Чужая боль – не своя боль

   Тихий и тёплый летний вечер. Со степи доносится горьковатый запах полыни. Дневная жара спала. Наступила прохлада. Всё замерло, словно вымерло, а потом будто оживилось от грохота мчащегося товарняка с углём в пыльном облаке.

   Товарняк исчезает за железнодорожными посадками, и в это время из летней кухни Потаниных с бешенством вылетает Иван, – тридцатилетний мужик, мелковатый, больше похожий на повзрослевшего пацана.

   Выскочив на улицу, он тормозит и садится на лавочку, потеснив малость соседа: деда Егора: кудлатого, морщинистого, который слегка постукивает костылём по земле, наклонив голову, как бы прислушиваясь к звукам улара костыля.

- Да перестань, дедушка, колотить, - раздражённо просит Иван. – И так тошно.

   Он кашляет и выплевывает большой сгусток крови.

- Ты что, Ивашка, с женой подрался, - спрашивает старик. – Кровь.

- А что кровь бывает только при драке? – обрезает Иван. – Угольная пыль лёгкие забила. Дышать трудно. Доработался в депо.

   Со двора, перебивая мелкий лай собачонки, доносится задорный голос Ирины: жены Ивана.

- Иванушка. Да ты что обиделся?

- Поссорились, - вздыхает дед. – Это бывает. Помиритесь.

- Послушай, дедушка, - нервно начинает Иван. - Ты один живешь.

- Один. А почему спрашиваешь, милок?

   Старик ставит прямо костыль, подбородком опирается на ручку и пристально смотрит на Ивана.

- Пусти меня к себе. – Голос Ивана дрожит. - Я у тебя жить буду. Помогать стану. Ты уже в годках. Огородом не занимаешься. А я его подниму. Жить лучше будешь. Пенсия – то у тебя не разгонишься.

- Ты что, милок, сдурел. – Старик удивлённо смотрит на Ивана. - Неужто хочешь от Ирины уйти? Кого же на замену метишь?

- Оставь Ирину. Лучше скажи: пустишь или не пустишь? Не пустишь - других буду искать, но с Ириной жить не хочу.

- Не пойму я что – то. Ты расскажи мне, что, да как. Облегчи душу.

- Душу, - цедит Иван. – Баба она хорошая. Хозяйственная. Рукастая. А вот души у неё нет.

- Да с чего ты взял?

- С того. – Иван замолкает.

   Дед ёрзает по лавке и думает, как бы подкрасться к Ивану и узнать, что же произошло?

- Да расскажи, что случилось, может быть, и пущу.

- Понимаешь, - начал Иван, выровняв голос. – Заболел я год назад. Врач кучу лекарств выписал. А они дорогие. Я и говорю Ирине: денег жалко на лекарство тратить. Может сам болезнь вытяну. А она в ответ: здоровье, Иванушка, дороже. – Он со злости бьёт носком ботинка по кочкам. – Покупала лекарство. Думала, что раз, два, и болезнь уйдёт, а она затянулась.

Через полгода начала Ирина меня долбить: всё твои деньги на лекарство уходят. Долбит и долбит. Терпел я. Курить бросил, водку не пью. Экономия. Дошло дело до того, что я уже нервничать стал, опасался попросить купить лекарство, потому что в ответ: да сколько можно тебе его покупать. Вчера пошла в магазин. Купила шторы. И говорит мне: красивые, как раз для окон нашей кухни. Шторы купила, а лекарство нет. А я без него задыхаюсь. Лопнуло терпение. Вот и закипело.

   В это время вышла Ирина со свёртком в руках и заплаканными глазами. Села возле Ивана, обняла его, но он сбросил её руки.

- Вишь, дед. Ластится, а потом всех чертей насылает.

- Горячка у каждого бывает. Ты прости её, Вань, - сказал старик

-Дед правду говорит, - вклинилась со всхлипом Ирина. - Вань. Прости меня. Дура я. На деньги жадная.

- А что это у тебя за свёрток в руках?

- Шторы, Ваня Пойду в магазин. Верну. Деньги получу, и тебе лекарство куплю.

   Она встала, Иван ухватил её за руку, но она выдернула и пошла по тропинке вдоль заборов.

— Вот всё и уладилось, - вздохнул старик.

- Надолго ли, - бросил Иван, глядя вслед уходящей жены. – То Иванушка, то так продерёт, что тошно становится. Вот и пойми человека.

- А что понимать, - старик посмотрел на Ивана. – Я, Ивашка, много годков прожил. И понял, что зашторились люди друг от друга, живём мы шумно, бестолково, как попало, шарахаемся то в одну сторону, то в другую, а нужно строить жизнь.

   Старик хотел ещё что – то сказать, но Иван перебил его.

- И какую нужно строить жизнь?

- Жизнь, чтобы жить, а не жизнь, чтобы мучиться.

- Жизнь, чтобы жить, - скривился Иван. - Да мы карабкаемся, карабкаемся, а всё никак на ровный шаг не перейдём.

- Так мы люди послушные. Подражатели. Как в верху шагают, так и мы. Подстраиваемся. А ты сам строй свою жизнь. На людей не надейся. Я на них не надеюсь. Сколько раз осекался, что и счёт потерял.

- На кого же ты надеешься?

- На Бога, - твёрдо ответил старик. - Он и моя надежда, и мой защитник, и мой судья. Если б не надеялся, то давно оказался бы там, где все оказываются. А я живу. Скоро к ста годкам подкачу. Так и ты, на Него надейся.

- Так Бога нет. Выдумка.

- Эх, ты. – Дед осудительно покачал головой. - Кто верит, что Бога нет, у того и души нет. Понял.

   Старик встал и, опираясь на костыль, пошёл по дорожке вдоль забора к своему дому.

- А Ирину прости. Вишь какая. Пошла шторы сдавать, чтоб тебе лекарство купить.

- Всё так, - ответил Иван, харкнув кровью. – Только надолго ли она такая, - добавил он тоскливо.