Русская версия "азиатского способа производства"

Введение. Как продолжение темы "Почему так в России  "   http://maxpark.com/community/88/content/3679644 предлагаю отрывок  из  книги Ю. Афанасьева "Опасная Россия"   Русская версия "азиатского способа производства"

 

 

Западное сообщество приветствовало крушение коммунизма в Восточной Европе не только потому, что с развалом Варшавского пакта уменьшилась угроза глобального военного конфликта. Для промышленных и финансовых кругов "открытие" бывших сателлитов СССР означало: расширяется сфера действия реальных рыночных отношений – в первую очередь рынков сбыта и инвестиций.

Аналогичным образом "Большая семерка" была готова воспринять рождение демократической России и щедро выдавала кредиты Борису Ельцину. Кредиты, правда, поступали в основном в виде морального, а не материального поощрения. Денежные "вливания", конечно, тоже осуществлялись, но, довольно значительные в абсолютном выражении, по относительной величине они составили каплю в море для монструозного российского хозяйства.

Ожидания, говоря советским "новоязом", увидеть новую Россию в "братской семье капиталистических народов" оказались тщетными.

Мы вновь явили миру нечто уникальное, создав то, для чего обществоведы никак не могут подобрать название: "дикий" капитализм, "бандитский", "номенклатурный"… По существу же социально-экономический строй сегодняшней России с "нормальным" капитализмом объединяет разве что наличие денежного обращения.

Однако, если руководствоваться этим критерием, нас, видимо, можно "объединить" также с античными Афинами или средневековой Японией?

При всей кажущейся абсурдности подобного сравнения в действительности оно содержит зерно истины. Псевдодемократическая Российская Федерация входит в третье тысячелетие христианской эры, не сбросив груз второго.

 

Карл Маркс выстроил свою классическую схему смены общественных формаций на материале истории Западной Европы и лишь мельком упомянул "азиатский способ производства". То ли спящая, то ли сонная Азия с неясными перспективами пролетарской революции мало интересовала основоположника современного социализма. Тем не менее, его эпигоны (в том числе официальная советская историческая наука) сумели, ничтоже сумняшеся, уложить в прокрустово ложе западноевропейской по сути марксовой теории также Египет, Бразилию, Китай, Кубу, Индию, Японию… И – Россию.

Сочинявший идейное основание для беспощадной борьбы за власть Владимир Ленин справедливо решил, что в современном мире не может быть сколько-нибудь заметного пролетариата, если нет соответственно заметной буржуазии. С помощью набора типично шулерских приемов Ленин обнаружил искомую рабоче-буржуазную дихотомию в аграрной, архаичной Российской империи (в 1917 году в городе жили 17 % населения), которая едва сделала первые шаги на пути индустриализации. Результаты поиска вождь большевиков довел до всеобщего сведения: квазинаучный труд "Развитие капитализма в России" лег вторым после "Капитала" камнем в основание большевистской/советской политической и экономической теории и практики. Фактически все это имело весьма отдаленное отношение к политэкономии Маркса.

Державу, мягко говоря, весьма своеобразную, огромную по территории и населению, колонии которой административно входили в общие с метрополией границы, многоязыкую и, что гораздо важнее, многоукладную, надлежало считать "развитой капиталистической", а потому готовой к немедленному строительству социализма. Хотя при этом ни сам Ленин, ни "ленинцы" вплоть до марта 1917 года, то есть до свержения династии Романовых, не верили в возможность даже буржуазной революции при жизни своего поколения.

 

Одной из главных составляющих советского режима являлся жесточайший идеологический террор против собственных подданных – западный читатель, видимо, может получить о нем не слишком утрированное представление по оруэлловскому "1984". Исторической науке в нашем "Министерстве правды", то есть в пропагандистской машине, отводилась ведущая роль, и для подтверждения ленинского догмата о безусловной истинности марксизма отечественная история была "корректирована" соответственно указаниям ЦК КПСС.

Российская история "выстроилась" по официально утвержденной "пятичленке", в ней стали "последовательно сменяться" установленные Марксом социально-экономические формации: первобытно-общинная, рабовладельческая, феодальная, капиталистическая, коммунистическая (социалистическая) [11] [*].

Русских вкупе с татарами, узбеками, армянами и молдаванами приравняли к итальянцам и англичанам. (Правда, для Монголии изобрели исключение: "от феодализма к социализму минуя капитализм".) Академик ленинско-сталинской выучки Михаил Покровский любил повторять чужую максиму: "История – это политика, опрокинутая в прошлое".

 

Помимо марксистского существует множество других подходов к истории человечества. (Мои интересы как историографа, в частности, касаются немарксистской французской школы "Анналов".) Однако применительно к России, во всяком случае, марксовы тезисы об "азиатском способе производства" кажутся весьма точными – и неплохо коррелируют в данном случае с более общими положениями, скажем, такого представителя "Анналов", как Фернан Бродель.

