Время ― начинаем про Сталина рассказ…

ОБЩЕСТВЕННАЯ ИНИЦИАТИВА

Время ― начинаем про Сталина рассказ…

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ 2009

Содержание:

1. Ключевые вопросы

2. Победитель марксизма

3. Бог помогает большевикам

4. “Ересь”, осуждённая на победу

5. Коммунист на словах и на деле

6. Кредитно-финансовая система в СССР

7. P. S.

«Сталин ушёл не в прошлое, он растворился в нашем будущем»[1],
как это ни опечалит некоторых.

Наше общество — если говорить о публичной политике и политической аналитике — за последние пятьдесят с лишним лет прошло путь от идолопоклонства перед Сталиным до порицания всего, что им было сделано: и как человеком своего времени, жившим среди себе подобных, и как государственным деятелем, от мысли, слова и подписи которого зависели судьбы миллионов других людей в разных странах мира в нескольких поколениях. Но Сталин не забылся, как того желали и желают некоторые. Не забылся вследствие того, что вся политическая реальность СССР и СНГ заставляет вспомнить и о нём лично, и о том деле, которому он служил; заставляет вспомнить под давлением заурядных жизненных каждодневных обстоятельств: попробовал бы кто при нём не заплатить вовремя пенсии или зарплату; попробовал бы кто при нём на наворованные деньги купить лимузин или построить особняк; попробовал бы кто при нём сеять вражду и разжигать войну между народами СССР; попробовал бы кто при нём в СССР проводить политику в интересах зару­беж­­ных правительств и международных мафий; попро­бовал бы кто при нём шантажировать СССР кредитом или оружием иного рода; попробовал бы кто при нём…

1. Ключевые вопросы

И всё это порождает готовность изрядной части общества сплотиться вокруг тех, кто начертает на своих знамёнах имя Сталина, и заявит о продолжении его дела. Но, прежде чем пойти за ними, всё же лучше подумать и постараться понять суть того дела, которому он служил. Однако большинство публикаций о нём далеки от этого. Они гальванизируют культовые мифы прошлого о Сталине, характеризуя его то как верного марксиста — продолжателя дела Маркса, Энгельса, Ленина; то как фашиста, прикрывшего идеалами коммунизма политику построения безраздельной личной диктатуры; то как-то иначе: в зависимости от того, насколько автор публикации сам силён в знании фактов истории и насколько дееспособен в реальной политике, как деятельности по планированию и осуществлению ещё только предстоящей истории.

И большинство писателей и читателей публикаций на эту тему не задаются вопросами:

· марксизм и коммунизм ― это одно и то же, существующее под разными именами?

· а если это ― не одно и то же, то в чём разница и что чему предшествовало?

· коммунист и член РСДРП – РСДРП(б)[2] – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС – КПРФ/РКРП ― это одно и то же, либо были и есть настоящие коммунисты вне официально коммунистической партии, а в партии, и особенно в её руководстве, были и есть настоящие антикоммунисты, что и объясняет промежуточные итоги (1991 г.) в деле коммунистического строительства в СССР?

· большевизм — это русская разновидность марксизма и партийная принадлежность либо это нечто русское, что существовало до марксизма, существовало в российском марксизме, как-то существует ныне, и будет существовать и впредь?

Хотя авторы публикаций о Сталине эти вопросы прямо не ставят, но каждый из них какие-то ответы на них подразумевает. И в зависимости от того, что каждый из авторов подразумевает (поскольку, на его взгляд, это само собой разумеется, и должно всеми остальными разуметься единообразно, и обязательно в согласии с его подразумеванием), у него получается либо то, либо иное видение и понимание личности Сталина и его роли в исторической эпохе. Это касается всех его биографов, начиная от выдающегося марксиста Бронштейна (Троцкого) и кончая заурядными политработниками типа Волкогонова и Косолапова[3]. Поэтому, прежде всего, мы определимся в ответах на эти вопросы.

