Кухня дарвинизма

(отрывок) ...Образно выражаясь, тень Маркса, Фрейда и Дарвина нависла над обществом, наступило «смутное время» для этических понятий – не только христианство, но и всякая «поэзия» в те времена получила в лице этой тройки мощного противника. И здесь мне хотелось бы отметить ряд событий антропологии, которые нельзя понять иначе как окрашенными в эти новые цвета, так как начало ХХ века ко всему прочему ознаменовалось еще и расцветом расизма в развитых странах Старого и Нового света. 


В литературе есть классический прием – для понимания сути масштабного явления берется небольшая, как правило, «этическая» живая деталь, дающая представление о качестве всего события. Например, к 1904 году относится история с пигмеем по имени Ота Бенга. Американский исследователь Африки Сэмуэл Вернер привез на родину из Бельгийского Конго захваченного им пигмея, в котором углядел искомое недостающее звено меж обезьяной и человеком. Пигмей был женат, имел двоих детей, но, будучи привезенным в Штаты, в зоопарке Бронкса был посажен на цепь в обезьяньем вольере, вместе с орангутаном. Тысячи людей приходили поглазеть на живое «недостающее звено»... пока вся эта история не закончилась самоубийством пигмея.


Сегодняшние адепты дарвинизма пытаются любое упоминание об этой истории (как и упоминание о Пилтдауне) изобразить мерилом «занудства» критиков эволюции. Мол, история Ота Бенга не имеет никакого отношения к истории эволюционизма, так как лежит на совести отдельных представителей шоу-бизнеса, проявлявших в своей деятельности традиционный для Америки того времени расизм.


Возможно, это так и есть, но история пигмея – это лишь один маленький штрих, срез тогдашних событий и умонастроений – то есть, тогдашних представлений о мире, о нашем месте в нем, о справедливости и прочих «вещах призрачного происхождения». Просто шоу-бизнес? Единичный случай, не имеющий отношения к науке? Но в начале XX века каждый более-менее приличный музей естествознания хотел иметь в качестве популярного экспоната «утраченное звено эволюции», а именно – череп современного австралийского аборигена. Такое определение дал австралийским аборигенам сам Дарвин, следствием же коллекционной лихорадки стало то, что тысячи охотников (не в переносном, а в прямом смысле охотников-стрелков) устремились в Австралию за экспонатами. Австралийский исследователь Кен Хэм рассказывает об этих событиях:


«Аборигенов убивали как животных – сдирали с них шкуру, а черепа вываривали – это были излюбленные экспонаты для музеев – например, Америки, Англии и Германии. Приблизительно десять тысяч тел австралийских аборигенов было привезено в британские музеи – и всё это с целью подтвердить распространившееся заблуждение, что именно они, австралийские аборигены – «утраченное звено» эволюции. Американские ученые, кроме того, занимались сбором образцов так называемых «недочеловеков». В Вашингтоне, округ Колумбия, в Смитсоновском институте хранятся останки 15 тысяч людей различных рас».


Все это я говорю, возможно, с единственной целью – вопреки расхожему эволюционному штампу о Пилтдауне как о «единственной ошибке ученых-эволюционистов» (иногда называемой не иначе как курьезом) все-таки напомнить, что это, мягко говоря, не совсем так. Разумеется, отстрел и похищение аборигенов – грязный и преступный бизнес, но верно и то, что предложение подобного «товара» никогда не состоялось бы без конкретного «научного» спроса.



3.

Если питекантропа Дюбуа можно воспринимать как первое проявление пилтдаунского подхода в науке, как «пилтдаунскую генеральную репетицию», то Пилтдауном № 2 в терминах этой новой философии можно смело назвать находку из Брокен-Хилл.