Государственное устройство и повседневная деятельность правящих слоев в древних и средневековых деспотиях Китая или Ближнего Востока, конечно, во многом существенно отличались от соответствующих реалий Великого княжества Московского или Российской империи. Русские бояре, а затем дворяне, в частности, передавали из поколения в поколение иногда очень крупные земельные владения; не было у наших предков нужды во всеобщей мобилизации народа на ирригационные работы. Зато, как и в "образцовых"
деспотиях, уже со времени возвышения Москвы властный аппарат – "служилый люд", чиновничество, бюрократия – выступает в роли особого сословия.

 

Собственность как таковая, в юридическом, "западном" (еще из римского права) понимании термина как легальной возможности чем-то владеть, управлять и распоряжаться по сей день не имеет определяющего смысла в России. Вчерашнего фаворита можно казнить или сослать в "места весьма отдаленные", а его земли и дворцы обратить в доход казны.

Еще одна характеристика "азиатского способа производства" – "поголовное рабство", при котором никто не застрахован от властного произвола. Целыми "пластами" "снимал" (то есть, как правило, физически уничтожал) представителей исполнительных структур русский царь Иван IV ("Грозный"; еще рюрикович), затем его опыт повторяли император Петр I ("Великий") и другие представители династии Романовых – правда, в относительно менее жестоких формах. А при советской власти фактическому геноциду подвергся уже весь народ: жертвы исчислялись десятками миллионов, террор затронул все слои общества без изъятия, включая не имевших ни власти, ни собственности крестьян, рабочих и рядовых служащих государственного аппарата.

В "азиатской" (в том числе российско/советско/российской) государственной модели, которую ряд социологов именует "Пирамидой", нижестоящий начальник безусловно исполняет все, даже самые бредовые, указания вышестоящего и уверен в столь же беспрекословной исполнительности собственных подчиненных. Неповиновение, претензии на демократичность, попытки наладить обратную связь влекут за собой немедленное и неукоснительное отторжение "диссидента" Системой: в лучшем случае его ждет изгнание с должности и из Системы, в худшем – смерть.

Должность в структурах власти для "азиатской" модели становится самодовлеющей, только она гарантирует личное благополучие, извлечение личной прибыли. Потеря должности до сих пор означает потерю дохода, недвижимости и т. д. Власть и собственность, государственное и частное у нас не просто смешиваются – сплетаются в какой-то змеиный клубок. В этом заключено одно из важнейших цивилизационных различий между Россией и Западом.

 

Примерно до первой половины XIII века развитие русской государственности шло, в общем, аналогично соответствующему процессу в христианских странах Европы.

Кризис Священной Римской империи, разрешившийся ее фактическим распадом, по сути весьма схож с трансформацией Киевской Руси в конгломерат все более дробившихся и ведших беспрерывные междоусобные войны удельных княжеств; властители последних по своему статусу были близки западноевропейским баронам.

Затем, однако, европейцы-католики (позже – и протестанты) постепенно стали отходить от модели общественного устройства, основанной на власти силы, внеэкономического принуждения. Они начали заменять ее договорными отношениям, которые в конечном счете, после долгих и мучительных исканий, вылились в действующий и поныне "социальный контракт", в современные демократические государства, где нет ни "Богоданного", ни сословного либо кастового неравенства.

Русские княжества к середине XIII века пали перед туменами Батыя – и совокупили еще дохристианские, языческие зверства и властные обычаи (Святополк Окаянный, например, не уступит в "родственной" резне шекспировскому Макбету) с ордынской, языческой, еще домусульманской азиатской практикой власти.

 

Причину такого хода вещей можно усмотреть именно в различии западного и восточного христианства. Римская Церковь жестко (хотя и далеко не всегда в согласии с Заповедями Божьими) конкурировала со светскими владыками в борьбе за влияние на все общество без изъятия, на все сословия, в борьбе за власть. Византийская Церковь (позднее – Русская православная) изначально проповедовала и воплощала на практике идею подчинения Власти: императорам, потом князьям, царям, снова императорам, а далее… и большевикам. Официальное восточное христианство всегда принципиально отказывалось противостоять монополии светской власти, напротив – выказало готовность подчиняться хоть язычникам (ордынцам), хоть безбожникам (коммунистам), вписываясь, таким образом, в азиатскую властную систему "поголовного рабства".

(Здесь, кстати, можно упомянуть и якобы присущую русскому национальному характеру "извечную тягу к самоубийству". Думаю, едва ли уместно применять ко всему народу в целом методы психоанализа. В действительности умаление – порой до отрицания – значения человеческой жизни как высшей ценности по сравнению с произвольно толкуемыми "интересами государства" типично для любой деспотической системы. Вспомним хотя бы японских "камикадзе" – "самоубийц во славу императора". А Православная церковь с готовностью предлагает и религиозное освящение "мученичества за народ". Свежий пример – канонизация Николая II не за подвиг во имя веры, а за то, что его бессудно расстреляли большевики.)

