Контакт ! ..)

Комментарий удален модератором

Мы сто белух уже забили,

цивилизацию забыли,

махрою легкие сожгли,

но, порт завидев,- грудь навыкат! -

друг другу начали мы выкать

и с благородной целью выпить

со шхуны в Амдерме сошли.

Мы шли по Амдерме, как боги,

слегка вразвалку, руки в боки,

и наши бороды и баки

несли направленно сквозь порт;

и нас девчонки и салаги,

а также местные собаки

сопровождали, как эскорт.

Но, омрачая всю планету,

висело в лавках: "Спирту нету".

И, как на немощный компот,

мы на "игристое донское"

глядели с болью и тоскою

и понимали - не возьмёт.

Ну кто наш спирт и водку выпил?

И пьют же люди - просто гибель...

Но тощий, будто бы моща,

Морковский Петька из Одессы,

как и всегда, куда-то делся,

сказав таинственное: "Ща!"

огромным ящиком картонным,

уже чуть-чуть навеселе:

и звон из ящика был сладок,

и стало ясно: есть! порядок!

И подтвердил Морковский: "Е!"

Мы размахались, как хотели,-

зафрахтовали "люкс" в отеле,

уселись в робах на постели:

бечёвки с ящика слетели,

и в блеске сомкнутых колонн

пузато, грозно и уютно,

гигиеничный абсолютно

предстал тройной одеколон.

И встал, стакан подняв, Морковский,

одернул свой бушлат матросский,

сказал: "Хочу произнести!"

"Произноси!" - все загудели,

но только прежде захотели

хотя б глоток произвести.

Сказал Морковский: "Ладно,- дернём!

Одеколон, сказал мне доктор,

предохраняет от морщин.

Пусть нас осудят - мы плевали!

Мы вина всякие пивали.

Когда в Германии бывали,

то "мозельвейном" заливали

мы радиаторы машин.

А кто мы есть? Морские волки!

Нас давит лед, и хлещут волны,

но мы сквозь льдины напролом,

жлобам и жабам вставим клизму,

плывем назло имперьялизму?!"

И поддержали все: "Плывём!"

нам треба ветра, треба неба!

Братишки, слухайте сюда:

у нас в душе, як на сберкнижке,

есть море, мама и братишки,

все остальное - лабуда!"

Так над землею-великаном

стоял Морковский со стаканом,

в котором пенились моря.

Отметил кэп: "Всё по-советски..."

И только боцман всхлипнул детски:

"А моя мамка - померла..."

И мы заплакали навзрыдно,

совсем легко, совсем нестыдно,

как будто в собственной семье,

гормя-горючими слезами

сперва по боцмановой маме,

а после просто по себе.

Уже висело над аптекой

"Тройного нету!" с грустью некой,

а восемь нас, волков морских,

рыдали,- аж на всю Россию!

И мы, рыдая, так разили,

как восемь парикмахерских.

Смывали слезы, словно шквалы,

всех ложных ценностей навалы,

все надувные имена,

и оставалось в нас, притихших,

лишь море, мама и братишки

(пусть даже мамка померла).

Я плакал - как освобождался,

я плакал, будто вновь рождался,

себе - иному - не чета,

и перед богом и собою,

как слёзы пьяных зверобоев,

была душа моя чиста.

1964