Большое видится на расстоянии, - сказал поэт. Продолжу мысль: время меняет восприятие, что-то укрупняет, что-то уводит в тень. Иногда мы открываем в событиях или людях, вроде бы знакомых, что-то совсем новое.
Со мной в отношении Бродского происходит нечто подобное. Не то чтобы кардинально менялось восприятие, но акценты... акценты...
Вот об акцентах мне бы хотелось сегодня написать.
А на Первом канале был показан новый, только что выпущенный Николаем Картозия и Антоном Желновым фильм «Бродский не поэт». Могу сказать, что фильм получился – без «первоканального» привкуса, интересный, свежий, очень динамичный и свободный. Я бы сказала, что ребята сработали в духе Леонида Парфенова, показав героя с разных сторон, глазами разных людей и по разные стороны океана.
Представили нам «воочию» нескольких женщин, важных в судьбе Иосифа, в первую очередь, Аннелизу Аллева, его итальянскую любовь.
Еще – американку, дочь дипломата, согласившуюся на брак с Бродским в целях его отъезда в Америку – еще до того, как его практически выдворили из страны.
Брак с нею для Иосифа был явно фиктивным, а что думала она? На вопрос ведущего: «Вы его полюбили?» Привлекательная, весьма молодо выглядящая дама отвечает без колебаний: «Да, я его полюбила.» Есть о чем поразмышлять.
Но начну я с «Возвращения», фильма, который тоже дал толчок мыслям.
Вот Бродский читает в венецианской церкви благоговейно и безмолвно сопровождающей его троице из России (поэт Рейн и два режиссера) стихотворение «Лагуна».
И я уже обращаю внимание не на интонации его голоса, словно имитирующие наплывы волн, как при прошлом просмотре, а на удивительное содержание:
И восходит в свой номер на борт по трапу
постоялец, несущий в кармане граппу,
совершенный никто, человек в плаще,
потерявший память, отчизну, сына;
по горбу его плачет в лесах осина,
если кто-то плачет о нем вообще.
Это он о себе, о своей судьбе, о своей значимости среди людей. Он, который, по свидетельству друзей, не терпел ничьего превосходства, всегда стремился доминировать, брать верх. И вот – «совершенный никто, человек в плаще»...
Граппа в кармане – совсем не итальянский, а чисто русский штрих. Итальянцы из «приличного общества» пьют граппу на десерт после кофе – из крошечного наперсточного стаканчика. Чтобы носить ее в кармане, как бутылку русской водки, нужно быть «иль руссо». Тот, кто принес в свой номер граппу в кармане, ощущает себя несчастным, бесприютным, никому не нужным...
Объективно – и мы знаем это из недавно вышедшей книги Эллендеи Проффер «Бродский среди нас», - поэт с самой первой минуты своей эмиграции был «под крылом» Карла и Эллендеи Профферов, ставших его ангелами-хранителями, а впоследствии неизменными издателями.
В первые же месяцы в Америке ему нашли престижную преподавательскую работу в университете Мичигана, ему, чье образование ограничивалось семью с половиной классами средней школы...
Он не прошел через многие тяготы, через которые проходят эмигранты. И все же внутреннее его ощущение своей судьбы – трагическое, о чем говорят эти горькие строки.
Потом, когда мы будем смотреть фильм «Бродский не поэт» в воспоминаниях многих американских студентов прозвучит мысль: он был несчастлив. Об этом же вспоминают друзья-американцы. Это ощущалось.
Незадолго до смерти, Бродский напишет стихотворение «Письмо в оазис» (1991 или 1994), где будет противопоставление его ленинградского друга-поэта, живущего в оазисе (?), и его, Бродского, чьи песочные часы отсчитывают время,человека, обитающего среди песка пустыни.
В это время поэт был уже Нобелевским лауреатом и какими только престижными наградами не был награжден! Дело, конечно, не только в тяжести изгнания и пересадке на чужую почву, в чужой язык, в «неестественные условия», как скажет сам Бродский.
Дело, как кажется, - во внутреннем ощущении несчастья как основы своей жизни.
Все же поэт начинал тяжело, любовь от него отвернулась – это от него, магически действовавшего на женщин! - а болезнь не давала уйти от назойливого Memento mori.
