Генетическая трусость россиян

На модерации Отложенный


Бывшев у входа в здание суда. Фото: Иван Жилин / «Новая»

13 июля Кромский районный суд Орловской области огласит приговор по делу школьного учителя Александра Бывшева, написавшего стихи в поддержку Украины и обвиненного за это в экстремизме (см. № 34 «Новой» от 3 апреля»). В стихах, признанных в России «разжигающими ненависть по отношению к русским», автор говорил о праве украинцев бороться за Крым и за независимость. В том числе — с оружием в руках. Теперь за это ему грозит до четырех лет лишения свободы. Корреспондент «Новой» пообщался с односельчанами Бывшева. И ни у кого не встретил сострадания к опальному земляку.

 

«А потом вы это опубликуете еще!»

Уголовное дело против Бывшева началось с публикации в кромской районной газете «Заря». Двое жителей Кром в апреле прошлого года напечатали письмо, в котором доносили «куда следует» о поддержке школьным учителем «украинского фашистского государства» и требовали вмешательства прокуратуры.

В редакции «Зари» пусто. Только одна дверь открыта. За дверью спорят водитель и бухгалтер. «Ты же сказал, что в Тросну ездил, — напирает бухгалтер. — Откуда такой расход бензина, я тебя спрашиваю?»

Главный редактор Светлана Нашиванко занимает темный просторный кабинет с сервантом, рабочим столом и голыми стенами.

— Светлана Геннадьевна, — начинаю с порога. — Я корреспондент «Новой газеты», пишу материал про дело Александра Бывшева. Можно вам задать пару вопросов?

Не успеваю я договорить, как редактор, смотревшая на меня вполоборота, резко разворачивается и моментально срывается на крик.

— Нет, нельзя! Вы меня что, за дуру держите?

Никогда раньше мне не доводилось видеть такой резкой смены настроения. Главный редактор кричала, стуча кулаками по ручкам кресла.

— Приезжали уже с «Дождя». «Мы просто вас спросить, просто вопросы задать». А потом все это в интернет выложили! Я вам сейчас скажу, а вы еще это опубликуете потом! До свидания! До свидания!

 

«Он ел наш хлеб…»

Вся культурная жизнь Кром крутится вокруг главной поселковой площади — площади Освобождения. Выйдя из редакции «Зари», направляюсь к соседнему зданию. Детской школой искусств уже 19 лет заведует Галина Альянова. Встречает меня прохладно, интересуется, не собираюсь ли я защищать Бывшева, и, получив ответ, что моя цель — собрать разные мнения, делает недовольное лицо, но соглашается на разговор.

— Раньше мы с Александром Михайловичем работали, приглашали его читать стихи на наши мероприятия: на детские концерты, на утренники. Были хорошие отношения. Но вот когда случились украинские события — я не знаю, что с ним произошло. Он почему-то начал называть нас, русских, оккупантами Крыма. Это получается я, или вот Екатерина Ивановна (показывает на своего заместителя — И.Ж.) оккупанты? В общем, мы с ним больше не общаемся.

— Хорошо, — говорю. — Но есть и такая точка зрения: человек имеет право на свое мнение…

— О! — перебивает меня директор. — Я же говорю: пришел в защиту писать! Вы посмотрите на него, Екатерина Ивановна!

Екатерина Ивановна молчит.

— Ну, так я вам скажу, — продолжает Альянова назидательно. — Бывшев ходил по нашим улицам, он ел наш хлеб. А теперь он ругает Россию? Это, по-вашему, можно? Самому не мерзко от этого?

— То есть говорить о проблемах страны не нужно?

— Да, у нас в стране есть проблемы. Вот, например, мы сколько добиваемся, чтобы асфальт новый на площади перед школой положили? Пишем письма в администрацию… Ну нет пока возможности! И мы ждем! Зачем об этом кричать на весь мир? Будет возможность — положат.

После этих слов я предложил Альяновой сфотографироваться, но она резко возразила: «Никаких фото. Лучше бы вы по другому поводу меня сфотографировали. Катенька, проводите его».

 

Наказать прилюдно

Совсем иначе отнеслись к моему визиту в кромском Доме культуры. Говорить о Бывшеве согласились охотно. Но — анонимно. «Мы вам все расскажем, только нас не называйте. Что-то не то взболтнем, в Орле узнают — головы полетят».

— Александра Михайловича мы осуждаем, — разговор идет в кабинете директора, вокруг меня сидят трое работников Дома культуры. — Все знают, что происходит на Украине. Самое главное, человек-то образованный! А попался на украинское зомбирование. Ну, понятно: он говорит, что у него мама украинка, что он туда ездил каждое лето. Яблоко от яблоньки далеко не падает. Но живет-то в России! Езжал бы тогда в свою Украину, раз ему здесь так плохо.

Сотрудники ДК долго вспоминают «прежние» стихи Бывшева — о природе, о поселке, для детей. В кромской библиотеке, оказывается, раньше было шесть сборников стихотворений Бывшева. Теперь оставили только два: детский и о Великой Отечественной войне. Остальное выкинули.

— Была у него там политическая сатира. Мы закрывали глаза из уважения. Но человека, видимо, понесло, славы захотелось. А сейчас славу заработать легко — надо власть ругать, — продолжается наш разговор. — Мнение такое: зла мы ему не желаем, в тюрьму не сажайте. Публичной порки вполне хватит. Вывести его на площадь к Ленину, снять штаны и выпороть.

— Нет такого наказания, — замечаю я.

— А зря. Публичный позор его остепенит.

Мне предлагают погулять полчаса. За это время обещают найти «еще интересных людей, чтоб пообщаться». Соглашаюсь. Иду в магазин. На кассе, пробивая шоколадку, спрашиваю продавца: «Вам известно что-нибудь об Александре Бывшеве»?

— Бесстыдник этот, — равнодушно говорит продавщица. — Не посадили его еще?

 

«Ходят люди от Макаревича»

Спустя полчаса возвращаюсь в Дом культуры. В кабинете директора сидит кромский краевед Василий Агошков. Директор встречает меня холодно:

— Иван, я больше не хочу с вами разговаривать. Вы в защиту Бывшева статью пишете, да?

Эта удивительная особенность местных жителей: уже второй человек считает, что я, задавая вопросы, защищаю Бывшева.

— Я ваши мнения собираю. Вот что вы скажете — то и опубликую.

— Звонил глава района, сказал ничего вам не говорить. Сейчас много всяких бродит, ходят люди от Макаревича и узнают, какая обстановка у нас. Так что мне сказано вас выставить.

— Но позвольте хотя бы господину Агошкову вопрос задать.

— Мне не надо задавать вопросов, — Агошков встал со стула. — Я тебе сам все скажу. Я, сынок, не понимаю, почему вы, журналисты, ко всякой сволочи тянетесь. О Бывшеве уже кто только не написал, даже телевидение приезжало. У нас в Кромах, что — других достойных людей нет? Настало время, когда гад может прославиться, а хороший человек — не интересен. Я написал летопись Кром, три сборника стихотворений. Может, обо мне напишешь?

— Но…

— Я понимаю, у тебя другое задание. Езжай в Москву, мы посмотрим, что ты напишешь.