Марксизм и коммунизм ― это не одно и то же. Эти слова стали синонимами “благодаря” специфике краткосрочной эпохи с середины XIX века по середину ХХ.

Коммунизм в переводе с латыни на русский язык — общинность, общность; кроме того, в латинском языке это слово однокоренное с «коммуникацией», т. е. со связью, в том числе и с информационной связью между людьми, что по-русски именуется со-ВЕСТЬ. Иначе говоря, коммунизм — это общность людей на основе со-вести ― совести; всё остальное в коммунизме — следствие единства совести у разных лиц.

Приверженность коммунизму подразумевает согласие с тем, что далеко не всё, что связано с жизнью человека и общества, может находиться в безраздельной личной (частной) собственности кого-либо; многое может быть в коллективной собственности и, будучи достоянием каждого, оно не может быть исключительным достоянием никого из них персонально.

Хотя общий смысл этого положения ясен, но в практике жизни разногласия между людьми-коммунистами возникают при составлении перечня того, что может быть в личной (частной — персональной или корпоративной) собственности, а что может быть исключительно в общественной. Подразумевается, что если в обществе господствует право коллективной собственности, то в обществе исключается тем самым зависимость большинства от меньшинства, стяжавшего в личную (част­ную) собственность достояние, как данное природой, так и созданное в общественном объединении труда[4]. Коммунизм, как идеал, к которому должно стремиться человечество в своём развитии, пропагандируется издревле, и история знает попытки его осуществления как на принципах организации общественной жизни государством (инки в Америке), так и в сообществе единомышленников, ведущих жизнь в соответствии с принципами коммунизма, в обществе, где государство поддерживает право частной собственности (ессеи в древней Иудее[5]) на всё без исключения.

Марксизм — это наименование мировоззренческой системы и проистекающего из неё понимания законов развития общества и его перспектив, данное по имени его основоположника ― германского еврея Карла Маркса.

Марксизм представлялся как научная теория построения коммунистического общества на основе использования законов общественно-исторического развития, открытых якобы Марксом и К°, что и привело к отождествлению в сознании многих коммунизма и марксизма. При этом почему-то не коммунистов называют марксистами, а марксистов называют коммунистами, что неверно по сути, если даже исходить из существа “научных” теорий марксизма, способных быть только ширмой для прикрытия далеко идущего политического аферизма и лицемерия, но не научной основой политики построения коммунистического общества, а равно и какой-либо иной политики.

Большевизм, как учит история КПСС, возник в 1903 г. на II съезде РСДРП. Как утверждали его противники, большевики до 1917 г. никогда не представляли собой действительного большинства членов партии. Но, как заявляли сами большевики, именно они выражали в политике стратегические интересы трудового большинства населения страны, вследствие чего только они и имели право именоваться большевиками.

Насколько последнее утверждение соответствует действительности, — это вопрос многогранный, поскольку и само трудовое большинство может ложно понимать свои долговременные интересы, и те, которые заявляют о своей такого рода роли в политике, могут быть не только в заблуждении, но и нагло лицемерить, прикрывая своекорыстие якобы защитой интересов трудового большинства.

Но наряду с трудовым большинством, которое считает нормальной жизнью жизнь в созидательном труде, есть ещё и меньшинство, которое считает для себя нормальным пожинать там, где пахали и сеяли другие, и видит в этом своё призвание. В доведённом до предела случае оно отказывается от эпизодической жатвы там, где сеяли другие, и настаивает на своём системообразующем праве организовать других на пахоту, сев и жатву, узурпируя при этом и право на “честное” распределение урожая. Распределение же это меньшинство осуществляет по пропорциям куда худшим, нежели пиратские: у большинства пиратов нормой было по две доли выделять капитану и штурману, все же остальные работники ножа и абордажного топора получали по одной доле; представители же правящих “элит” на протяжении всей истории не ограничиваются в своём потреблении хотя бы двукратным превышением доли простого труженика от совокупного продукта, произведённого в общественном объединении труда, будь она в натуральном (иметь в своём распоряжении труд и тела тысяч душ крепостных “православные христиане” не считали зазорным) или в стоимостном выражении (кратность отношения прямых и косвенных расходов[6] по обеспечению семьи из состава “элиты” и семьи из состава простонародья).

