидированной оценки советского общества. Излишняя концентрация на изучении советской повседневности с точки зрения интеллигенции не позволяет расширить поле исследовательских возможностей и таким образом существенно скорректировать смысл понятия «советский человек», отказавшись от ненаукообразного термина «совок». Активный научный поиск «составляющих» феномена советскости сулит немало открытий.