Александр Грибоедов родился 4 января 1795 в семье отставного секунд-майора. Отец будущего поэта Сергей Иванович и мать Анастасия Федоровна происходили из одного рода, но из различных ветвей – отец из владимирской, а мать из смоленской. Сам род Грибоедовых упоминается впервые в документах начала семнадцатого века. По семейному преданию основателями его стали шляхтичи Гжибовские, прибывшие в Московию вместе с Лжедмитрием I, а затем быстро обрусевшие.
Смоленские Грибоедовы оказались намного удачливее своих сородичей из Владимира, к которым вполне подходил эпитет «захудалые». Дед Грибоедова по материнской линии – Федор Алексеевич – дослужился до бригадирского чина и являлся собственником богатого имения Хмелита, расположенного неподалеку от Вязьмы.
А единственный сын его – Алексей Федорович – и вовсе жил важным барином. Брак родителей Александра назвать удачным никак было нельзя. Сергей Иванович был настоящим мотом, заядлым картежником и, в целом, абсолютно беспутным человеком. Женясь на Анастасии Федоровне, он прельстился на ее 400 душ крепостных. В воспитании своих детей – Марии (родившейся в 1792) и Александра – Сергей Иванович не принимал никакого участия.
В 1794 Настасья Федоровна приобрела во Владимирской губернии сельцо Тимирево, в котором Александр Сергеевич и провел детские годы. Перебраться в Москву было не на что, и лишь в начале нового века Алексей Федорович подарил сестре дом «под Новинским». С тех пор Анастасия Федоровна и ее дети проводили зимы в древней столице России, а на лето приезжали в Хмелиту, где Алексей Федорович держал крепостной театр. Посещал Грибоедов и московские театры, преимущественно Петровский, в котором его матушка брала ложу на весь сезон. Также одним из самых ярких впечатлений детства стали ежегодные Подновинские гулянья, устраивавшиеся на Святой неделе в паре шагов от дома Грибоедовых.
Подобно многим дворянским детям того времени, говорить по-французски Александр стал чуть ли не раньше, чем по-русски. Офицально учиться Грибоедов начал в семилетнем возрасте, после того, как к нему приставили гувернера, немца по фамилии Петрозилиус. Вслед за сестрой Машей, показывавшей исключительные успехи в игре на фортепиано, мальчик увлекся музыкой. Танцевать его учил известный преподаватель танцев Петр Иогель. Осенью 1803 Анастасия Федоровна отправила сына в Благородный пансион, действоваший при Московском университете, однако Александр проучился там лишь полгода, успев за это время получить ряд наград по музыке.
Дальнейшим визитам в пансион помешало слабое здоровье – мальчика вновь перевели на домашнее обучение. Своекоштным студентом (т.е. обучающимся за собственный счет) Московского университета Грибоедов стал в 1806 году. Спустя всего лишь два года, тринадцатилетний подросток успешно сдал экзамен на степень кандидата словесности. Поступать на службу ему еще было рановато, и в семье решили, что Александру стоит продолжить обучение в университете, однако на этико-политическом отделении.
К тому времени Александр Сергеевич крепко сдружился с братьями Петром и Михаилом Чаадаевыми. Все трое являлись завзятыми театралами, и вечера предпочитали проводить в театрах. Подобно Онегину, они «вольностью дыша» шагали «меж кресел по ногам», наводили двойной лорнет «на ложи незнакомых дам», раскланивались и недовольничали. К слову, в тогдашнем театре голоса актеров не всегда были слышны из-за шума. Театр тех времен чем-то напоминал современный клуб, где люди знакомились, сплетничали, заводили романы, обсуждали новости... Театр был развлечением, «храмом» он стал гораздо позже, когда появился серьезный репертуар, способный воспитывать людей и менять жизнь к лучшему.
Во времена же молодости Грибоедова на сцене показывали, как правило, одни «безделки» – перелицовки французских пьес. Психологического театра не существовало, и драматические спектакли являли собой ряд декламаций актеров, меняющих время от времени заученные позы. К этому периоду времени относятся и первые литературные эксперименты Грибоедова. Однако пока что это были лишь «шутки». На сюжет университетской жизни весной 1812 Александр Сергеевич сочинил трагедию «Дмитрий Дрянской», явившуюся пародией на «Дмитрия Донского» Владислава Озерова.