Мировоззрение большевизма отрицает право на монопольно высокие цены, в том числе и на продукт управленческого труда, в чём бы эти цены ни выражались в конкретных исторических условиях. Это противники большевизма называют «уравни­лов­кой» и совершенно справедливо указывают на то, что при господстве уравниловки для большинства тружеников исчезает стимул к труду и профессиональному совершенствованию. Это действитель­но так: по отношению к уравниловке. Но большевизм не призывает к уравниловке, а настаивает на том, чтобы кратность отношения «максимальные доходы»/«ми­ни­маль­ные доходы» была достаточной для стимулирования труда и профессионального совершенствования, исключая как системообразующий фактор общественной в целом значимости ― паразитизм одних на труде других.

И большевизм в этом вопросе прав. По дан­ным «Ин­же­нер­ной га­зе­ты» (№ 45, 1992 г., статья «Не за­гля­ды­вай в кар­ман на­чаль­ст­ва»), к 1980 г. со­от­но­ше­ние между зар­пла­той выс­шей ад­ми­ни­ст­ра­ции и сред­не­ста­ти­сти­че­ской зарплатой по стране со­став­ля­ло: в США — 110 раз; в ФРГ — 21 раз; в Япо­нии — 17 раз. По ка­че­ст­ву управ­ле­ния, вы­ра­жаю­ще­му­ся в про­из­во­ди­тель­но­сти тру­да, тем­пах рос­та про­из­вод­ст­ва и ка­че­ст­ве се­рий­ной про­дук­ции, эти стра­ны сле­до­ва­ли в об­рат­ном по­ряд­ке. Это ― дан­ные 30-лет­ней дав­но­сти. За про­шед­шее вре­мя Япо­ния уп­ро­чи­ла своё по­ло­же­ние и про­дол­жа­ет на­ра­щи­вать свою зна­чи­мость в ми­ре, японская ие­на вы­рос­ла по от­но­ше­нию к дол­ла­ру вдвое; ФРГ впа­ла в за­тяж­ной кри­зис вслед­ст­вие ско­ро­па­ли­тель­но­го по­гло­ще­ния ГДР; США, от­ставая от Япо­нии и За­пад­ной Ев­ро­пы, пы­та­ют­ся удер­жать своё по­ло­же­ние скуп­кой моз­гов за ру­бе­жом и под­дер­жа­ни­ем бро­со­вых цен на сы­рьё и энер­го­но­си­те­ли на ми­ро­вом рын­ке. При этом европейский «средний класс» брезгует американскими автомобилями, предпочитая им более совершенные автомобили ― европейские и японские.

Это оз­на­ча­ет, что в этих стра­нах ошиб­ки управ­ле­ния, обусловленные квалификацией управленцев, по сво­ей тя­же­сти про­пор­цио­наль­ны их зар­пла­те. На дру­гих ис­то­ри­че­ских приме­рах так­же мож­но по­ка­зать, что, чем вы­ше уро­вень жизни (потребления ― прежде всего) се­мей управ­лен­че­ско­го кор­пу­са по от­но­ше­нию к сред­не­му уровню потребления в об­ще­ст­ве, — тем боль­ше труд­но­стей ис­пы­ты­ва­ет это об­ще­ст­во по срав­не­нию с дру­ги­ми, ему со­вре­мен­ны­ми об­ще­ст­ва­ми, по при­чи­не низ­ко­го ка­че­ст­ва управ­ле­ния.

После этого остаётся только разобраться в том, коммунизм — общность на основе единства совести — это объективно хорошо либо объективно плохо? Большевизм ― это объективно хорошо либо объективно плохо? Как с этим связан марксизм? В каких отношениях между собой находятся коммунизм и большевизм?

Тогда станет ясно, был ли Сталин коммунистом, марксистом, большевиком и как относиться к нему лично и к тому делу, которому он служил и был верен всю свою сознательную жизнь.

