Русская вера и русская философия. Продолжение

А. Л. КАЗИН

Можно сказать, что русская философия началась с жертвы — с интеллектуальной жертвы Создателю, ибо «мудрость мира сего есть безумие перед Богом» (1. Кор. 3:19)...

Вместе с тем, жертва в религиозном, в нравственном и в теоретическом отношении явилась торжеством русского ума, потому что предоставила в распоряжение нашей национальной мысли такой инструмент, о котором никогда не знала или прочно забыла западная традиция. Я имею в виду прежде всего духовную соизмеримость божественного и человеческого начал, достигаемую не за счет атеистического упразднения одного из этих участников мировой драмы, а путем согласия (симфонии) их в пространстве веры. Термин «симфония», как известно, употреблялся в Византии и на Руси для обозначения свободного единства церковной и светской власти. И. В. Киреевский, А. С. Хомяков и другие старшие славянофилы осуществили подобную симфонию на материале культуры — прежде всего в рамках классической философской проблематики связанности бытия и мышления. Не бытие феноменально, а мысль бытийна, потому что религиозна — вот самая короткая формула коренного православно-русского онтологизма в миросозерцании вообще...

Быть разумным значит не только познавать эмпирически данное бытие, но и творить идеи бытия, и быть свободным значит не только изменять формы и процессы эмпирически данного бытия, но и творить само бытие по идеям творческого разума о нем»9 . Иными словами, «мы сами с безусловными свойствами нашей условной природы объективно представляем идеи, реальные образы Бога»... 

Но никакие чудеса не убеждают неспособного к вере человека в существовании Бога: «блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин. 20:29)...

Русская мысль, тем не менее, носит религиозно-бытийный характер:  она своим метафизическим актом утверждает Бога как творца вселенной,  как глубинное («тайное») измерение человеческого Я. Таков теоцентрический пафос нашего национального ума, в отличие от антропоцентрической (языческой) доминанты европейского интеллекта, всеми возможными способами утверждающего человека в качестве универсального центра космоса...

А единственная достойная России цель национального существования (по словам Вл. Соловьева) - это историческое воссоздание на земле образа Пресвятой Троицы через единство Церкви, Державы и Народа («православие, самодержавие, народность», если воспользоваться известным выражением графа С. С. Уварова)...

Однако строгие богословские категории не в состоянии передать полноты Сверхсущего, что они в известной мере символируют Его — тем более это относится к рациональным понятиям разума и к образам искусства. «Мы от- части знаем и отчасти пророчествуем» (1 Кор. 13:9)... 

К месту здесь придутся слова из книги "Самое само" авторства известного православного мыслителя Лосева: "Как бы капризен ни был человек в установлении тех или иных интерпретаций, все же сам-то он есть не более как та или иная интерпретация абсолютной самости. Интерпретирующая деятельность человека условна, шатка, гипотетична, капризна, но она есть отражение абсолютных энергий самого самого. И в этом — гарантия их осмысленности и правды. Это не значит, что человек не может ошибаться. Но это значит, что человек может не ошибаться. Верующий разум свидетельствует эти- ми словами о своих возможностях и пределах — дальше уже начинается святость".

Подводя итог этой небольшой работе, подчеркнем еще раз: новоевропейское ratio и христианский верующий разум представляют собой две различные позиции человека относительно Бога и природы.  Со времен Ренессанса до наших дней Запад развивал в философии (и вообще в культуре) антропоцентрический принцип Ego как «пастуха» бытия, будь то собственно рационализм картезианского типа, или германский трансцендентализм, или «философия жизни» марксовско-ницшевско- фрейдовского замеса. Собственно говоря, западное философствование после Ренессанса было ничем иным, как интеллектуальным сопровождением проекта модерна в Европе, претендовавшего на обожествление человека и достижение им успеха (счастья, богатства, власти) на этой земле, здесь и теперь. Разумеется, такой проект был утопичен с самого начала, что и зафиксировал постмодерн: экологический предел природы и нравственный коллапс культуры, не различающей больше верха и низа, правды и кривды, радости и страдания, мужского и женского, полета и падения, жизни и смерти, Бога и сатаны.