Атмосфера в стране, между тем, накалялась – все готовились к войне с Наполеоном. Братья Чаадаевы еще весной 1812 вступили в армию. Будущий драматург рвался за ними, однако на пути его встала мать, категорически – в связи с нараставшей опасностью – не желавшая сыну офицерской стези. Ссориться с нею никто не хотел, и лишь после начала Отечественной войны Александр Сергеевич тайком от Анастасии Федоровны пришел к графу Петру Салтыкову, получившему распоряжение сформировать в столице гусарский полк. В этот полк юный Грибоедов и был тут же зачислен в звании корнета. На регулярную боевую часть «самодеятельный» полк походил весьма мало и больше напоминал казацкую вольницу.
Это подтвердило «путешествие» его на восток. В городе Покрове гусары, лишенные грамотного руководства, и, по сути, не знакомые с воинской дисциплиной, в ходе дикой попойки учинили форменный погром. Юные офицеры, вырвавшись на «волю» из-под опеки родителей, восприняли поход исключительно как веселое «приключение». Урон, нанесенный городу и уезду, составил свыше 21 тысячи рублей, что было огромной суммой по тем временам. В частях регулярной армии подобная дикарская выходка московских гусар отнюдь не способствовала росту их «рейтинга». Горе-вояк отослали нести службу в Казань, Грибоедов же, сильно простудившись, остался лечиться во Владимире, где жила его родня. Болезнь оказалась довольно серьезной – только весной, не без помощи местных знахарей, он окончательно выздоровел.
Московских гусар к тому времени объединили с Иркутским драгунским полком, понесшим тяжелейшие потери и стяжавшим великую славу в Смоленском сражении. Новый полк был включен в состав резервной армии, формируемой в Польше, откуда французов уже прогнали. Грибоедов также отправился к западным границам Российской империи. По пути он посетил московское пожарище. Ни родного дома, ни университета он не нашел – все исчезло в огне. Затем корнет посетил Хмелиту, где услышал рассказ о том, что в имении Грибоедовых жил сам Наполеон (в действительности это был маршал Иоахим Мюрат). Свой полк, называвшийся теперь Иркутским гусарским, он нашел в городе Кобрине в июне 1813. В этом месте Грибоедов не засиделся – у него было несколько писем для генерала Андрея Кологривова, командовавшего кавалерией в резервной армии. Штаб генерала располагался в Брест-Литовске, и вскоре там оказался и молодой офицер. Генерала он здесь не застал, однако подружился с братьями Степаном и Дмитрием Бегичевыми. Первый служил адъютантом Кологривова, а второй – правителем канцелярии. Благодаря их участию Грибоедова зачислили к штабу – генерал нуждался в толковых офицерах, знавших польский.
При штабе Александр Сергеевич исполнял обязанности «переговорщика» с местными жителями, относившимся к русским солдатам крайне недружественно, и явил себя на этом поприще с самой лучшей стороны. Зато в свободное от службы время Грибоедов вел жизнь довольно рассеянную – музицировал, повесничал, участвовал в офицерских пирушках. Некоторые «подвиги» его выходили за рамки дозволенного, например, однажды он вместе со Степаном Бегичевым въехал в зал, в котором шел бал (на втором этаже!), на коне. В другой раз Александр Сергеевич, выгнав органиста костела, исполнил на органе в ходе католической службы «Камаринскую».
Однако Кологривов ценил его, и Грибоедову все сходило. В Речи Посполитой он продолжил и свои литературные пробы – начал сочинять комедию «Молодые супруги» и дважды публиковался в «Вестнике Европы» – со статьей «О кавалерийских резервах» и стихотворно-прозаическим «Письмом из Брест-Литовска», представлявшим отчет о праздновании победы над Наполеоном.
