Философия возможного

Интересный взгляд, при котором, как мне кажется, отпадает проблема "конца философии".

Сопоставление философии с искусством на почве их увлеченности "возможным-невозможным" позволяет, однако, не только сблизить их, но и различить, избежать опасности отождествления. Современное движение в философии, деконструкционизм, имеет тенденцию вообще стереть разницу между литературным и философским текстом, подчеркивая, что и тот и другой пользуются метафорами, символами, риторическими фигурами. Поскольку притязания философии на истинность и однозначность оказываются несостоятельными, философия вполне может числиться по разряду изящной словесности, то есть бесконечно многосмысленной игры с означающими, которые лишены означаемых. Вряд ли можно целиком с этим согласиться, хотя бы только потому, что каждый читатель интуитивно ощущает огромную разницу между, скажем, "Фаустом" Гете и "Критикой чистого разума" Канта, между "Братьями Карамазовыми" Достоевского и "Оправданием добра" Вл. Соловьева, - разницу в самих принципах построения мыслимых и воображаемых миров.

Искусство описывает возможный мир как если бы он был действительным. Философия описывает действительный мир как если бы он был возможным. Искусство начинает с того, что обводит себя рамкой, обособляется от действительности, - но, обозначив свою условность, оно начинает расти навстречу действительности, представляя возможные миры в красках и образах, придавая им свойства зримости, слышимости, представимости. Вот почему художественные миры творятся в формах особого пространства и времени, в них действуют конкретные лица, события слагаются в сюжет, детали образуют картины - возможное представляется в образе действительного. Например, повествовательность привязывает художественную словесность к формам временной последовательности, а лиричность - к форме первого лица. И хотя эта иллюзорность часто обнажается, как условный прием, родовым признаком искусства остается именно создание иллюзии, актуализация возможного.

Философия не создает никаких иллюзий, у нее нет своей пластики, своего особого пространства и времени, где разворачивались бы события вымышленной действительности. Философия не представляет возможных миров, как если бы они были действительными, - она представляет действительный мир, как если бы он был одним из возможных. Известно аристотелевское противопоставление в "Поэтике": история говорит о том, что было; поэзия - о том, что могло бы быть. Философия в этом смысле объединяет историю и поэзию, задаваясь вопросом: как может быть то, что уже есть? Действительность, взвешенная на весах мысли, это уже не просто действительность, но амплитуда ее колебаний и переходов в сферу возможного. В отличие от художественного вымысла философская мыслимость не представляет этот возможный мир как "вторую" действительность, но демонстрирует условность "первой" действительности, относительность каждого ее элемента в составе испытующей и вопрошающей рефлексии.

И тем не менее при всей разнонаправленности философия и искусство встречаются в общей модальности "если бы", на переходе от возможного к действительному и от действительного к возможному.

Можно предположить, что, испытав себя во всех модальностях, сближаясь последовательно то с наукой, то с идеологией, то с искусством, философия войдет в сверхмодальный способ сознания. В конце концов, деление на действительное, необходимое и возможное есть признак фрагментарного отношения к универсуму. Искусство описывает то, что возможно, наука - то, что существует, политика - то, что необходимо. Но универсум как целое заключает в себе и возможность, и действительность, и необходимость. Целостный способ познания, соответствующий целостности универсума, не мог бы ограничиться только одной модальностью. Пока что мы даже отдаленно не можем представить себе такого сверхмодуса, когда акт высказывания или мышления одновременно был бы описательным, повелительным и предположительным, т. е. не распадался бы на модальности и не сводился бы к одной из них. Возможно, что именно философия могла бы развить в себе такое универсальное мироот-ношение, которое отвечало бы целостности самого универсума. Но для этого ей приходится изживать ограниченность тех модальностей, с которыми она раньше отождествляла себя. Выход в модальность возможного - это третья философская эпоха, но, как можно надеяться, не последняя.

Об авторе:

Михаил Наумович Эпштейн (род. 1950, Москва) — российский философ, культуролог, литературовед, лингвист, эссеист, заслуженный профессор теории культуры и русской литературы университета Эмори (Атланта, США), профессор русской литературы и теории культуры и руководитель Центра гуманитарных инноваций Даремского университета (Великобритания), Член российского Пен-центра и Академии российской современной словесности. Окончилфилологический факультет МГУ.

Автор 30 книг и более 700 статей и эссе, переведенных на 18 иностранных языков. Основные темы исследований: методология гуманитарных наук, постмодернизм, поэтики (в частности, литературных архетипов и теории метареализма), философии модальностей, теории советской идеологии и философии, семиотики повседневности, проективная лингвистика, перспективы развития языка и мысли.

Лауреат Премии Андрея Белого 1991 года, Института социальных изобретений (Лондон, 1995), Международного конкурса эссеистики (Берлин - Веймар, 1999), премии журнала «Звезда» (1999), премии «Liberty» за вклад в русско-американскую культуру и развитие культурных связей между Россией и США 2000.