Формула господства

Каждому из четырех периодов российской политической жизни за последнюю треть века свойственны разные типы воздействия власти на сознание и поведение общества.

При этом, вопреки обыденной точке зрения, пропаганда и манипуляция сознанием – это разные явления, разные способы воздействия.

Пропаганда – это способ утверждения идеологии. А идеология и манипуляция на деле несовместимы.

Любая идеология несет в себе базовую систему ценностей, учение о политической и экономической организации общества.

А манипуляция предполагает разрушение любых устойчивых представлений. Она требует "разорванного", "гибкого" сознания, при котором никакие прочные представления не мешают воздействию элиты на поведение людей. Последних можно заставить действовать вопреки их собственным интересам, но в соответствие с интересами элиты.

Идеология предполагает известное ограничение элиты официально принятыми ценностями и целями, в то время как манипуляция позволяет элите быть свободной от этих ограничений.Как ни странно, но в советский период, в частности, в позднесоветский, власть элиты не опиралась на манипуляцию – она строилась на апелляции к неким базовым ценностям и целям официально принятой идеологии. Элита, принимая свои властные решения, опиралась на постулаты принятой идеологии и успехи, достигнутые в русле следования этой идеологии.

Это создавало прочные основания для господства, но предполагало определенные обязанности и ограничение возможностей, особенно, форм экономической деятельности.

"Перестройка" в этом отношении – это слом существовавших ограничений. Элита освобождалась от своих обязанностей и границ своего поведения и потребления. Слом ограничений – это слом и разрушение ценностей и идеологии, слом всей системы устойчивости, в частности, устойчивости властвования.

Именно тогда и происходил переход от пропаганды и идеологии к манипуляции. Эта манипуляция была построена на разрушении способности к самостоятельному построению умозаключений, то есть к логическому мышлению, а также на отношении к любым устойчивым преставлениям как к чему-то порочныму. Не те или иные идеологические конструкции, а сама способность и склонность к логическому мышлению, последовательности и целеполаганию объявлялась подобием догматизма.

Человеку предлагается вопрос: "Ты согласен, что жаба – зеленая? – Да. – А что доллар зеленый? – Да. – Значит, надо строить рынок".

Человек в недоумении: причем здесь жаба, доллар и рынок? Он еще не готов согласиться. Тогда ему говорят: "Это у тебя рецидивы старого мышления. Ты не понимаешь, потому что тебе нужно, чтобы все было разложено по полочкам, как в "Кратком курсе истории ВКП(б)". Ты не преодолел в себе сталинизм. А все уже давно поняли, что ты не прав".

Человек смущен: как будто полная чушь. С другой стороны, ведь жаба правда зеленая, как и доллар. А доллар имеет хождение в "рыночных странах".

Значит, два суждения из трех верны. Наверное, верно и третье, просто сам он еще этого не понял. Но ведь все другие давно поняли, так что стыдно быть таким тугодумом. В общем, нужно строить рынок.

Иными словами, обществу предлагается некий набор нелепостей, вся сила которых заключается в массовом повторении.

Эта система манипуляции разрушила преграды сознания при переходе к новой экономической реальности, но пропагандируемая реальность сама требовала неких устойчивых ценностных представлений, формально говоря, утверждения либеральной идеологии (имея ввиду под ней то, что действительно является либеральной идеологией, восходящей к Вольтеру, Дидро, Локку, но никак не к описанным манипуляциям – жаба-доллар-рынок).Модель манипулирования "перестройки" исчерпала себя, поскольку не утверждала новых "устойчивостей". Новая идеология не могла утвердиться, поскольку сама требовала устойчивостей – при разрушенных основаниях для их создания. Была сделана ставка на "деидеологизированное правление", которому приходилось выдерживать конкуренцию с регенерирующими постулатами старых ценностных оснований. Эти "мятежи настроений" в решающие моменты (1993, 1996, 1999 года) подавлялись ситуативной манипуляцией, которая избавляла власть от непосредственной опасности, но не решала задачу ее легитимации. Это манипулирование строилось на иной основе, нежели в

конце 80-х: оно пыталось открыто противопоставить разуму – чувство, голове – сердце.

Провозгласив свой основной лозунг "Голосуй сердцем", власть откровенно признала: в здравом уме за нее голосовать нельзя. Была сделана ставка на "настроение", "впечатление". "Голосуй сердцем" значит "не голосуй головой", то есть "голосуй не думая".

А власть 2000-х нашла удобный синтез для своих методов контроля за общественным сознанием. Поняв, что можно опираться на впечатления и настроения, наиболее сильные в ностальгически просоветском векторе, элита не стала с ними бороться, используя их в собственных интересах.

Приемы управления поведением масс 2000-х гг. – это, конечно, не идеологическое управление. Но это и не непосредственное манипулирование с его ситуативными поворотами и минутными "ценностями".

Нет идеологии, поскольку нет ограничений и стратегических целей. Но нет и прямого раздражающего манипулирования, поскольку нет постоянного ценностного насилия и утверждения того, что еще вчера отрицалось.

Власть формально отождествляет себя с просоветскими и просоциалистическими ожиданиями масс, зато действует в соответствии со своими сегодняшними интересами, минимально используя манипуляцию.

Получается своего рода синтез методов управления позднесоветского и постсоветского периодов: остатки ценностей сохраняются, но реальные действия им не соответствуют. Впрочем, такая ситуация исторически может быть лишь временной. Но пока эта модель действует, ее эффективность исключительно велика