2. Победитель марксизма

Из названных вопросов самый простой ― это вопрос о марксизме. Как известно, марксизм включает в себя: философию диалектического материализма; политическую экономию, якобы порождённую применением диалектического метода к анализу производственно-потребительской деятельности общества; и учение о переходе к социализму и коммунизму в глобальных масштабах, как о способе разрешения всех проблем общественно-исторического развития человечества.

Английский этнограф XIX в. Э. Б. Тайлор — современник К. Маркса и Ф. Энгельса — высказался о «философии истории в обширном смысле» как «об объяснении прошедших и предсказании будущих явлений в мировой жизни человека на основании общих законов»[7]. Это — единственно здравая постановка основного вопроса философии. А методология познания, позволяющая переработать множество разрозненных частных фактов в единство мнений о течении любого из процессов во Вселенной, включая и развитие человеческого общества, — единственно полезная философия, ввиду единственности Объективной реальности и многогранности одной и той же Истины, общей для всех обитателей Вселенной.

Вопреки этому, основной вопрос марксистской философии поставлен иначе: что первично — материя или сознание? И все философские разногласия сводятся в марксизме к разногласиям разных школ материалистов, настаивающих на первичности материи, и разных школ идеалистов, настаивающих на первичности того или иного сознания. Вопросы же прогностики, методологии прогностики и выбора наилучшего в некотором определённом смысле варианта реакции на события и на прогноз их дальнейшего течения в марксистской философии не входят ни в основной, ни в факультативный курс. Её же основной вопрос («что первично, материя или сознание?»), без постановки вопроса о прогностике вариантов будущего, ― никчемен, что делает никчемной в жизненной повседневности и всю марксистскую философию, и производные от неё “научные” дисциплины.

Не лучше обстоит дело и с политэкономией, в коей ущербность марксистской философии выразилась наиболее зримо. Марксистская политэкономия оперирует такими абстракциями, как «необходимый продукт» и «при­ба­вочный продукт», «необходимое рабочее время» и «прибавочное рабочее время». И беда верующих в неё не в том, что это трудно понимаемые абстракции: так теория меры интеграла Лебега или Стильтьеса — не легко понимаемые абстракции, но они работоспособны в решении многих практических задач. Беда верующих в марксистскую политэкономию состоит в том, что её абстракции невозможно однозначно связать с жизнью, с решением практических задач макро- и микроэкономического регулирования: если зайти на склад готовой продукции любого производства или подойти к конвейеру, то невозможно разграничить, где кончается «необходимый продукт», а где начинается «прибавочный продукт»; ни одни часы не покажут, когда завершилось «необходимое рабочее время» и началось «прибавочное рабочее время». Это означает, что реальный (бухгалтерский) учёт и контроль не могут быть увязаны с марксисткой политэкономией, вследствие чего она практически никчемна.

А при общественном в целом масштабе рассмотрения, марксистская философия и политэкономия по существу вредны, поскольку представляют собой мусор, извращающий мышление тех, кто не в состоянии оценить их как недостоверную информацию.

Поэтому, если Сталин действительно был марксистом до конца своих дней, то это характеризует его как слабоумного или лицемера. Но для того, чтобы получить ответ на вопрос, был ли Сталин действительно марксистом и, соответственно, слабоумным и лицемером, необходимо обратиться к произведениям самого Сталина, а не к произведениям мифотворцев о нём, каждый из которых, прежде чем написать свой труд, уже имел вполне определённое предубеждение по этому вопросу.