После окончания войны служба так и не повоевавшему Александру Сергеевичу быстро наскучила. В декабре 1814 он, получив отпуск, уехал в Санкт-Петербург, где и прожил три месяца, окунувшись с головой в театральную жизнь. В тот период он подружился с князем Александром Шаховским, руководившим всеми петербургскими театрами. После возвращения в Брест-Литовск Грибоедов дописал своих «Молодых супругов» и отправил комедию Шаховскому. Александр Александрович пришел от произведения в восторг и пригласил автора в Петербург для участия в постановке пьесы. Выбив новый отпуск – теперь уже на год, однако без сохранения жалованья – Грибоедов в июне 1815 устремился в Северную столицу.
Финансовые дела его, к слову, были совсем плохи. В 1814 скончался отец, оставив одни лишь долги. Мать, избегая лишних выплат, уговорила сына отдать свою долю наследства сестре. Дядя Алексей Федорович к тому времени уже успел разориться и также ничем не мог помочь любимому племяннику. Единственная радость – публика приняла «Молодых супругов» благосклонно, хотя и без особого энтузиазма. А в декабре 1815 Александр Сергеевич подал прошение о выходе в статскую службу. Несмотря на хлопоты Кологривова о повышении его протеже, 25 марта 1816 корнет Грибоедов был уволен «для определения к делам статским прежним чином статским».
В Санкт-Петербурге Грибоедов жил вместе со своим старым приятелем Степаном Бегичевым. Жизнь он вел, по-прежнему, рассеянную – посещал великосветские салоны, стал своим за театральными кулисами, встречался со старыми московскими друзьями, а также обзавелся новыми. Среди них стоит отметить героев войны Александра Алябьева и Петра Катенина. К лету 1817 хлопоты матери Грибоедова увенчались успехом, и его взяли на службу в Коллегию иностранных дел – к слову, одновременно, с выпускниками Царскосельского Лицея Александром Пушкиным и Вильгельмом Кюхельбекером. Драматургии новоиспеченный чиновник не оставлял, но по-прежнему довольствовался «безделками».
Лето 1817 он прожил на даче Катенина, где совместно с хозяином сочинил комедию «Студент». А с августа стал чаще бывать у Александра Шаховского. У того наступил творческий кризис, и Грибоедов являлся одним из его критиков. Отчаявшись, князь предложил ему самому показать, как нужно писать, – разумеется, в рамках подготовленного сюжета. Александр Сергеевич, недолго думая, сочинил пять сцен, которые Шаховской, поправив, позже включил в комедию «Замужняя невеста». Именно в этих сценах Грибоедов впервые нашел тот язык, который прославил его в «Горе от ума».
Осенью 1817 поэт попал в пренеприятную историю. Все началось с того, что балерина Авдотья Истомина, проживавшая с Василием Шереметевым, ушла от своего любовника. Отец Шереметева, встревоженный чувствами сына к «актерке», попросил Бегичева и Грибоедова «разведать» дело. После очередного спектакля Александр Сергеевич встретил балерину и повез ее к графу Завадовскому, у которого в то время жил, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию.
К сожалению, там их нашел ревнивец Шереметев. Последовал вызов. Все закончилось бы примирением, если бы в дело не встрял известный сорвиголова и бретер Александр Якубович. В итоге состоялась доселе небывалая в нашей стране четверная дуэль. 12 ноября 1817 стрелялись Завадовский и Шереметев, а следом должны были сойтись Якубович и Грибоедов. Однако Шереметев был смертельно ранен в живот и умер на следующий день. Вторую дуэль отложили. Александр I по просьбе отца Шереметева простил Грибоедова и Завадовского, а гвардеец Якубович, благодаря которому инцидент и перерос в смертельный случай, отправился служить на Кавказ. Общество же осудило всех участников поединка. Завадовский выехал в Англию, оставив Грибоедова одного в ставшей не слишком уютной для него столице.
В то время в министерстве иностранных дел России царило двоевластие – за Запад в нем отвечал руководивший Коллегией иностранных дел Карл Нессельроде, а за Восток – граф Иоанн Каподистрия. Грибоедов, не удовлетворенный незначительной должностью в Коллегии, выразил желание применить свои дипломатические способности в Греции, где вот-вот должна была начаться освободительная борьба с турецкими захватчиками. С этой целью он даже приступил к изучению греческого языка, однако вышло все по-иному. Каподистрия, не одобрявший политики императора по сближению с Австрией, впал в немилость.