Она была сделана в 1921 году, в тогдашней Родезии (ныне Кабве в Замбии, Южная Африка) рабочими горнопромышленной компании, занимающейся добычей свинца и цинка. Прорезав один из холмов глубокой выемкой-шахтой, рабочие наткнулись на пещеру, наполовину заполненную костями животных. Судя по всему, пещера в течение продолжительного времени являлась естественной ловушкой, в которую животные проваливались сверху через отверстие в потолке. Возможно также, что их останки накапливались, приносимые сюда сверху потоками воды. Люди в пещере никогда не обитали, но поверх костей животных нашлись и фрагментарные останки нескольких человек. Наиболее сохранившимся из них был череп мужчины, известный сегодня как ВН 1 (Брокен-Хилл-1), Кабве или Родезийский человек.


Этот череп вместе с другими скелетными фрагментами попал на стол уже известному нам Артуру Вудворту, одному из сообщников пилтдаунского открытия. Бывшего «завхоза» Британского музея мы находим в этот период уже во всей славе и непререкаемости авторитета мировой величины. На правах гуру и звезды антропологии именно Вудворд и сделал первое описание родезийского черепа.


Наивные христиане полагали когда-то, что все люди произошли из одного, божественного источника. Но отныне ученые, вооруженные идеями Дарвина, уже знали наверняка, что все люди произошли от животных предков, и, мало того – разные группы людей, в зависимости от «условий среды», эволюционировали с разной скоростью.


Если бы сэр (он уже был сэр) Артур Смит Вудворт узнал, что антропологи конца ХХ века назначат Родезийскому человеку возраст от 125 до 300 тысяч лет, он бы немало удивился. Дело в том, что Вудворт описал костные останки как практически современные, имеющие возраст не более 30–40 тысяч лет, но при этом содержащие «примитивные» обезьяньи признаки. Вывод ученого был однозначным – в то время, когда прогрессивные кроманьонцы колонизировали Европу, жители Африки находились еще на полуживотной стадии развития.


Расисты были в полном восторге от такого заключения – собственно, сама «наука» официально подтвердила их взгляды. Хотя ученые Британского музея с Вудвортом во главе ставили перед собой более «человечную» и совсем не расистскую задачу – всего лишь отсталостью африканской расы от остального человечества доказать справедливость эволюции…

.


Череп Родезийского человека из Брокен-Хилл (BH 1)


В 1928 году, стоило звезде антропологии уйти на пенсию, «дело о Родезийском человеке» легло на стол преемнику шефа, В. Пикрафту, по специализации орнитологу.


Мифологический уровень, заданный пилтдаунской святыней в антропологии, к тому времени был столь высок, что исследователи вроде Пикрафта уже не стеснялись крайне облегченного и, по сути, откровенно религиозного подхода в деле любых возможных доказательств эволюции. Пикрафт решил внести свою личную лепту в укрепление фундамента эволюционизма. Для начала он решил разобраться с черепом Родезийского человека «по-своему». На правах нового хозяина он описал череп так изящно, что эволюционистская предубежденность проглядывала даже в самом имени находки – «Cyphanthropus rhodesiensis». На человеческий язык это переводилось как «сутулый человек родезийский», точнее, «сутулочеловек родезийский», где «человек» даже не был выделен в отдельный род (есть люди, а есть сутулолюди), зато имел отдельную классификацию по месту жительства. Или Пикрафт в будущем ожидал от археологов новых находок «сутуло-человеков» из других регионов? Совершенно волюнтаристским образом сутулость вдруг стала эволюционным признаком, хотя идею об этой «сутулости» примитивных людей Пикрафт вывел не из каких-либо фактов, а исключительно из собственных фантастических представлений о ходе эволюции.


