«Везде деградировавший ландшафт»

В Московской высшей школе социальных и экономических наук состоялась лекция руководителя Центра прикладной урбанистики при МВШСЭН Святослава Мурунова. Он рассказал о том, как устроены и функционируют российские провинциальные города, об ошибках отечественных урбанистов и о том, как «перезагрузить» город, развивая низовое самоуправление. «Лента.ру» публикует вторую часть основных тезисов его лекции. Первую часть выступления Святослава Мурунова можно прочитать здесь.

Когда мы изучаем город, мы делаем карту его идентичности, которая формируется во всех трех слоях. Уникальные объекты ландшафта и архитектуры формируют пространственную идентичность — у каждого жителя можно «снять» эту ментальную карту, спросив, что для него в городе важно, наложить и увидеть точки пересечения (у каждого она своя, но будут моменты, совпадающие для большинства).

Социальная идентичность — какие сообщества, какие личности, какие персонажи, социальные системы формируют ее. С ней, кстати, наши города не умеют работать, можно просто посмотреть, как люди относятся к тому, что из города кто-то уехал. Ну, уехал и уехал, и ладно. Спрашиваем администрацию: ничего, что у вас из города уезжают ключевые носители социальной идентичности? «Уехали — и уехали, еще нарожаем, приедут еще узбеки».

Наконец — культурная идентичность, комбинация этих уникальных цепочек. Про нее знают только локальные эксперты, и для горожан она формируется очень фрагментарно. Например, для подростков культурная идентичность заключается в «Макдоналдсе». Если он есть в городе, то подростки считают, что это город, а если нет — для них это просто деревня. В какой момент они начинают считать свой населенный пункт городом, можно просто посмотреть по их статусам в социальных сетях.

С идентичностью тоже все очень сложно, поэтому ни один брендинговый проект в стране не удался. И слава богу, — очень просто взять фрагменты, кусочки, из них что-то сконструировать, поместить на флаг или логотип, а потом сказать, что это наш новый бренд, даже не заметив, есть ли у него какая-то эмоциональная сила, будет ли он кого-то вдохновлять.

Каждый российский город представляет собой уникальный набор этих слоев, но проблемы у них общие. Что касается физической среды, то это заброшенное общественное пространство, не ориентированные на человека новостройки (нет никакой социальной инфраструктуры), транспортная разорванность (пробки в центре города с населением от 300 тысяч человек).

Девелоперы не понимают, что такое комплексная застройка, не создают места занятости. С властью они договариваться не хотят, потому что она постоянно от них что-то просит. Для комплексной застройки нужны как минимум четыре субъекта: крупные предприятия, обеспечивающие рабочие места и инфраструктуру, местная власть, у которой нет на это бюджетов и которой нужна региональная власть с целевыми программами, средний бизнес, готовый инвестировать в «длинные» проекты, участие горожан, которые скажут, как и чем они готовы заниматься.

Я побывал в общей сложности примерно в 300 российских городах, и могу сказать, что позитивных примеров по стране нет. Города целиком как социального диалога точно нет, а с точки зрения городской среды даже нет каких-то крупных районов, демонстрирующих новый подход к жизненным сценариям, — везде типовая ситуация. Плюс ко всему происходит деградация и снос исторической застройки, так как она расположена в наилучших местах, и бизнесу эти места, находящиеся на транспортных артериях, нужны.

Везде проплешины, «гнилые зубы» промзон от закрывшихся предприятий, деградировавший ландшафт. В индустриальную эпоху предприятия строили на реке из-за легкого доступа к воде. В большинстве советских городов река служила не рекреационной зоной, а промышленной трубой. Практически во всех городах сейчас мало хороших примеров переосмысления набережных.

Нельзя не отметить конфликты и недоразвитость социальных систем, цели которых очень разные и очень примитивные, отсутствие городского диалога. Вячеслав Глазычев на вопрос о том, что собой представляет город, отвечал, что это договор между городскими сообществами. Он понимал, что есть различные городские субъекты, и город существует как некая конструкция их договоренностей и понятных, модерируемых конфликтов.

Глобальные культурные коды, примитивные эмоциональные мотиваторы последних 20 лет, сформировали имеющуюся сейчас систему отношений субъектов. У нас нет культурных кодов солидарности, диалога. Если говорить о масс-медиа, то, скажем, невозможно вспомнить сериал про городских активистов — его нет. За последнее время снято всего около десяти фильмов-рефлексий: «Географ глобус пропил», «Левиафан», «Дурак» и «Горько». В 90-е годы их было чуть больше («Бригада», «Брат», «Брат-2»).