 

Однако, вероятно, еще большее значение имело другое обстоятельство: русские "бароны" – удельные князья, боярство – также оказались бессильны сопротивляться, оказывать вооруженное противодействие верховному правителю, составить конкуренцию в борьбе за власть.

В 1215 году Иоанн Безземельный подписал Magna Charta Libertatum – Великую хартию вольностей, в которой признал, среди прочего, право вассалов объединяться для войны с ним (!), если он нарушит договорные обязательства.

А в 1252 году Александр Невский, пращур первых московских царей, Великий князь Владимирский, властитель не подвергшейся монгольскому нашествию Северо-Восточной Руси, признал свой вассалитет перед Ордой и получил "ярлык" (мандат) на управление соотечественниками. И уже вскоре привлек войска сюзерена для усмирения русских…

 

Владимирские, а затем московские великие князья, опираясь на ордынцев, истребили всякое сопротивление своей власти, уничтожили для удельных князей самую возможность оказать противодействие.

В дальнейшем московская власть могла уже не опасаться конкуренции других русских соперников, и борьба за трон велась исключительно "среди своих". Когда же рассыпалась одряхлевшая Орда, власть Москвы стала абсолютной.

 

Существуют и иные теории, объясняющие подобное расхождение российского и западного путей государственного строительства. Вновь становятся популярными, в частности, рассуждения "евразийцев" об особенностях географии Руси/России как о решающем факторе нашей истории и т. п. Для меня в данном случае не так важны теоретические изыскания, как реальная историческая картина, которая непосредственно определила и продолжает определять наше настоящее.

Несмотря на все внешние реформы (начиная, по крайней мере, с XVII века), все попытки модернизации, "европеизации" страны, несмотря на всю демократическую фразеологию и атрибутику (начиная с последнего десятилетия правления последнего российского императора [12] [*]) мы по сей день живем не в правовом государстве.

Правовой нигилизм российского населения давно закрепился в фольклоре, выражен во множестве сказок и поговорок: "Закон что дышло – куда повернул, туда и вышло", "От трудов праведных не наживешь палат каменных"... Этот нигилизм обусловлен тем, что писаные законы у нас на практике всегда очень мало значили, они действовали в лучшем случае как раз в рамках отдельных сословий.

 

В глубокую древность на Руси уходит такой уникальный социо-экономический институт, как "кормления". Государевы чиновники не получали фиксированного жалованья. На зависящие исключительно от должности доходы (теперь это официально считается коррупцией) они не только ели – то есть "кормились" в прямом смысле слова, как могли. Они еще хорошо пили, содержали семью, любовниц и псовую охоту, строили дворцы и, между прочим, крепостные театры (из которых вырос великий русский театр XIX-XX веков…). В качестве собственности выступали не деньги, не капитал, не фабрики или даже земля, а выполняемая чиновником функция, занимаемое им кресло.

Несомненно, внешняя атрибутика китайского мандарина эпохи династии Цинь очень отличается от церемониала имперской России. Но по сути и здесь и там мы видим поклонение живому божку, которому удалось стать начальником какого угодно калибра.

 

Своего расцвета институт "кормлений" достиг в советское время, когда степень вовлеченности во власть стали напрямую оценивать мерой причастности к "кормушке". Последняя разрасталась от года к году: продовольственные и промтоварные "спецраспределители", дачи, поликлиники, пошивочные ателье, квартиры, транспорт, санатории и т. п. В нерыночной советской экономике система "кормлений" не знала, за ненадобностью, лишь одного – официального хождения денег сверх предусмотренных зарплатой (хотя и существовали не облагаемые налогом подачки номенклатуре – немалые суммы в "конвертах", так называемые “лечебные” и т. п.). Со временем деньги стали заполнять все расширяющуюся сферу "теневых" отношений за счет взяток, воровства, приписок, дутой отчетности и т. п.

 

Многое изменилось с переходом к рыночной экономике. То есть укорененное в веках стремление жить за счет государства, благодаря ему и на его деньги у чиновников (и не у них одних) сохранилось, но изменились объем и структура потребностей. Теперь появилось стремление обзавестись еще и недвижимостью (желательно за рубежом), возникли мысли о вполне обеспеченной старости не только для себя, но и для детей и внуков.

При этом существенно сократился установившийся в советское время разрыв между обычным правом, которому следовало большинство, и юридической нормой, которую всегда и всем приходилось как-то обходить. В результате то, что находилось полностью "в тени", вырвалось наружу. Современная российская коррупция, так пугающая потенциальных западных инвесторов, отнюдь не возникла, а лишь в полной мере проявилась в постсоветское время, и, кроме того, изменились ее масштаб и характер, поскольку к средневековым "кормлениям" за должность добавились "капиталистические" "кормления" за деньги.

 

Сегодня российские власть и собственность просто снова открыто (хотя и не вполне законно, и при пропагандистской маскировке) соединились.