К нему не пускали родителей - фатально, несмотря на вмешательство самого Клинтона и послания Конгресса... Да и ум, склонный к философствованию – а у Бродского открылся именно такой ум – приводил к горчайшему пессимизму Экклезиаста.
Обратила я внимание и на поразительные предвестия кладбища «Сан-Микеле» в конце жизни, именно на этом знаменитом «острове мертвых» покоится поэт.
В фильме Бродский показывает рукой на дальнюю точку в море, говоря, что это остров Сан-Микеле, на котором похоронены Стравинский и Дягилев. Евгений Рейн в разговоре вдруг замечает: «Мы еще успеем полежать на своих местных Сан-Микеле».
А в фильме «Бродский не поэт» показаны уникальные кадры поездки Иосифа и его молодой жены в гондоле в акватории Сан-Микеле.
Фильм «Возвращение» - сплошной монолог поэта. Видимо, преподавание еще больше развило его всегдашнее стремление к монологичности, к «додумыванию» мысли. Поражаешься, как неординарно его мышление, чьи каналы не перегорожены «схоластической ученостью», которой набивали нам головы в школах и университетах.
Державин у него поэт барокко, а вовсе не классицист, как нас учили. Подумалось: а почему нет? Мог же Петр Чайковский написать чудные «Вариации на тему рококо», причем никакой "темы рококо" я в них не слышу. Звучит чисто русская песня. Но гений услышал в этой мелодии свое, как Бродский в Державине.
Еще раз подивилась, как сумел Соломон Волков в своих «Диалогах» сохранить с Бродским относительный паритет.
Студенты в фильме о «Бродском не поэте» рассказывают, как они боялись на первых порах своего профессора, который хотел, чтобы они «соответствовали» уровню его мышления...
Если говорить об этом совсем недавнем фильме, то меня по-новому восхитило, как американцы, несмотря на то, что русские стихи Бродского были им недоступны, видели в нем гения, бережно, по-доброму к нему относились. Особенно умилили «чиновники» из Новой Англии - декан Эллис, заведующая кафедрой славистики Эдвина Груз, спускавшие Иосифу многое, не дававшие его «в обиду», подлинно им восхищавшиеся.
Оказывается, Бродский учился полетам на самолете...
Тяга в небо - не отсюда ли его исполненный космических мотивов «Осенний крик ястреба», который так и хочется назвать «лебединой песней», хотя он написан за двадцать один год до смерти (1975 год).
Перечисляя новости, приуроченные к юбилею Бродского, нельзя пропустить и визит дочери поэта, Анны, в Россию. Девочке 22 года, но она уже имеет двухлетнего ребенка, похожа на отца (но и на мать, которая как кажется, от нее далека), живет на пособие, очень самостоятельна и склонна к отвлеченному мышлению. В отца.
Оба – отец и дочь, - как мне показалось, взглядами близки к социалистической доктрине, оба не выдержали школьного обучения (дочь сбежала из английского колледжа), ей, как и отцу, думаю, придется несладко – как человеку без всякой опоры идущему по канату.
Ну и напоследок - снова стихи. Они у Бродского со временем получают новую актуальность.
Так, стихотворение «На независимость Украины», жесткое, написанное с антиукраинских позиций, с точки зрения русского националиста (здесь поэта явно занесло, как Пушкина в «Клеветникам России») - стало на редкость востребованным в период русско-украинского конфликта.
А сегодня я случайно наткнулась на стихотворение «Письмо генералу Z» (1968) - и ахнула, так совпадает оно с нынешней «военной обстановкой» в стране. Недаром его сейчас декламируют в интернете под иллюстрации в виде современной военной хроники. Вот выдержка из этих стихов:
Генерал! Только душам нужны тела.
Души ж, известно, чужды злорадства,
и сюда нас, думаю, завела
не стратегия даже, но жажда братства:
лучше в чужие встревать дела,
коли в своих нам не разобраться.
Комментарии
Анна :
Всегда должен быть выбор. Нельзя заставлять человека конкурировать. Некоторым редким людям это идет на пользу. Но невозможно выстраивать общественную модель, выгодную единицам. Это нечестно. И так мы не сможем все реализовать свой потенциал.