Как мы помним, в комплекте с родезийским черепом значились и некоторые другие части скелета. Преемник Вудворта на одной классификации не успокоился. Руководствуясь теми же собственными представлениями об эволюции, Пикрафт на основании обломков бедренных и тазовых костей (кстати, морфологически ничем не отличающихся от современных людей) «реконструировал» полный облик Родезийского человека, выставив его на всеобщее обозрение в Британском музее... Взорам посетителей предстало дикого вида существо, впрочем, не столько страшное, сколько комичное – носки у реконструированного отца африканских народов были сведены внутрь, а колени полусогнутых ног вывернуты наружу. Во всем его облике было, с одной стороны, что-то неистребимо эволюционное, а с другой – неистребимо птичье. Понятно, что эту реконструкцию делал не профессиональный анатом, а орнитолог. Понятно, что с точки зрения сотрудников музея эту реконструкцию делал «шеф», перечить которому многие из них просто не осмелились. Но также понятно и то, что эту реконструкцию делал человек, горячо любящий эволюцию и изо всех сил желающий ей «помочь» – невзирая ни на какую истину.


И всё бы ничего, но коса Пикрафта нашла на камень «пилтдаунской группировки». Профессор Ле Грос Кларк из Оксфордского университета, в то время еще активный сторонник пилтдаунского черепа (а авторитет этого ученого в научных кругах был бесспорен), в категоричной форме высказался против новаций Пикрафта. И в этом была своя определенная логика, ибо Пикрафта «здесь не стояло». Против рожна не попрешь – фальсифицировать историю может только тот, кто «круче», кто имеет статус фальсификаторов-первопроходцев – то есть, мы, настоящая научная элита, а не какие-то там выскочки-орнитологи. Или, выражаясь простым языком, «эти орнитологи совсем обнаглели, не уважают нашего Пилтдауна!». В конце концов Пикрафт решил не конфликтовать с отцами-основателями новой антропологической науки и снял свою реконструкцию в пользу их фальшивого пилтдаунского предка с подпиленной (ими же) обезьяньей челюстью.


…Но история Родезийского человека на этом не закончилась. В дни триумфа «первого англичанина» на Африку не обращали ни малейшего внимания, но позже, когда пилтдаунский подлог был раскрыт и взоры исследователей обратись в сторону черного континента, череп Родезийского человека очень даже пришелся ко двору новой, постпилдаунской антропологии.


Дело в том, что эта новая, активно утверждаемая эволюционистами теория африканского происхождения человечества имела лишь одну проблему, свойственную, впрочем, всем прежним и нынешним эволюционным построениям, а именно – отсутствие реальных доказательств.

В данном случае – испытывала острый недостаток в останках прямых предшественников Homo sapiens, так называемых архаичных сапиенсов, на территории Африки. Африканская коллекция не может пожаловаться на скудость ископаемых останков обезьян, в ней хорошо представлены и находки так называемых «ранних людей», но между периодом последних Homo erectus (1,4–1 млн. лет назад по стандартной эволюционной шкале, далее – «с.ш.») и относительно «прогрессивных» Homo sapiens (100–200 тыс. лет назад) существует явная «вещдоковская» пропасть. Которая и ныне, к ужасу африканоцентристов, позволяет оппонентам делать неприличные намёки на то, что редкие находки непосредственных «предшественников» современного человека сами являются лишь пришельцами в здешних краях. «Сами мы не местные...».


Родезийскому человеку – 30–40 тысяч лет? Нет, такой «кузнец» эволюционной антропологии был не нужен. Времена поменялись, и теперь эво-антропология остро нуждалась в африканском предке современного человечества возрастом не менее 100–200 тысяч лет. Поэтому датировку Вудворта нужно было пересмотреть самым решительным образом!


Тут, правда, эволюционной фантазии мешал развернуться ряд досадных несообразностей. Во-первых, не пустым звуком было то, что все исследователи (и среди них антропологи мировой величины) до недавнего времени единодушно признавали молодой возраст Родезийского человека, считая его существом, относящимся к тупиковой ветви человеческого развития, хотя и дожившим до времени всемирной экспансии кроманьонцев. Во-вторых, с самим черепом всегда было «всё не так, как надо». Несмотря на многочисленные последующие раскопки и изучения знаменитой пещеры в Брокен-Хилл, обстоятельства, связанные с находкой главной реликвии – родезийского черепа, – всегда оставались крайне туманными и противоречивыми. Напомню еще раз, что останки были извлечены из раскопа не учеными, а рабочими, и, что называется, в прямом смысле «принесены с улицы». При этом первоначальное местоположение черепа и связь его с другими человеческими останками и орудиями навсегда осталась неизвестной; более того – череп, по некоторым сообщениям, был найден в стороне от других человеческих останков на пещерном уступе. Среди орудий труда, обнаруженных в пещере, были не только каменные инструменты (периода африканского «среднего каменного века», аналога европейского мустье), но и костяные. Однако самым неприятным обстоятельством для передатировщиков оказывалось то, что все человеческие кости, включая найденный череп, в отличие от костей животных были почти не минерализованы, что свидетельствовало в пользу их малого возраста.