Русское посольство
В апреле 1818 Александру Сергеевичу предложили на выбор – либо ехать в далекую Америку, либо в Персию во вновь формируемую русскую миссию. Первый вариант был абсолютно бесперспективным, но и второй не выглядел блестящим. Нессельроде – его непосредственный начальник – при разговоре с Грибоедовым подсластил пилюлю: поэта переводили в следующий класс и назначали достойное жалованье. Деваться было некуда – в июне Александр Сергеевич был официально назначен на пост секретаря русской миссии. Попрощавшись с друзьями, в конце августа 1818 Грибоедов отправился в путь.
Генерала Ермолова поэт застал в Моздоке. Хозяин Кавказа принял его ласково, однако в Тифлисе Александра Сергеевича уже дожидался Якубович. Через два дня после прибытия Грибоедова в город (октябрь 1818) прошла «отложенная» дуэль. Ее условия были крайне жесткими – стрелялись с шести шагов. Якубович выпалил первым и прострелил Грибоедову кисть левой руки. Раненый поэт выстрелил в ответ, но промахнулся. О дуэли в тихом Тифлисе ходило множество слухов, однако ее участникам удалось замять дело. Отговорившись болезнью, Александр Сергеевич задержался в городе до января 1819. Несмотря на лечение, левый мизинец у него обездвижел.
По признанию очевидцев, больше всего Грибоедов сокрушался, что отныне не сможет играть на фортепиано. Однако спустя время он блестяще овладел игрой девятью пальцами. Необходимо также отметить, что за время поживания в Тифлисе поэт близко сошелся с генерал-майором Федором Ахвердовым – начальником артиллерии Кавказской армии. Во флигеле его дома проживало семейство князя Александра Чавчавадзе, а Прасковья Ахвердова (супруга Федора Исаевича), не разбирая своих и княжеских детей, занималась их воспитанием.
В конце января 1819 Грибоедов отправился в Персию. Три последующих года он жил в Тегеране и в Тавризе, где располагалась резиденция Аббаса-мирзы – управляющего страной наследника престола. Долго и трудно Грибоедов обживался в новой для него обстановке. После долгого путешествия в Тавриз «доехало» его фортепиано. Александр Сергеевич поставил его на крыше своего дома и вечерами музицировал, приводя горожан в восторг. При безынициативном главе миссии Симоне Мазаровиче Грибоедов стал основной «движущей силой», развернув активное соперничество с британцами – нашими главными оппонентами в этой стране.
Персия в то время выступала буфером между Россией, продвигавшейся на Кавказе, и Индией, которую англичане ревностно оберегали от чужих. В этой борьбе за влияние Александр Сергеевич дважды крупно «обыграл» соперников. Осенью 1819, несмотря на недовольство Аббаса-мирзы и англичан, он лично вывел 158 пленных русских солдат и беглецов в Тифлис. А в середине 1821 года, после начала освободительного восстания в Греции, Грибоедов добился того, что персидский принц, давно приглядывавшийся к восточно-турецким территориям, двинул на турок свои войска. В знак протеста английский консул покинул страну.
В ноябре 1821 Грибоедов, сломавший при падении с лошади руку, прибыл в Тифлис для лечения, однако генерал Ермолов оставил его при себе в должности «секретаря по иностранной части». Поэт, ставший в январе 1822 коллежским асессором, должен был «приглядывать» за гостями из Англии. В эти месяцы он много общался с Ермоловым, навещал овдовевшую Ахвердову, сошелся с Кюхельбекером, работавшим у Алексея Петровича чиновником по особым поручениям.
Весной 1822 Александр Сергеевич начал накидывать новую пьесу, из которой позже выросло «Горе от ума».
Первым слушателем ее стал Вильгельм Кюхельбекер, в буквальном смысле боготворивший своего товарища. Однако эти чтения продолжались не долго – в мае Кюхельбекер стрелялся с местным чиновником, и Ермолов выгнал его с малоприятной характеристикой. Однако дружба Вильгельма Карловича и Александра Сергеевича продолжилась – Грибоедов впоследствии часто помогал своему товарищу выпутываться из трудных положений, в которые тот то и дело попадал.
