Евгений Лукин. Розыгрыш

Евгений Лукин

Розыгрыш

     — А теперь попросим виновника торжества!
     Испытывая сильнейшую неловкость, выхожу на сцену. Должно быть, вид у меня самый что ни на есть нелепый, поскольку зал отзывается одобрительным гулом.
     Стою и озираюсь с глупейшей улыбкой.
     Как же меня провели!
     Потом замечаю, что на сцене я не один: шагах в пяти возвышается девушка с букетом и самодовольно жмурится ведущий.
     — Надеюсь, вы на нас не в обиде? — дружески осведомляется он на весь зал.
     В обиде ли я на них? А ведь, пожалуй, что и в обиде. Уж больно жесток был розыгрыш. Впрочем, столько во мне сейчас намешано взаимоисключающих чувств, что поди пойми, которое из них сильнее. Тут и досада на собственную доверчивость, и злость на устроителей, и счастье при мысли о том, что весь приключившийся со мной кошмар оказался не более чем шуткой.
     — Вы действительно полагали, будто страна, в которой вы живете, взяла вдруг и рухнула?
     Зал освещен не менее ярко, чем сцена. Нахожу глазами актера, исполнявшего роль Горбачева. Он откидывается на спинку кресла и приветливо машет мне ладошкой.
     — Да... — сипло признаюсь я.
     — И вас не удивило, с какой легкостью это произошло?
     — Удивило...
     — И тем не менее вы ничего не заподозрили?
     — Нет...
     — Почему?
     — Знаете... — в горле становится шершаво, я откашливаюсь. — Все было так достоверно.
     — Поаплодируем исполнителям! — восклицает ведущий, и публика отвечает рукоплесканиями.
     — Ну хорошо, — продолжает он, — девяностые годы! Танки палят по Белому дому... И неужели ни разу в ваше сердце не закралось сомнение в подлинности происходящего? Чтобы глава государства расстрелял из танков парламент!
     Актер, игравший Ельцина, с благостной широкой улыбкой кивает мне сединами из зала.
     Я виновато развожу руками. Мне нечего сказать.
     — Тогда поприветствуем тех, кто создавал эти замечательные спецэффекты! Танки! Выстрелы! Горящий Белый дом!
     Гром оваций.
     — А люди? — дождавшись относительной тишины, укоризненно вопрошает ведущий.

— Вы же знали их бог знает сколько времени! И вас не смутило, что ваши знакомые, вчерашние борцы с религией, словно по мановению волшебной палочки, все как один стали ревностными православными? Все эти бывшие комсорги, парторги, преподаватели научного атеизма... Так бывает вообще?
     — Своими глазами видел... — смущенно бормочу я.
     В зале веселый смех.
     — Как же вы плохо думали об окружающих! — насмешливо сетует ведущий. — Вы полагали, будто они и впрямь, дай им волю, способны разграбить родную страну, разорить своих лучших друзей, даже подсылать к ним наемных убийц... Вслушайтесь! Сами термины: «обуть», «заказать», «развести»... Мы ведь нарочно подбирали самые нелепые, самые, извините, дурацкие глаголы. Мы ждали, что вы по меньшей мере насторожитесь! А вы приняли все как должное...
     Я готов провалиться сквозь настил — вроде пушкинского Дон Гуана.
     — Аплодисменты сценаристам!
     Аплодисменты.
     — Вот в зале сидит ваша бывшая сокурсница, — слышу я патетический голос ведущего. — Вы ее хоронили...
     — В закрытом гробу... — сдавленно подтверждаю я.
     — Да! — жестко отзывается он. — Ну и как вам могло вообще прийти в голову, что найдется человек, способный запытать ее до смерти? За какие-то бриллианты!..
     Светка сидит во втором ряду. Живехонькая, рот до ушей, и показывает мне в восторге большой палец.
     — Ваша простота приводила нас в отчаяние, — нарочито трагически изрекает ведущий. — Я не знаю, кем нужно быть, чтобы поверить, будто, избавившись от надзора советской власти, братские народы немедленно перессорятся. Мы инсценировали распрю русских с молдаванами из-за Приднестровья — и вы поверили! Потом распрю с Чечней! С Грузией! Вы и в это поверили... Тогда мы пошли на откровенный бред: стравили (якобы, разумеется, стравили!) русских с украинцами... Казалось бы, что может быть абсурднее! Но вы поверили и в это... — Он приостанавливается и, выдержав паузу, сухо, чуть ли не с брезгливостью, приказывает помощнице:  — Вручите ему букет!
     Оркестр играет туш. В руках у меня оказывается огромный букет, заслоняющий ползала. Украдкой скашиваю глаз за кулисы, где теснятся радостно скалящиеся рабочие сцены, — и страшная мысль поражает внезапно мой разум.
     А ну как все это розыгрыш?!