Отлучите меня

Я не видел, как протоиерей Дмитрий Смирнов вломился на концерт, посвященный празднованию дня рождения радиостанции «Серебряный дождь». Но, услыхав об этом святоотеческом подвиге и увидав фотографии его, я испытал острое чувство неловкости.

Когда был скандал с группой Pussy Riot (их выходка в храме Христа Спасителя, к слову сказать, тоже вызвала во мне чувство неловкости), когда вся прогрессивная общественность набросилась на православных, многие мои православные друзья писали в социальных сетях: «Вы нас не знаете! Мы не такие, какими вы нас себе напредставляли!»

Теперь нас знают. Мы показали себя. Мы вламываемся к соседям без спроса и портим им праздник. Мы не можем потерпеть, если у соседей играет громкая музыка, не в позднее вечернее время даже, а среди бела дня. Тогда как соседи с пониманием терпят, когда в пасхальную ночь, например, наши колокола трезвонят что есть духу и не дают спать всему атеистическому либо инославному околотку.

Мы ведем себя неприлично. Те самые церковные облачения, которые Ксении Собчак нельзя было даже примерить в шутку, мы вытащили теперь на сцену и замешали в скандале. Повторяю, это не кощунница Ксения Собчак вылезла на концертную эстраду в епитрахили, это священник Дмитрий Смирнов вылез. Священник! В одеждах, предназначенных исключительно для богослужения! Ввязался в скандал!

Боже, как неловко!

Особенное чувство неловкости я испытываю в тех случаях, когда неприлично ведут себя люди, к числу которых я отношусь. Если на курорте каком-нибудь английские туристы под окнами гостиницы орут ночью футбольную кричалку, я испытываю всего лишь дискомфорт, потому что меня разбудили. Но если под окнами в ночи русские туристы орут «Таги-и-и-ил!», я испытываю острое чувство неловкости и стыда, потому что они орут на моем языке, на языке Пушкина и Толстого, который я знаю и люблю.

И мне особенно стыдно, потому что я уверен: Ахматова клялась «сохранить тебя, русская речь, великое русское слово», не для того, чтобы под окнами гостиницы в Анталии орать «Таги-и-и-ил!».

И про епитрахиль я знаю, зачем она. Я знаю это особенное чувство, когда епитрахиль накрывает мою склоненную и покаянную голову. И я представить себе не могу, что должно случиться, чтобы епитрахилью размахивали на концертной эстраде.

Мне неприятно было видеть неприличные выходки православных активистов вроде Дмитрия Энтео, но все же терпимо, поскольку я не отношу себя ни к активистам, ни к фундаменталистам, ни к фанатикам. Но в Символе Веры у нас написано: «Верую во Единую, Святую и Апостольскую церковь». А она Единая, Святая и Апостольская во всей соборности своей и единстве, с апостолом во главе, с атрибутами своими и в апостольских облачениях врывается к соседям, переворачивает столы, лезет на сцену и портит праздник. Во что же я теперь верую? Это ж теперь Символа Веры не прочтешь без горькой усмешки.

Главная беда в том, что от церкви, которая теперь замешана в отвратительном скандале, я не могу отстраниться. Вот не нравятся мне депутаты Государственной думы, принимающие идиотские законы о запрете кружевных трусов и густоте тонировки автомобильных стекол, вместо того чтобы принять множество наинужнейших законов, — ну, так я и не хожу к ним в Госдуму, и по телевизору про них не смотрю, и в газетах про них не читаю. Не нравится мне, как орут и беснуются футбольные фанаты, — так я и не хожу на футбол.

Но к Русской православной церкви я чувствую себя имманентно принадлежащим. Я не могу отказаться от того, что я православный человек. И стало быть, теперь я — один из людей, которые врываются к соседям, чтобы портить им праздники.

Это очень горько.