Я специально брал сайт Министерства культуры РФ и подсчитывал, какие проекты у нас поддерживаются государством. Там было кино про бандитов и ментов, шпионов, разведчиков и Великую Отечественную войну либо Достоевский, Гоголь и какая-нибудь стопроцентная классика вообще. Ни одного фильма про город как диалог, про городские стратегии развития в массовом дискурсе нет. Даже городские сообщества и активисты — до сих пор запретная тема. Говоришь со многими мэрами, и они спрашивают: «Кто это вообще такие — городские активисты? Оппозиционеры, что ли?»

В слое культурных кодов есть большое количество конфликтов и очень мало операторов, работающих с ними. Краеведческий музей как исследовательский проект выпал, университеты и школы из культурных кодов вообще вышли (школы оказывают услуги, университеты поставляют «любые презентации или дипломы за ваши деньги»).

До сих пор, кстати, самый большой набор в университеты идет на специальности экономистов и юристов. Когда стране нужны экономисты и юристы? Когда есть что делить, когда есть чем управлять, когда есть что-то, нуждающееся в хозяйствующем субъекте. Запрос на экономистов и юристов лет пять назад закончился. Нам давно нужны инженеры, потому что необходимо что-то делать, изобретать, нужны социальные проектировщики, потому что существует множество людей, выключенных из жизни, культурологи, которые смогли бы перезапустить библиотеки, создать брендинговые агентства или развивать хотя бы местный бизнес согласно культурным кодам этого города. Но, увы, вузы в этом плане не делают ничего.

Нами разработана матрица, шкала для каждого субъекта, показывающая, в каком состоянии в каждом городе он находится. Его развитие определяется разными параметрами. Например, представляет ли кто-нибудь интересы постиндустриального бизнеса; для среднего бизнеса это степень диверсификации его интересов, наличие представителей в городской системе управления. Ключевой параметр — какая у него стратегия: хищническая или нет. Если человек вывозит детей и активы за границу — это значит, что скоро он с этой территории исчезнет, выжав по максимуму ресурсы. Или он может быть патриотом в хорошем смысле этого слова, его может что-то связывать с этим местом, он может быть готов инвестировать в развитие города.

План перезагрузки города заключается в том, чтобы запустить акты социального проектирования, начать как-то менять эту кризисную ситуацию. У каждого из этих субъектов появляется своя политика, стратегия, связанная прежде всего с началом внутренней рефлексии: разобраться, кто есть кто с идентичностью, что в городе важно, с общими проблемами.

Для этого у нас есть инструменты: мы создаем различные ассоциации, более крупные субъекты. Это касается городских сообществ, пересборки НКО, перезагрузки локальных экспертов, возникновения новых сценариев для городских медиа, сложных форм ассоциаций развития города для среднего бизнеса и включенности крупных предприятий в разработку стратегий.

Ключ к перезапуску этих субъектов заключается в переходе на горизонтальное мышление. Неудачные ассоциации, формы партнерства строились по примеру всяких иерархических структур. Общественные организации, сообщества, бизнес пытались выстроить новую иерархию, где есть некто самый главный, есть некие тематические направления и жесткая субординация. Они оказались неэффективными — пример тому Торгово-промышленная палата, переставшая играть какую-либо роль в жизни городов. Как правило, предприятия делают взносы на содержание этого никому не нужного органа, устраивающего два-три раза в год выставки, на которых бабушки покупают местную продукцию.

Социальная сборка начинается также с вброса других культурных кодов, построенных на определенных ключевых понятиях, одно из которых — «сеть», горизонтальная структура, в которой важен каждый элемент, между которыми есть разные типы связей. Любая ассоциация, построенная по этому принципу, превращается не в жесткую иерархию с главой и рабочими комитетами, а в набор разных субъектов, объединенных общей темой или отраслью, у которых есть разные типы связей. Один из элементов сети выполняет функции модератора-лоббиста ее интересов. Как правило, чтобы сеть эффективно существовала, лоббисты-модераторы должны быть иными по форме элементами — не типовые участники, а участники с новыми компетенциями.

Если взять существующие институты, готовящие комплексных специалистов — управленцев, урбанистов, — то эти специалисты работают потом либо в сфере территориального планирования, либо в какой-то отрасли, связанной с экономикой. Никто не готовит сквозных специалистов для работы с социальным слоем города, с его культурными кодами. У нас были прецеденты, когда группа активистов в одном городе, очень живо настроенная, заявила нам, что не может влиять на изменение города, не обладая ресурсами, помещением. Но можно ведь открыть, скажем, новый краеведческий музей — пусть виртуальный, таким образом начав формировать новые культурные коды.