Конечно, из произведений Сталина можно надёргать множество цитат, в которых есть слова «мы марксисты» и т. п., свидетельствующие о его якобы верности марксизму. Но ссылки на подобные места в его произведениях и устных выступлениях не дают ответа на этот вопрос, поскольку в силу сложившихся исторических обстоятельств с середины XIX века по настоящее время фактически марксизм — не только мировоззрение и философская система, но, кроме того — лексикон, терминология — язык, на котором говорили большинство сторонников переустройства общественной жизни по той или иной коммунистической модели, поскольку они действительно отождествляли коммунизм и марксизм. Заявление о том, что кто-то является коммунистом, не будучи марксистом, не было бы понято, исходи оно хоть из уст вождя, хоть из уст рядового партийца. Чтобы ответить на вопрос, был ли Сталин когда-либо марксистом и перестал ли он им быть к концу жизни, необходимо рассматривать то, как он сам выражал своё понимание различных утверждений марксизма.

Возможно, что, будучи ещё юношей и интересуясь проблематикой жизни общества и исторического развития человечества, Сталин нашёл для себя ответы на какие-то значимые для него вопросы в марксизме. Но все ненавистники Сталина предпочитают обходить стороной, как кот горячую кашу, вопрос: что волновало в 17 – 18 лет юношу, которого звали Иосиф Джугашвили? Ответ на него дал он сам:

Ходил он от дома к дому,
Стучась у чужих дверей,
Со старым дубовым пандури,
С нехитрою песней своей.

В напеве его и в песне,
Как солнечный луч чиста,
Звучала великая правда —
Возвышенная мечта.

Сердца, превращённые в камень,
Заставить биться умел.
У многих будил он разум,
Дремавший в глубокой тьме.

Но люди, забывшие Бога,
Хранящие в сердце тьму,
Полную чашу отравы
Преподнесли ему.

Сказали они: «Будь проклят!
Пей, осуши до дна...
И песня твоя чужда нам,
И правда твоя не нужна!»

Из-за несовпадения понятийной адресации лексических форм грузинского и русского языков и необходимости соблюдать поэтику стиха оригинала, здесь возможно некоторое уклонение от смысла, имевшегося в виду автором, в сторону субъективизма переводчиков и ре­дакторов. Но даже с поправкой на это обстоятельство, из приведённых стихов ясно, что в 17 – 18 лет подавляющее большинство людей не обраща­ются к мыслям о том, чтобы сердца их современников и потомков, обратившиеся в камень, стали биться по-человечески, чтобы пробудился разум и правда Божия, и возвышенные мечты воплотились бы в жизнь.

Субъекты с порочной нравственностью и ущербным разумением самовыражаются на другие темы (в том числе и в художественном творчестве, чему множество примеров дало развитие некоторых видов “искусств” в СССР в период хрущёвской «отте­пели» и в ходе “демократических” пре­­обра­зо­ваний в государствах СНГ). И это относится к подавляющему большинству критиков Сталина и недовольных им и его деятельностью.

Во второй половине XIX века такой молодёжи, горевшей желанием преобразить Россию, было достаточно много, чтобы возникло движение общественной мысли, и из них многие приходили к марксизму. Но отношение тех, кто, вступив во взрослость, не отступился от идеалов юности, к марксизму было разное: одни на протяжении всей своей жизни видели в марксизме «истину в последней инстанции»[8] и бездумно пытались искать у Маркса и К° готовые рецепты для решения проблем, с которыми сталкивались; другие видели в доставшемся им в юности наследии Маркса и К° ту основу, которую им предстоит развивать. Это различие необходимо пояснить.

Хотя ранее мы высказали отрицательное отношение к марксизму в целом и придерживаемся мнения о вредности его в современных исторических условиях, но если вернуться в XIX век, то следует признать за марксизмом и определённую благоносность: в основе его философии лежал диалектический метод. А при широкой пропаганде марксизма во всех социальных слоях, его диалектический материализм стал исторически первой методологической философией, философской культурой, предназначенной для всего общества, а не для узкого круга, узурпировавшего внутриобщественную власть.

Все философские системы и философские культуры можно отнести к одному из двух классов:

· цитатно-догматические[9], ― действующие в обществе по принципу: «возник вопрос? — ищи подходящие к случаю цитаты у основоположников и легитимных толкователей». Таковы все философии церквей. И наиболее развитая и эффективная по отношению к определённым целям из всех цитатно-догма­ти­ческих философий, охватывающих некую общественную группу в целом, — ветхозаветно-талмудическая система “иудаизма”, под властью которой влачит существование раввинат и его паства;

· методологические, ― действующие по иному принципу: «возник вопрос? — осваивай метод, который позволит тебе самому дать ответ на этот и на другие вопросы по мере возникновения потребности в ответах в ходе жизни».

