...И становится деревом (Деревья)

...А сюжет  у фильма  должен быть такой.

В некую горную местность, на Балканах, например, приезжает  фольклорная экспедиция.  Учёные начинают  ходить по деревням,  записывают  разные народные песни, сказания,  поверья, сказки  и всякое такое.

 Вот попадают они в какое-то село, а там одни кулачки живут. Деловитые такие, практичные. Суетятся, деньги делают.  И никто никаких песен не поёт. Даже по выходным. Не говоря уже о сказаниях и прочем народном творчестве. Ни один человек! Только телевизор  вечерами смотрят, вот и весь их фольклор.  

Ну, в общем, ребята там лазили-лазили, и всё  без толку, пока, кто-то из местных,  ни надоумил их  сходить к овечьему   пастуху, который, будто бы у себя  в горах с утра до ночи  всё чего-то голосит, наверное,  знает нужные песни.

И вот эти фольклористы, со множеством приключений, поднимаются в горы.  А там... Синее небо, вершины в  облаках, зелёные долины внизу, речка течёт…  Красотища такая, - дух захватывает.

Разыскивают они этого пастуха. И просят его, значит, спеть. Мужичок соглашается, причём с такой радостью, будто всю жизнь только этого и ждал. Но говорит, однако, что песни-то у него не такие, наверное,  которые им нужны. Собственного  сочинения  у него песни. К тому же без слов. А сказок и прочего он не знает.

Фольклористы, ясное дело, расстроены, поскольку им совсем другое требуется. Но, раз уж в эти чёртовы горы  забрались, надо хоть что-то записать, не с пустыми же руками возвращаться.  Расчехлили  аппаратуру, расставили всё. Валяй, говорят, пой.

И вот пастух начинает своё пение. Всем сразу становится ясно, что нет у мужика ни голоса, ни слуха  и вокал его никакой ценности ни для кого не представляет, а только вызывает всеобщее  раздражение.

Ребята извиняются, сворачивают технику и быстренько оттуда сматываются, чертыхаясь и жалея о потерянном  времени. 

А пастух… Он как бы всё понимает, пастух этот.

И  даже ни на кого  не обижается. Но чувствует невыразимую  в душе  своей тоску. И боль.

…Тут умному зрителю как-то намекается, что у этого простого, казалось бы, человека в душе звучит  какая-то там необыкновенная, божественная, музыка. Только изъявить он её не в состоянии, поскольку технических музыкальных способностей Бог ему не дал совершенно. А если  бы, пастуху ещё и эти способности, то он, может быть, превзошёл бы и Баха, и Моцарта, и всех прочих  великих композиторов.

Да что там композиторов! У пастуха в душе  такая чудесная музыка звучит, как он сам кому-то рассказывал, собаке своей что ли,  что если бы та музыка вырвалась на волю, то… Что-то необыкновенное бы случилось.  Удивительное… Ну, не знаю…  Может быть, от этой  музыки мёртвые воскресли бы.  Или сад осенью расцвёл. Или все люди полюбили бы друг друга...

Но, увы, этого никогда не произойдёт, поскольку  никто его настоящей  музыки не услышит. И пастух впервые с окончательным ужасом это осознаёт. И понимает, что жизнь его должна скоро закончиться, потому, что лишена всяческого  смысла. 

Ну, ведь ни в том же её смысл, чтобы до смерти овечек пасти, хоть это и нужное занятие. Нужное, но скучное очень. Смертельно скучное.   Это занятие не для него.

…И он тогда подходит к краю обрыва. Встаёт там, поднимает руки к небу, вроде  молиться собрался.  И…

…превращается в дерево. В такое большое-пребольшое  дерево. И крона этого  дерева полна птиц. Их там несметное множество.  Они сидят на ветках, кружатся над кроной… И все поют, поют, поют. И песни их как-то так удивительно переплетаются. И  сливаются не в гомон, не в  птичий базар, а вот в ту самую  чудесную  гармонию, в преображающую музыку, которую пастух никак  не мог из себя испеть.

Последний кадр: Дерево над обрывом.  Птицы.  Музыка…

Всё.