Но, как говорится, деваться было некуда – эволюционизму в очередной раз нужно было «брать» и «творчески развивать» то, что имеется в наличии. На удревнение возраста черепа с официальным названием «Брокен-Хилл-1» набросились с таким энтузиазмом, что, кажется, даже перестарались. Среди нижележащей фауны пещеры археологи нашли останки ныне вымерших животных – одну из форм сервала и махайрода. Неизвестно, как они попали в пещеру – возможно даже, что были вымыты в другом месте, из более древних слоев, и принесены сюда водными потоками. Однако еще первым исследователям пещеры (не открывателям, а именно пришедшим за ними исследователям) было вполне очевидно, что кости сервала и махайрода явно более древние, чем неокаменелые человеческие останки. Против нынешних удревнителей возраста, казалось бы, работало и интуитивно понятное правило – датировать по «сопутствующей фауне» что-либо в такой свалке просто некорректно. Но сам по себе факт присутствия черепа Родезийского человека в этой «свалке» позволил удревнить его возраст сразу до 100 тысяч лет. Химический анализ (рацемизация аспартиновых кислот) для одного из костных человеческих фрагментов в 1974 году показал возраст порядка 110 тыс. лет, но был признан неточным, тем более, что и возраст требовался еще более солидный. Дальше – больше. Некоторое время спустя опять было решено «прицепиться» к сопутствующей фауне. Ученые Клайн и Райтмайр в 1998 году заявили о том, что по ассоциации человеческих останков с самой древней фауной в пещере можно говорить о 400–700 тысячах лет! Но и этот рекорд был побит. Мечтательно закрыв глаза, ученые Макбрирти и Брукс представили, что сервал и махайрод, гипотетические современники Родезийского человека, могли обитать в этих краях… целый миллион лет назад!


Впрочем, возраст в миллион лет для родезийца даже опытным эволюционистам показался чрезмерным. Были сообщения о попытках абсолютного датирования урановым методом, но подобные вещи, как и полученная «абсолютная» дата в 300 тысяч лет, представляются мне странными своей ситуационной анекдотичностью – для измерения чего может быть вообще в данном случае применен урановый метод? Для определения по образцам породы возраста пещеры, бывшей свинцовым месторождением? Или для измерения возраста останков человека и животных, обитавших в районе свинцового месторождения и уже по определению содержащих в костях высокую дозу свинца, накопленного, так сказать, «естественным» образом, то есть с пищей? На самом же деле «абсолютный» возраст для Родезийского человека был получен с учетом «сопровождающих культурных остатков», то есть, с оглядкой на технологию изготовления орудий труда, опять же, неизвестно, принадлежавших ли родезийцу в реальности.


Подобные кульбиты поражают своей «научностью» – очевидно, что для достижения нужного результата эволюционисты манипулировали данными фактически по своему желанию – могли хоть удревнить датировку родезийца по сопутствующей фауне (1,3 млн. лет у Макбрирти), хоть «обрезать» урановую с помощью «прогрессивного» типа орудий древних людей. Лично мне неизвестно, применялся ли к органическим неокаменевшим останкам радиоуглеродный анализ, однако ни в одном из сообщений упоминаний о нем я не встречал. Возможную причину предположить просто – считается, что этот метод надежно работает лишь в интервале до 50 тысяч лет, так что в данном случае к нему, видимо, просто не обращались – «не интересно»…


В конце концов современные удревнители возраста черепа встали перед нелегкой задачей. Оставалось рассматривать череп как «вещь в себе», то есть завышать ему возраст, опираясь исключительно на единственный признак – его собственную морфологию.


