Александр Росляков. ОБИДА

Хотя шел дождик, комары за окном поселковой школы все равно летали, снуя меж дождевыми каплями и отважно бросаясь на стекло, чтобы проникнуть сюда, к людям, за нужной им капелькой крови.

В третьем классе тянулся нескончаемой глистой урок географии.

– В средней полосе преобладают степи и лесостепи, почва подзолистая, суглинистая, – бубнила заунывным голосом учительница.

Мишка Новиков сидел у окна – и вот уж ни за что бы не поверил, что средняя полоса – это и есть то, что он сейчас видит: дальний темный лес в сырой дымке, поле за околицей и комариный дождик… А еще ближе, в самом школьном дворе, мелкая девчонка в плаще с капюшоном играла в классики осколком кирпича. Расчерченные мелом квадраты уже почти стерлись с мокрого асфальта, но она с упорством комара продолжала толкать ногой свой камешек. Рядом торчала другая, совсем кнопка – и, подражая первой, подпрыгивала вместе с ней. Мишка жгуче завидовал обеим…

– Новиков, не вертись! Второй раз обращаю на тебя внимание!..

Но голова его помимо воли поворачивалась туда, где шла какая-то хоть жизнь.

– Так, Новиков, встать! Пересесть за первую парту!

Мишка подобрал свои вещички и пересел. Когда обернулся назад, его давнишний враг – очкастая Попова – злорадно скорчила ему рожу и высунула свой длинный язык. И он сразу вспомнил, что сегодня обязательно решил дать ей по голове – за то что она дразнилась на каждой перемене:

– Новиков – пьяница! Отец под забором валяется! – И всегда еще подгадывала так, чтобы рядом был кто-то из учителей.

Мишка стал сладко предвкушать свою месть – но тут же ощутил внутри какой-то холодок тревоги. Он уже знал по опыту, что когда задумаешь что-то такое, потом обязательно влетит. В школе надо было «вести себя» и «держаться»; он так и старался; но потом, всегда неожиданно для себя, «обрывался». И хоть чутье порой подсказывало будущую неприятность, уйти от нее не удавалось нипочем.

Наконец урок закончился. Теперь учительница заставляла положить руки на парты и сидеть смирно. Кто сидел смирней, освобождался раньше – а непоседам грозил срок от звонка до звонка. И Мишка с тоской подумал, что его не скоро выпустят, раз уж пересадили на уроке. Но вдруг вспомнил совет дружка: надо смотреть ей прямо на ноги, под стол, тогда сразу отпустит. Он подумал, куда лучше смотреть: на коленки или на туфли? И стал смотреть на коленки, потому что туфли были больно старые и безобразные, еще протертые с боков мозольной косточкой.

Но ему и тут не повезло. Учительница, почти не глядя на класс, что-то писала в своем журнале и отпускала наобум: сперва тихонь-девчонок, потом остальных… Один раз недружелюбно зыркнула на него поверх своих очков – и только машинально одернула на коленях юбку…

Когда Мишка выбежал во двор, дождь уже кончился. Попова с ее подружками прогнали мелюзгу от тех классиков и заново чертили их своим карманным мелом. Как только Мишка показался, она закричала:

– Новиков – пьяница! Отец – алкаш!

Учителей как раз не было видно, Мишка подскочил к ней и, как и замышлял, шлепнул ее по башке портфелем. Но она, к его удивлению, в ответ не погналась за ним, а жалко скуксилась и зарыдала, он аж растерялся:

– Не будешь обзываться!

В ее лице мелькнуло неподдельное, еще пуще озадачившее Мишку горе – и она пошла к школьному крыльцу, стараясь погромче, напоказ заливаться своим плачем.

И его прежняя смутная тревога превратилась в твердую уверенность, что опять нарвался.

И точно: вечером после продленки к его дому прибежала Танька Жичкина, подружка Поповой, и закричала радостно через забор:

– Дядя Коль, вас в школу вызывают! Мишка Попову избил!

– Как?

– Портфелем по голове. И очки ей разбил!

Про очки было наглой ложью, Мишка подскочил к забору, чтобы сказать это – но встретившись с хмельным взглядом отца, проглотил язык.

– Ты за что ее?.. Ну?.. Тебя спрашивают!

– Ни за что…

– Девок бить, сученыш!

В тот же миг в Мишкиных глазах сверкнул огонь, он упал на землю от отцовского удара, но сразу вскочил и даже не заплакал. Хотя плакать ужасно хотелось – не столько даже от боли, сколько от обиды, от Танькиной радости, от тяжелой гари, которой дышал отец, от его мутных и несправедливых глаз.

Мишка развернулся и хотел было пойти через задний двор куда глаза глядят, но вспомнил, как уже однажды ходил туда – за что влетело еще больше. Поэтому забился в дальний угол огорода и сидел там, пока отец еще с четверть часа скандалил с матерью, вышедшей из дома на шум во дворе.

Но довольно скоро обида его прошла. Главное, наказание уже было позади, отец никогда долго ничего не помнил, а в школу, Мишка точно знал, он не пойдет – о чем тот и сказал за ужином:

– Ага, разбежался! Им за что деньги платят? Пусть и учат!..

Назавтра Мишка даже чувствовал себя слегка героем, показывая дружкам по пути в школу свой небольшой фингал под глазом. А когда встретился в классе с Поповой, презрительно бросил ей:

– Ябеда!

– Ага, получил в глазик!

– Я тебе очков не разбивал!

– Это чтоб тебе больше досталось!..

Вошла учительница, все кинулись к своим партам и замерли у них по стойке смирно. Удостоверившись в общем смирении, она скомандовала:

– Садитесь.

Мишка, садясь за свою парту, думал, что для него вся давешняя передряга уже кончилась. Но он жестоко ошибался.

– Вчера Новиков после уроков избил Попову и разбил ей очки…

– Я ей очков не разбивал! Зачем вы врете, если тоже ходите в очках!

– Так, ты еще хамить педагогу? Будем воспитывать таких драчунов, если их дома не воспитывают. А ну выйди к доске!

Мишка, еще не представляя, в чем будет заключаться это воспитание, вышел.

– И ты, Попова, выйди.

Та тоже вышла.

– Теперь извинись перед девочкой.

Мишка, залившись до ушей пунцом, молчал.

– Так, за отцом посылать? Я ведь сейчас не Жичкину, а участкового за ним пошлю!

Не страх очередной отцовской плюхи, но ужас от того, что вдруг сюда и впрямь притащат пьяного отца, заставил Мишку пробормотать:

– Извини.

– Не так. Скажи: «Извини пожалуйста».

– Извини пожалуйста.

– А теперь ты, Попова, ударь его.

Мишка не ожидал совсем такого поворота, поэтому не успел ни отскочить, ни защитить свое лицо руками. А Попова, вмиг сообразив, что может сейчас безнаказанно с ним расквитаться, с размаху влепила ему звонкую пощечину. Весь класс дружно заржал.

А Мишка стоял, оцепенев от оглушительной обиды и стыда, и по его щеке катилась жидкая, горючая слеза…