Ключевые тенденции постмодерна, будучи продолжены в будущее хотя бы еще на сто лет, грозят смертью всему человечеству...

Истина же, которая может спасти нас от сего, — это дух, постигнутый в умозрении; благо — это дух, явленный в энергии; красота — это дух, воплощенный в предметном образе. Русская христианская философия стремилась осмыслить перечисленные лики Истины в их единстве, а не противоположении...

В нынешних университетах России верующий разум не в почете — разве что при посещениях разного рода «метафизических подвалов» вроде «катафатики Ничто», «некрореализма», «танатографии эроса» и т. п.). Метафизический акт здесь направлен вниз, в сторону преисподней. Однако все еще впереди. Если истина с нами, кто против нас? Философии, как и вообще культуре, следует знать свой шесток. Культура — это то, что вокруг культа. Дело философа — осознать истину на уровне умозрения, дело художника — положить ее образ в произведение, но их общее призвание как людей — по мере сил двигаться туда, откуда виден свет.

В заключение сформулируем ряд тезисов, подводящих итоги наших рассуждений.

1. Богословие — это соборное учение о Боге, человеке и мире в свете трансцендентного Откровения. Философия — это личное учение о Боге, человеке и мире с позиции самого человека. Наука — это рациональное учение о Боге, человеке и мире с точки зрения природы. Каждый из этих типов знания строит свою теорию человека — соответственно богословскую, философскую или научную антропологию.

2. Европейская (западная) философия, покинув пределы христианского духовно- го пространства, абсолютизировала антропологический принцип мышления, превратив его в самодовлеющий антропоцентризм. Этот путь закономерно привел ее к мировоззренческому позитивизму, а затем и нигилизму во всех его вариантах, вплоть до «словесных игр», как единственному собственно философскому занятию. Упразднив в эпоху модерна Бога, западная мысль в период постмодерна упразднила и человека. Современная Европа и Америка научились жить без Истины, довольствуясь правом увядающего Нарцисса любоваться собственным отражением в пустоте.

3. В отличие от западной, русская философия не покидала христианского духов- ного поля. В этом плане русская национальная философия до сегодняшнего дня сохранила теоцентрический (классический) тип рассуждения. Основным содержательным принципом русской философии является отказ верующего разума от трансцендентального или любого другого самообоснования, благодаря чему он поддерживает онтологическое (и благодаря этому также этическое и эстетическое) единство с богосозданным бытием. Русский метафизический акт — выход сознания за собственные пределы — это подвиг личной любви и веры, а не указание какой-либо рациональной причины, принуждающей сознание сделать именно такой, а не другой выбор. 

4.Развивая свою интерпретацию бытия в свете божественного присутствия, русская христианская философия не является ни «параллельным богословием», обращенным к Имени, ни рациональной наукой, оперирующей безличной схемой. Русская философия — это то, что может сказать о мире и человеке языком понятий наша национальная культура.

5. Представляя теоретическую (умозрительную) грань верующего разума, русская философия ни в коем случае не отделяет ее от других сущностных сторон единой человеческой души, и прежде всего ее этического и эстетического порядка. Любой русский философский текст может быть прочитан как художественное произведение, и наоборот — всякое поэтическое творение так или иначе представляет собой нравственно-эстетическое profession de foi (символ веры). Разделение духовной деятельности по ее способу (модусу) не привело у нас к разделению самой деятельности, как это произошло на Западе. «Чистая» философия в России — такая же нелепость, как и «чистое» искусство.

Из русской философии не надо делать кумира, но надо уважать ее своеобразие как посильную попытку национального ума разобраться в настоящем и приготовиться к будущему.