Сказанное не означает, что цитатно-догматические философские культуры все без исключения оскоплены в методологическом отношении. Хотя есть и такие, но во многих из них к освоению методологии познания допущены только избранные для властвования надо всеми прочими. Примером полностью методологически оскоплённых философских систем являются все философии “христианских” церквей. Примером философской культуры, где методология — удел избранных, является ветхозаветно-талмудический “иудаизм”.

Когда марксизм был вброшен в общество (стал новинкой в культуре общества), каждый мог относиться к нему по разному: либо видеть в нём совершенную цитатно-догматическую философию, после которой ничего быть не может; либо видеть в нём методологическую философию, которая живет своей жизнью в конкретных общественных обстоятельствах и оказывает на них своё влияние.

У Сталина есть работа «Анархизм или социализм?», написанная им в возрасте 29 лет (1907 г.)[10], которая завершает первый том Собрания его сочинений. После краткого введения в работу начинается раздел, озаглавленный «Диалекти­ческий метод». За ним следуют ещё два раздела: «Материа­лис­тическая теория» и «Пролетарский социализм».

Сам порядок следования разделов однозначно указывает на то, что высказывать мнения о природе и обществе для Сталина имело смысл только после того, как внесена полная определённость в понимание тех методов познания и осмысления происходящего, на основе которых получены мнения о природе и обществе. То есть уже этот чисто формальный показатель свидетельствует, что Сталин уже в молодые годы относился к марксизму как к методологической мировоззренческой системе, а не как к окончательной догме, не подлежащей переосмыслению.

В разделе «Диалектический метод» он об этом пишет прямо:

«Диалектика говорит, что в мире нет ничего вечного, в мире всё преходяще и изменчиво, изменяется природа, изменяется общество, меняются нравы и обычаи, меняются понятия о справедливости, меняется сама истина, ― поэтому-то диалектика и смотрит на всё критически, поэтому-то она и отрицает раз и навсегда установленную истину, следовательно, она отрицает и отвлечённые ″догматические положения, которые остаётся только зазубрить, раз они открыты″ (см. Ф. Энгельс, «Людвиг Фейербах»)», ― И. Сталин, Сочинения, т. 1, стр. 304.

Понятно, что если человек уже в юные годы освоил некую методологическую культуру, то далее на протяжении всей своей жизни он может в ней только совершенствоваться и совершенствовать самою методологическую культуру. Но марксизм — не единственная философская система, в которой присутствует явно выраженная методология. И всем методологическим философским культурам, существующим в одном и том же мире, не трудно понять друг друга и прийти к взаимно приемлемому пониманию меняющихся вместе с жизнью субъективных взглядов на Объективную истину в силу общности для них Объективной реальности, которую они познают и осмысляют; но цитатно-догматическим философиям договориться о единообразии понимания одного и того же явления в принципе невозможно вследствие несовпадения догм как таковых, а также и терминологического и символьного аппарата, эти догмы выражающего.

И если говорить по существу, то, будучи носителем осознанной методологической философской культуры, Сталин не был марксистом уже в юные годы, поскольку заведомо ложные положения, введённые в марксизм его основоположниками, были для него всего лишь приближённым выражением объективной истины в данную историческую эпоху. Вследствие этого, унаследованная от основоположников полнота и структурная целостность марксистской системы воззрений для него ничего не значила.