Хотя опора на морфологию в данном случае была скользкой как никогда. Череп из Брокен-Хилл не вписывался ни в какие известные критерии, будучи настоящей антропологической химерой. Формой свода и мощными надбровными дугами он походил на неандертальца, но лицевой частью почти не отличался от современного человека. Нынешним коллегам Вудворта, судя по всему, пришлось всё же некоторое время поломать голову над новой датировкой. С одной стороны эволюционизму нужен был не «обезьяночеловек», не переходная форма, а именно непосредственный отец первых эмигрантов-сапиенсов, некий «недосапиенс», лично породивший 100 тысяч лет назад сапиенса настоящего и доказавший бы, что человечество пошло именно из Африки. Такому отцу народов, учитывая его некоторую архаичность, надлежало иметь возраст чуть старше сапиентных ста тысяч. С другой стороны головной болью эволюционизма был уже упоминавшийся временнóй провал между последними африканскими хомо эректусами и первыми современными людьми. Желательно было протянуть эволюционную «руку помощи» и туда, во тьму веков. Антропологи почесали в затылке и… назначили черепу окончательный «точный» возраст 125–300 тысяч лет (именно так!). Примерно тот же фокус проделали и с аналогичными африканскими предсапиенсами – находками из Бодо, Ндуту, Сале, Салданьи и другими[1].


* * *

…Таким образом, с помощью одной-единственной археологической находки из Брокен-Хилл адепты эволюционизма последовательно: а). провели в начале века «идеологическую работу» на неблагодарной ниве расизма; б). сделали тогда же фальшивую реконструкцию очередного «предка», по сути мало отличающуюся от пилтдаунской подделки и в). закрыв глаза на все изъяны и загадки в биографии, дали в наши дни брокен-хилльской находке «пилтдаунскую должность» на том участке, где эволюционизм испытывает особый недостаток в доказательствах.


А между тем, завершая разговор о черепе из Брокен-Хилл, замечу, что существует один очень простой вариант его «разгадки», предложенный еще антропологом и патологоанатомом Францем Вейденрейхом, но проигнорированный и в прошлом, и теперь. Какого бы возраста ни был родезиец, его «архаичные» («примитивные» по Вудворту) черты объясняются акромегалией – болезнью, связанной с нарушением эндокринной функции паращитовидной железы и неузнаваемо искажающей структуру и форму лицевых костей. В эволюционных изданиях очень неохотно говорится о том, что череп родезийского человека обладает просто массой вопиюще патологических признаков, что, вероятно, связано с отравлением ядами цинка и свинца, которыми перенасыщена почва Брокен-Хилл. Столь же неохотно эволюционисты упоминают и о костных фрагментах других индивидов (особенно фрагментах лицевой части черепа Брокен-Хилл-2), которые полностью идентичны анатомии современного человека. Если предположить, что Брокен-Хилл-1 и 2 были членами одной группы, то малый возраст Родезийского человека становится почти несомненным.


Таким образом, хитрая «резиновая» датировка по морфологии, равно как и возраст, равно как и статус «отца народов», скорее всего, являются обычной эволюционной липой. Есть и экзотические версии. В связи с общей невнятностью этой находки некоторые исследователи, например, Дж. Куоззо, сегодня утверждают, что обладатель брокен-хилльского черепа жил практически в наши дни, а отверстие на его левом виске является пулевым, полученным при жизни. Впрочем, все эволюционные надежды, связанные с черепом родезийского человека, были в наши дни развеяны новыми находками – особенно людей из Атапуэрка (Испания), возрастом 900 тысяч лет, но при этом практически современной морфологии, да еще проживавших не в желанной Африке, а в Европе…