Города можно «перезапускать», просто плотно поработав с их культурными цепочками, правильно их сформировав. Полностью перезагрузить их не удастся, но начать изменения можно. В горизонтальных структурах важен каждый их уникальный элемент и очень важно наличие связей. Существует четыре типа таких связей. Прежде всего, это идентификация — чем вы отличаетесь от нас или что между нами есть общего. Во-вторых, это обмен ресурсами — что есть у нас, что есть у вас, как мы можем это вместе использовать. В-третьих, это обмен компетенциями — чему мы можем друг друга научить. Наконец, это общие ценности.

При каком стечении обстоятельств мы как разрозненные элементы можем выступить единой системой? Когда у нас есть общие ценности. Технология конструирования этих типов связей хорошо известна — это работа с городскими событиями, с городскими культурными кодами, с городским образованием. Плюс необходимо выделение отдельных базовых социальных компетенций, о чем мало кто говорит. Наблюдения за городскими активистами, предпринимателями и управленцами позволили выявить три таких компетенции: идеологи, коммуникаторы и организаторы.

Идеологи являются онтологическим инструментом, они обладают абстрактным мышлением, думают о будущем в определенном масштабе — двора, компании, района, страны. Встречаются представители этой компетенции, с которыми очень сложно найти общий язык, поскольку масштаб их будущего несоизмерим. Она не культивируется, не передается, а возникает. Для ее развития необходима рефлексия и критическое мышление. Хорошие идеологи — художники, философы, поэты. Но в каком городе у нас эти люди встроены в городское управление? Их даже в разработку стратегии не зовут — единственных людей, способных оперировать культурными кодами и понимать, что они собой представляют.

Коммуникаторы устанавливают внешние связи с неизвестными субъектами, передают определенный объем информации разной степени сложности какому-то количеству людей. Они создают атмосферу, волны эмпатии, которые позволяют осуществлять совместную деятельность. Эта компетенция очень важна для формирования локальных сообществ. Например, если во дворе нет городской сумасшедшей, «безумной бабушки» — в хорошем смысле этого слова, — то там городского сообщества не получится. Возможно, она поет, еще чем-нибудь таким занимается, и как раз будет этим самым эмоциональным коммуникатором. Да, с ней будет очень сложно, но если ее «колебать» в правильном темпе, то весь двор будет как заведенный.

Организатор — компетенция, которая позволяет идею, задачу от идеолога превращать в структуру с определенным количеством людей и задач. Например, городской субботник — это сто задач для оргкомитета из одного человека, городской фестиваль — это оргкомитет из трех-семи человек, а количество задач — около двух тысяч, создание творческого кластера в городе — структура из 15-20 человек на 10 тысяч задач.

Иногда ребята говорят мне: «Мы будем создавать в нашем городе творческий кластер. — А сколько вас? — Два человека. — Какие у вас компетенции? — Я художник, а он — дизайнер». Максимум, что им удастся сделать, это антикафе или дизайн-студию. Но у них и это не получается, потому что для очень сложных структур с новыми функциями нужны совершенно другие затраты. И, конечно же, для городских проектов очень важен момент формирования междисциплинарных оргструктур, которые могли бы разными компетенциями, разными субъектами представлять разные интересы.

Городской активист, городской предприниматель представляет собой три этих компетенции в одном: сам нашел себе партнера, заказчика и сам все организовал. Именно поэтому городской активизм в стране не развит, поскольку он существует в свободное от работы и семьи время. Качество городских событий, сформированных неформальными городскими сообществами, остается у нас очень низким, даже в Москве. Они делают их очень маленьким оргресурсом в очень тяжело высвобождаемые такты времени.

Эволюция городского сообщества, любой городской системы идет по цепочке «идеолог — коммуникатор — организатор». Сначала это может быть один человек, потом три разных договорятся разделить между собой обязанности, потом у них запустится внутренняя система подготовки кадров и эти роли начнут ротироваться.

Но если на первом этапе будут два идеолога, они разойдутся, потому что онтологических инструментов диалога в обществе не привито никаких. Если в сообществе велосипедистов один хочет кататься на горных велосипедах, а другой — за велодорожки, то, имея общие ценности (велосипед, свежий воздух), но не умея об этом разговаривать, один может уйти с коммуникатором, другой — с организатором, и мы получим два недоразвитых сообщества или вообще ничего не получим.