Тем не менее, те, кто воспринял марксизм в качестве цитатно-догматической философии, включая и его положение о том, что «марксизм — не догма, а руководство к действию», но не взрастили в себе дееспособной методологической культуры, воспринимают Сталина как выдающегося истинного марксиста, либо как выдающегося извратителя марксизма, в зависимости от того, как сами они понимают марксизм. И реально Сталин дал им основание к такому самообману: но «того обманывать не надо, кто сам обманываться рад». Дело в том, что, будучи учащимся духовной семинарии, он прошёл хорошую школу и цитатно-догматической философии. И навыками, обретёнными в этой школе, он пользовался на протяжении всей жизни уже с юных лет, что хорошо видно и в тексте цитированной нами его работы «Социализм или анархизм?».

Поскольку Маркс, Энгельс, Каутский, Плеханов, Ленин и ещё ряд известных и менее известных лидеров были авторитетами общемарксистской значимости или значимости в пределах возглавляемых ими течений в марксизме[11], а Сталин был носителем объективно независимой от марксизма методологической культуры, прошедшим и школу цитатно-догматической философии, то он был способен «подпи­рать» своё мнение мнением общепризнанных марксистских авторитетов, а равно и развенчивать эти авторитеты, обнажая несостоятельность их мнений перед своими читателями и слушателями. Именно эта способность облечь своё мнение в форму мнения авторитета и способность развенчать авторитета или претендента в авторитеты, обусловленная его методологической культурой и навыками цитатно-догматической философской школы, и сделала его в глазах одних ― выдающимся продолжателем дела Маркса-Энгельса-Ленина, и в глазах других ― выдающимся извратителем дела Маркса-Энгельса-Ленина-Троцкого.

И это наше утверждение доказательно. Доказательно итогом общественно-политической деятельности Сталина. Под конец своей жизни он вынес смертный при­говор марксистской доктрине:

«... наше товарное произ­водство коренным образом отличается от товарного производства при капитализме», ― И. Сталин («Экономические проблемы социализма в СССР», Государственное издательство политической литературы, 1952 г., стр. 18).

Это действительно было так, поскольку налогово-до­тационный механизм был ориентирован на снижение цен по мере роста производства в государстве-суперконцерне[12]. И после приведённой фразы Сталин продолжает:

«Более того, я думаю, что необ­ходимо откинуть и некоторые другие понятия, взятые из ″Капитала″ Маркса, где Маркс занимается анализом капитализма, и искусственно приклеи­ваемые к нашим социалистическим отношениям. Я имею в виду, между прочим, такие понятия, как ″необходимый″ и ″приба­воч­ный″ труд, ″необ­ходимый″ и ″прибавочный″ продукт, ″необхо­димое″ и ″при­бавочное″ время. (...)

Я думаю, что наши экономисты должны покончить с этим несоответствием между старыми понятиями и новым положением вещей в нашей социалистической стране, заменив старые понятия новыми, соответствую­щими новому положению.

Мы могли терпеть это несоответствие до известного времени, но теперь пришло время, когда мы должны, наконец, ликвидировать это несоответствие», ― (там же, стр. 18 – 19).

Если из политэкономии марксизма изъять упомянутые Сталиным понятия, то от неё ничего не останется, со всеми вытекающими из этого для марксизма последстви­ями. Вместе с «прибавочным продуктом» и прочим исчез­нет мираж «прибавочной стоимости», которая якобы су­ществует и которую эксплуататоры присваивают, но ко­то­рую Сталин не упомянул явно.

По существу Ста­лин пря­мо ука­зал на мет­ро­ло­ги­че­скую не­со­стоя­тель­ность мар­кси­ст­ской по­лит­эко­но­мии: все пе­ре­чис­лен­ные Сталиным её из­на­чаль­ные ка­те­го­рии не­раз­ли­чи­мы в про­цес­се хозяйственной практической дея­тель­но­сти. Вслед­ст­вие это­го они объ­ек­тив­но не под­да­ют­ся из­ме­ре­нию. По­это­му они не мо­гут быть вве­де­ны в прак­ти­че­скую бух­гал­те­рию ни на уров­не пред­при­ятия, ни на уров­не Гос­пла­на и Гос­ком­ста­та.