Лето 1822 поэт провел, сопровождая англичан, в разъездах по Закавказью и Кавказу, а в начале 1823 года выхлопотал отпуск – его старый приятель Степан Бегичев собрался жениться и звал Грибоедова на свадьбу. В середине марта он уже был в Москве. Мать его встретила неласково, укоряя сына в том, что он уклоняется от службы. Первым же делом поэт отправился на встречу с Бегичевым, которому прочитал ряд сцен из своей новой комедии. К его удивлению, товарищ раскритиковал написанное. Позже, поразмыслив, Грибоедов согласился со Степаном и сжег рукопись – у него в голове родился новый, «правильный» план пьесы, получившей первое название «Горе уму».
В конце апреля драматург исполнил роль шафера на свадьбе Бегичева, а весь май, истосковавшись по светской жизни, провел на балах. На Кавказ ему возвращаться не хотелось, и Грибоедов подал прошение продлить отпуск без сохранения жалованья. Прошение было удовлетворено.
В июле 1823 Александр Сергеевич объявился в Тульской губернии в имении Дмитровское, где находились молодые Бегичевы. Здесь же был и Дмитрий Бегичев с супругой. Жизнь все вели вполне «дачную» – все, кроме Грибоедова. Каждый день после завтрака он отправлялся в беседку в дальнем углу сада и работал. За вечерним чаем поэт зачитывал написанное и выслушивал замечания. В конце сентября Александр Сергеевич вернулся в Москву, имея три готовых действия. Чтобы сочинить последнее, четвертое, ему были необходимы московские наблюдения. Не желая слушать нотации матери, он поселился у Бегичевых, где и прожил последующие шесть месяцев.
Работая над комедией, он вовсе не жил отшельником: ходил в театры, музицировал. Вместе с вышедшим в отставку Чаадаевым Грибоедов посещал Английский клуб, а с Петром Вяземским написал водевиль «Кто брат, кто сестра». Наконец, в мае 1824 пьеса была закончена, и Грибоедов отправился с ней в Санкт-Петербург.
Известный русский драматург Андрей Жандр – хороший товарищ Грибоедова – взялся подготовить рукопись для представления в комитет по цензуре. Вскоре дело было поставлено «на поток» – работники руководимой им канцелярии Военно-счетной экспедиции денно и нощно переписывали произведение, и оно в огромном количестве экземпляров разошлось по городу, всюду встречая восхищенный прием. Но с цензурой дела не заладились, и Александр Сергеевич находился в расстроенных чувствах.
В конце лета он побывал у поэта Александра Одоевского на даче в Стрельне, а по возвращении в Санкт-Петербург снял скромную квартирку неподалеку от нынешней Театральной площади. Поэт бедствовал – ему пришлось даже заложить орден Льва и Солнца, полученный от персидского шаха. А 7 ноября 1824 Грибоедов в своей квартире пережил страшное наводнение. Помещение, находившееся на первом этаже, затопило, а когда вода ушла, на мостовой возле дома застыл корабль. Жить в квартире было нельзя, и драматург перебрался к Одоевскому.
Живя у Александра Ивановича, Грибоедов познакомился с Каховским, Оболенским, Рылеевым и невольно оказался втянут в заговор. К слову, декабристы долго не могли принять решение, нужно ли посвящать Александра Сергеевича в их замыслы. Однако его связи, в частности с Ермоловым, были слишком важны, и в итоге произошла откровенная беседа. В успех восстания Грибоедов не верил, однако согласился помочь декабристам. В мае 1825 он выехал в Киев, дабы вернуться к месту службы, а также наладить связи с Южным обществом.
Известно, что в Киеве он встречался с Бестужевым-Рюминым, Муравьевым-Апостолом, Трубецким и другими заговорщиками. Оттуда поэт направился в Крым. Три месяца он путешествовал по полуострову, отмечая все увиденное и пережитое в дневнике путевых заметок, изданном через три десятилетия, а в октябре 1825 вернулся на Кавказ. Ермолова Грибоедов встретил в Екатериноградской станице, где генерал готовился выступить против горцев. Однако задуманный поход, в который настойчиво просился Александр Сергеевич, пришлось отложить из-за смерти Александра I. Ермолову потребовалось приводить войска к присяге – сначала Константину Павловичу, а затем Николаю, с которым, к слову, у генерала были натянутые отношения.
