На смерть боевого товарища

Вот и второй умер у меня на руках.

Уходил он настолько долго и мучительно, что не было сил смотреть на его агонию. 

В отличие от первого, этот получил отраву буквально из моих рук. Тем больнее было его спасать, зная, что исход мучений предрешен почти со стопроцентной вероятностью. Этот яд не оставляет шансов. Он выжигает все внутренности  сразу, но какое-то время обречённый всё еще продолжает жить. И мучения его только растут в геометрической прогрессии.

Боевая дружба обязывает даже в таком случае сделать для спасения всё, что можно.

Я  делал всё, что положено.

Я профессионально вырубил его экономным движением мастера боевых искусств.

Я перевернул его вниз головой.

Быстро раскидал всё его снаряжение в стороны. Осторожно освободил  г л а в н у ю  отравленную рану. Еще более осторожно вскрыл плоть дешевым древним набором практиканта-любителя, и убрал всё лишнее, освободив место для главного хирургического маневра.

Противоядие здесь может быть только одно — чистый медицинский спирт. Спирт у меня был, хотя и совсем немного. Им надо как можно быстрее обработать все пораженные поверхности, несмотря ни на что.

Пораженных поверхностей на первый взгляд оказалось совсем немного, но это уже не имеет ровно никакого значения. Шанс, что антидот поможет, конечно, ничтожный, но его надо использовать. Ведь это же мой боевой друг, и мы с ним прошли столько, что не опишет даже перо Пушкина. Фигня эта его «Ведь были ж схватки боевые, да говорят, еще какие!» — ой, знал бы Пушкин… знал бы, сукккин сын...

Я очень надеюсь, что успел. Мне нельзя терять ни минуты. Осторожнейшим образом начинаю всё делать в обратном порядке. Порядок действий здесь архиважен.

Даже вернул на всякий случай на место весь боевой обвес товарища. Такой вот у нас ритуал... пусть он кому-то покажется и глупым.

Должно пройти некоторое время, пока действие спирта не завершится окончательно. Всё равно делать-то больше нечего. Всё уже сделано. Надо ждать. И ожидание это невероятно мучительно. Только потом, через несколько часов, будет можно попробовать сделать ему искусственное дыхание... Я нервно закурил последнюю сигарету в пачке, и отошел в смежное помещение...

И неожиданно провалился в чёрную дыру.

Когда очнулся, даже не сразу понял, где нахожусь. Сигарета благополучно истлела до фильтра, не сделав пожара. Вдруг искрой прошило мозг: «Он  у ж е?» и я метнулся к бойцу, сшибая по пути какую-то там утварь. Взглянул на часы — прошло около двух часов. Да, можно начинать.

И вот он — миг. Зеркало души моего друга оживает... но взгляд его совершенно бессмыслен. Плохо, черт, вот это уже очень плохо! Потом всё совсем мутится, и я вижу нечто вроде святой пляски белого вселенского шума. Ну, хоть что-то. Реакции то есть, то нет. Плохо, плохо, плохо! Я вновь и вновь пытаюсь оживить его. Иногда мне кажется, что вот оно! Мне удалось! Картина на какое-то время снова становится чёткой, и я почти счастлив: «Успел!» Но тщетно. Во внутренностях что-то как будто еле слышно щелкает и шипит, а потом уже всё гаснет окончательно и навсегда. Тухнет даже индикатор подзарядки. Никакие реанимационные действия больше ни к чему не приведут. Мой боевой товарищ больше ни на что не реагирует. Вверх поднимается лёгкая белая струйка — тело бойца покидает Душа...

А в душе моей собственной вмиг осталась одна только едучая пустота и горечь, как будто всего меня пропитал дух горелой плоти.

«Капут материнской плате, теперь полный и окончательный», — устало подумал я.

Ведь я же сам пролил на клавиатуру ноутбука горячий сладкий чай...