Проблемы развития социализма в СССР были следствием марксизма, и Сталин прямо указал на это в своём завещании — «Экономических проблемах социализма в СССР»; причём указал, не выходя из терминологии и понятийного аппарата марксизма. Он не сказал всего прямо, поскольку понимал, что даже в конце его жизни прямое выступление против марксизма не было бы понято и принято в толпо-“эли­тарном” советском обществе, разум которого по-преж­нему дремал или был занят ерундой в узде МРАК-систской догматики и цитат.

Не надо думать, что Сталин не понимал последствий для марксизма в случае осуществления высказанного им предложения ― откинуть понятия, взятые из «Капитала» Маркса; тем более, он не мог не понимать, что ревизия марксизма, которую он завещал осуществить, одним «Капиталом» не ограничится: стоит начать ревизию марксизма — и методологическая культура будет очищена от марксистского вздора. Отрицать это ― означает настаивать на том, что Сталин был слабоумным, не понимавшим ни смысла своих слов (а он был не многословен и взвешивал свои слова), ни последствий их оглашения.

И Сталин в своём отступничестве от марксизма не ограничился только политэкономией. Когда в начале «перестройки» имя Ленина было ещё свято, а новая кампания борьбы со «сталинщиной» была в самом разгаре, один из «борцов» за чистоту марксизма выдвигал против Сталина следующее обвинение: «на полях своего личного экземпляра работы Ленина ″Материализм и эмпириокритицизм″ Сталин оставил какие-то ироничные замечания».

С точки зрения ортодоксальных марксистов (ленинцев и троцкистов) это — чудовищное преступление в области идеологии, которому нет оправдания. Но с точки зрения культуры свободного развития методологии эти ироничные замечания — ещё одно свидетельство здравомыслия Сталина, хотя и косвенное, поскольку обвинитель Сталина не привёл в своей публикации ни фрагментов «Материализма и эмпириокритицизма», вызвавших ироничное отношение Ста­лина, ни его комментариев к ним.

И это не всё: в изданиях Собрания сочинений Ленина послесталинского периода (например, ПСС 5 изд., т. 18), «Мате­риализм и эмпириокритицизм» присутствует сам по себе. А в третьем издании Сочинений Ленина (т. 13, Партиздат, 1936 г.), перепечатанном без изменений со второго исправленного и дополненного издания, в приложения помещены рецензии и отзывы противников Ленина на выход в свет этой книги в мае 1909 г.

Все противники Ленина, чьи мнения об этой книге приведены в третьем издании его Собрания сочинений, в своё время были видными фигурами в революционном российском движении, сами философствовали и публиковались и, будучи сами интеллектуальными лидерами какой-то части революционеров, имели к этой работе и её автору претензии, как по существу, так и по форме изложения. Таким образом, во времена Сталина человек, изучающий марксистско-ленинскую философию, мог ознакомиться и с взглядами критиков Ленина; и, поскольку его критики далеко не во всём ошибались, высказывая своё несогласие с мнением Ленина по философским проблемам, то они могли отрезвить всякого думающего коммуниста-нефанатика от бессмысленного поклонения идолу Ленина. После устранения Сталина, в последующие издания рецензии и комментарии к «Матери­ализ­му и эмпириокритицизму» противников Ленина в его Собрания сочинений не включались, дабы оппоненты не мешали лепить культ непогрешимости Ленина.

3. Бог помогает большевикам

Следующий вопрос, который мы рассмотрим, это вопрос о большевизме. И начнём мы тоже с юных лет Сталина. 30 апреля – 19 мая[13] 1907 г. Сталин участвовал в работе V (Лон­дон­ского) съезда РСДРП, как делегат тифлисской организации. В июле 1907 г. в газете «Бакинский пролетарий» была опубли­кована, за подписью Коба Иванович, его статья «Лон­дон­ский съезд Российской социал-демократической рабочей партии. (Записки делегата)».

Как известно, все съезды, симпозиумы и собрания представляют собой последовательность официальных, протокольных заседаний и неформальные беседы участников между собой в перерывах между заседаниями. И во многих случаях то, что происходи