14 декабря произошло восстание декабристов, а в конце января 1826 в крепость Грозную, где располагался Ермолов, прискакал фельдъегерь с приказом арестовать Грибоедова и доставить его в Санкт-Петербург. По прибытию в столицу Александра Сергеевича поместили в здании Главного штаба, а не в Петропавловской крепости, что уже само по себе являлось неплохим знаком. Содержание здесь было нестеснительным – обедали арестанты в ресторане и могли посещать знакомых. Тяготила лишь неизвестность. В таком положении Грибоедов провел три месяца.
За это время членом Общества его назвал лишь один Оболенский, Рылеев же и прочие декабристы участие поэта опровергали. Муж двоюродной сестры драматурга генерал Паскевич, которому новый император безгранично доверял, также всячески выгораживал родственника. В конце концов, Николай I распорядился: освободить Грибоедова «с очистительным аттестатом», произвести его в надворные советники, предоставить годовое жалованье и отправить на старое место службы. В июле, после казни пятерых «инициаторов» бунта, Александр Сергеевич выехал в Тифлис.
Пока Грибоедов отсутствовал на Кавказе, там многое изменилось. В середине июля 1826 персидский шах, подбиваемый англичанами, решил развязать с Россией войну. Алексей Петрович, введенный в заблуждение Мазаровичем, утверждающим, что армия персов, обученная британцами, чрезвычайно сильна, действовал неуверенно, потеряв все Восточное Закавказье за первый месяц боевых действий. На помощь ему были посланы Денис Давыдов и Иван Паскевич, причем второй – с разрешением императора отстранить Ермолова в любой момент. Дела на передовой пошли успешнее, но двоевластие продлилось до весны 1827, когда неудовлетворенный результатами Николай I напрямую приказал Паскевичу возглавить Кавказский особый корпус. Уволенный «по домашним обстоятельствам» Ермолов отправился в свою орловскую усадьбу, а следом за ним уехал и Денис Давыдов. Официально вверив Грибоедову дипломатические сношения с Турцией и Персией, неофициально Паскевич передал ему гражданское управление всем краем и, не глядя, подмахивал все бумаги, которые подавал ему дипломат. При Ермолове такого не было – генерал любил входить во все дела и не терпел противоречий. Теперь же Александр Сергеевич мог размахнуться, что он, собственно, и сделал. Благодаря ему было начато издание «Тифлисских ведомостей», реформировано местное благородное училище, составлен проект развития города и планы экономического изучения грузинских территорий.
Вечера трудовых будней он по-прежнему предпочитал проводить у Прасковьи Ахвердовой. Старшие девочки ее «пансиона» – Нина Чавчавадзе и Соня Ахвердова – заметно повзрослели, и Грибоедов давал им уроки музыки.
В мае Александр Сергеевич выработал принципы новой политики по отношению к Персии. Прежде всего, поэт отстаивал «политику влияния», крупными мастерами которой доселе выступали британцы. Грибоедов предложил не стараться на корню рубить местные традиции, а поворачивать их в пользу России. Например, оставлять на новых землях национальную администрацию, разумеется, под присмотром русских начальников. К тому времени началась летняя кампания. Александр Сергеевич все время находился при армии, а его мероприятия начали приносить первые плоды. По ходу продвижения русских солдат на юг местное население охотно снабжало их продовольствием, а ряд ханов даже изменили Аббасу-мирзе, перейдя на нашу сторону.
Персидский принц терпел одно поражение за другим, потерял крепости Аббас-абад, Нахичевань, Эривань и в итоге собственную столицу Тавриз. К слову, в павшей Эривани не действовала цензура, и русские офицеры самостоятельно – на радость автору – впервые поставили и сыграли «Горе от ума». А вскоре Аббас-мирза запросил перемирия и в ноябре прибыл для переговоров в ставку Паскевича. Условия мира Александр Сергеевич предложил жесткие – персы должны были уступить Нахичеванское и Эриванское ханства, выплатить Российской империи огромную контрибуцию (двадцать миллионов рублей серебром) и предоставить преимущества в торговле.