С другой стороны, в стране существуют целые пласты сложных сообществ, таких как философский кружок в Дагестане или методологи Щедровицкого, в которых состоят одни идеологи. Отсутствие коммуникаторов и организаторов делает их замкнутыми в себе. Они фактически не встраиваются ни в какие городские процессы. Внутри них кипит интересная жизнь, они о чем-то спорят, ведут внутренний дискурс, но в городе этого заметить невозможно. Понять, что в этом физическом пространстве есть методологи, нельзя, — они даже афиши не публикуют.

Модераторов в нашей стране нет, это тоже ключевая проблема. У меня спрашивают: а где их брать? КВН всех хороших коммуникаторов, которые до тридцати лет могли бы работать на свадьбах, а после тридцати заняться какой-то полезной социальной деятельностью, забрал — пообещал телевизор. Теперь куча людей занимаются какой-то фигней, сочиняют сценарии для каких-то безумных фильмов и сериалов, но выключены напрочь из городских процессов.

В каждом городе есть целая свадебная индустрия, и если вовремя забирать ведущих (после сорока лет ведущие, как правило, деградируют), говорить им, что городу нужны модераторы, сборщики горизонтальных структур, лоббисты, люди, которые за зарплату будут ходить и разговаривать с другими лоббистами, они бы отлично исполняли эти роли.

Что такое лоббист? Это компетенция, которая позволяет реализовывать политику, некоторый набор целей конкретного субъекта. У нас городская политика как диалог и конфликты разных городских субъектов не может состояться в том числе и по институциональным причинам: отсутствуют целые элементы этой сложной системы.

Социальные компетенции есть везде — в администрации, в девелопменте, в крупном бизнесе. Но места, где могли бы встретиться идеологи от разных субъектов, нет. Во время интервью мэры обычно говорят, что они любят городских активистов и встречаются с ними регулярно — скажем, в десять утра в понедельник в здании городской администрации. Туда, разумеется, приходят те, кому нечего делать, те, кто по-настоящему не является представителями городских сообществ, смотрят в рот мэру, кивают и говорят ему, что все хорошо.

ДК, парк, библиотека, комьюнити-центр, а может, какое-то новое место должно возникнуть в городе для диалога субъектов. Сейчас этих площадок нет, им даже не придуманы названия и городских регламентов, согласно которым эти компетенции могли бы встретиться, тоже нет.

Эту встречу можно организовать за счет городских медиа. Например, в Воронеже и в Ижевске ребята начали через некоторое время после общения с нами писать про различные городские сообщества, брать интервью с их лидерами, тем самым определяя, кто есть кто в городе. Но чтобы быть независимым и что-то делать, в таких медиа не хватает ресурсов и компетенции. В этом плане требует перезагрузки само пространство.

Базовые компетенции нужны для того, чтобы начать формировать в городе уникальные культурные цепочки, которые могли бы его из индустриальной эпохи перетащить в новую, потому что туда можно проникнуть только вместе. Для этого нужно запустить коллективное переосмысление, конструирование основ того, кто мы и что мы.

У каждого города будет своя уникальная составляющая — так же как региональная, национальная, переходящая в глобальную. Важно понимать, что мы не сможем избавиться от глобальных культурных кодов в городах, и единственное, что мы можем с этим сделать — начать с ними работать, переосмыслять. Каждому российскому городу приходится конкурировать со всеми городами мира, и конкурировать он может только своей переосмысленной уникальностью, которую превратит в новые виды технологий, потому что постиндустриальный мир — это экспорт не природных ресурсов и даже не продуктов производства, это экспорт уникальных впечатлений, уникальных технологий и знаний. Только в этом плане город можно «перезапустить».

В моем понимании задача каждого города — родить новый город, не обязательно в прямом понимании. В стране за последние 20 лет построено всего два города. Один из них — ингушский город Магас, который является классическим примером того, как наше государство понимает то, что такое город. Он находится в поле недалеко от Назрани, там реализована квартальная европейская застройка. С утра все туда едут на работу, вечером — обратно, в нем никто не живет. Когда мы спрашиваем людей, почему они там не живут, они отвечают, что там у них офисы, а жить там скучновато, чего-то не хватает.

Проектирование города — это прежде всего проектирование смыслов. Вокруг этих смыслов должны сформироваться социальные субъекты, а они должны «родить» новое физическое пространство. Когда вы застраиваете физическое пространство, а потом думаете, кто там будет жить, это не проектирование города, это деньги на ветер.