О старых временах, добрых и не очень.

Попробую рассказать немного о людях, с которыми мне довелось общаться. Видно совсем уже старый, раз на мемуары потянуло. Если кому-то интересно, рад, если нет, простите великодушно. Но люди сами по себе интересные, может быть удастся заинтересовать кого-нибудь из читателей. Не уверен, что эту тему стоит публиковать в флудике, но попробую.

Я уже писал раньше, что дома у моей бабушки часто собирались "бывшие". Особенно мне запомнились двое, одна княжна, получившая воспитание и образование еще в царской России, Маяковского в Италии тогда знали по ее переводам, другая дочь купца первой гильдии, подарившего городу Екатеринославу больницу. Несмотря ни на что, они в старости сохранили поразительное умение радоваться жизни и щедро делились своей радостью с окружающими. К ним приходили студенты, не только те, которые учились в то время, но и те, которые окончили университет 20 и более лет назад. Молодежь не придет только из уважения, с этими людьми было по-настоящему интересно и весело. И еще в этих компаниях, где ценилось остроумие, было какое-то необъяснимое, но немедленно чувствовавшееся тепло и обаяние, на душе среди этих людей становилось хорошо и покойно. Тогда я был слишком маленьким, и не понимал, с кем меня свела судьба, а позже понял, что это недобитые, чудом уцелевшие остатки старой русской интеллигенции. СССР сумел практически с нуля создать новую интеллигенцию, совсем неплохую, даже хорошую, но я уверен, что и нам и этим людям было бы гораздо лучше, если бы не прервали искуственно, насильственно старую традицию, а дали бы ей продолжиться.

И еще одна мелочь, но мне она интересна, надеюсь, что не только мне. К приходу этих людей бабушка готовилась, загодя. Она доставала огромное количество тарелок, бокалов, ложек, вилок и ножей. Я однажды ее спросил: "Бабушка, а почему ты не научила ни меня ни маму правильно сервировать стол"? "Эти обычаи умрут вместе с нами. Никто не согласится держать в доме, где нет прислуги и мыть столько посуды. Но мы иначе есть не умеем, это мы впитали с молоком матери".

Гораздо позже я навестил старую тетю в Москве. Я не знал назначение столовых приборов, но знал, что когда приносят очередное блюдо, надо брать ближайшие к тебе нож, ложку, вилку и т.д. Все шло хорошо, пока я не начал резать мясо ножом, предназначенным, кажется, для фруктов.

Тетя заподозрила неладное и велела мне положить на стол сосиски. Я положил их на блюдце, а оказывается, надо было положить на серебряную гадость, называемую сосисочница. Она пришла в ужас и начала меня обучать правилам этикета. Моего терпения хватило минут на десять, наконец я не выдержал и сказал: "Тетя Мира, если ты еще скажешь хоть слово, я буду есть руками". Он по-настоящему испугалась и сказала: "Ладно, ешь, как хочешь, только не руками".

И еще один случай, никак не связанный с вышесказанным. В крохотном Израиле собрались люди со всего мира, кого только здесь не встретишь. Однажды, давно, когда мне не было еще и пятидесяти лет, возвращался домой с работы, очень устал и очень хотел поскорее прийти домой, но тут совсем некстати увидел на улице очень древнюю бабулю с покупками. Как назло на улице больше мужчин не было и деваться мне было некуда. Подошел и предложил свою помощь, она сказала, чтобы я ей не помогал, а шел один, так как идет она медленно и будет неукоснительно садиться отдыхать на каждую скамейку в тени. Я предложил ей идти с любой, удобной ей скоростью и отдыхать когда, где и сколько она захочет. Забрал ее покупки и мы пошли. По дороге разговорились. Она спросила меня, был ли я коммунистом. Я ответил, что коммунистами, причем свято верившими в коммунизм, были мои мама и папа, а я был комсомольцем, но коммунистом стать не захотел. Она начала хохотать. Я спросил ее, в чем дело, и она объяснила, что в доме, куда я ее провожаю она принимала руководителя мировой анти коммунистической лиги, а сейчас в этот же дом ее провожает сын коммунистов и бывший комсомолец. Потом она рассказала, что ее муж в Первую Мировую войну подружился с Роммелем, будущим нацистскм фельдмаршалом. А во Вторую Мировую войну ее муж был капитаном английской авиации, и воевал против Роммеля. Однажды, слушая "морзянку", он узнал "почерк" Роммеля и спросил: "Эрик, это ты"? Роммель тоже узнал его почерк и спросил: "Эрик это ты? Где ты"? Летчик ответил, что он еврей и значит воюет против Роммеля в английской авиации. Они пожелали друг другу выжить в той страшной мясорубке. Летчик выжил и умер от старости в доме, куда я провожал его вдову, фельдмаршала убили свои же. Чего только не бывает в этой жизни, и кого только не встретишь в крохотном Израиле.