Персы стали тянуть с отправкой денег, а в декабре отец Аббаса-мирзы Фетх Али-шах, будто бы неудовлетворенный действиями сына, заявил, что пошлет к Паскевичу нового переговорщика. Грибоедов, пришедший в ярость, в январе 1828 убедил Ивана Федоровича, не желавшего воевать зимой, двинуть войска вперед. Вскоре русские части стояли под Тегераном, и персам не оставалось ничего иного, как выполнить все условия соглашения.
10 февраля 1828 в Туркманчае прошло подписание мирного договора, ознаменовавшего конец русско-иранской войны. Паскевич постановил, что трактат в столицу отвезет Грибоедов. Поэт прибыл в Петербург в марте – его приезд в город ознаменовал 201 пушечный выстрел. Триумфатор был удостоен высоких наград – ему пожаловали орден святой Анны второй степени, чин статского советника и четыре тысячи золотых червонцев. В те дни Александр Сергеевич был самой известной персоной Санкт-Петербурга, встречи с ним искали все – от литераторов до великих князей. Даже известный противник Грибоедова, русский военачальник Николай Муравьев-Карсский признавался: «В Персии Александр Сергеевич заменял нам единым лицом своим двадцатитысячную армию, и не найдется в России человека, к занятию места его столь способного».
В столице драматург остановился в Демутовом трактире, где обитал и Пушкин. Писатели, встречаясь каждый день, быстро подружились. Пушкин писал о своем тезке так: «Это один из самых умнейших людей в России. Увлекательно слушать его». Любопытный случай – в апреле 1828 Пушкин, Крылов, Вяземский и Грибоедов задумали совместное турне по Европе. Вяземский сообщал супруге: «…В городах мы можем показываться, как жирафы... шутка ли лицезреть четырех русских литераторов. О нас, верно, говорили бы журналы.
По приезду домой, мы бы издали свои путевые заметки: опять золотая руда». Однако из этого ничего не вышло – император запретил Пушкину выезжать за границу, крупные изменения произошли и в жизни Грибоедова. В конце апреля Сенат выпустил указ об учреждении императорской миссии в Персии. Александр Сергеевич был назначен чрезвычайным послом в ранге министра. Как мог он оттягивал отъезд, посещал литературные собрания, спешил «надышаться» театром. В мае Пушкин прочитал ему запрещенного «Бориса Годунова». Также Грибоедов пробовал вернуться к литературе, начав писать романтическую трагедию «Грузинские ночи». Те, кто видел отрывки, утверждали, что они были превосходны. Все последние дни в столице драматурга терзали мрачные предчувствия. «Не вернусь из Персии живой... Вы этих людей не знаете – вот увидите, до ножей дело дойдет» – говорил он друзьям.
В начале июня Грибоедов покинул Санкт-Петербург. Пару дней он побыл в Москве рядом с гордой за сына матерью, затем в Тульской губернии навестил Степана Бегичева. Вместе с ним поэт съездил к сестре, жившей неподалеку. Она только что родила сына, названного также Александром, – и Грибоедов окрестил младенца (по его собственному признанию «всполоснул торжественно»). 5 июля Александра Сергеевича с великими почестями встретили в Тифлисе, а 16 июля неожиданно для всех известный дипломат и драматург признался в любви воспитаннице Ахвердовой Нине Чавчавадзе и попросил ее руки. Пятнадцатилетняя Нина дала согласие, позднее она говорила: «Словно во сне!.. Словно солнечным лучом обожгло!».
А уже через день Грибоедов выехал в штаб-квартиру Паскевича, ведущего очередную русско-турецкую войну. В Ахалкалаках он убедил графа отправить войска на завоевание Батума, могущего служить удобным портом. В начале августа Александр Сергеевич возвратился в Тифлис и через день слег с лихорадкой. 22 августа он обвенчался с Ниной в Сионском соборе, при этом больной поэт едва стоял на ногах. В сентябре ему стало легче, и молодожены выехали в Персию. До Тавриза кортеж министра добрался к 6 октября. Здесь выяснилось, что супруга дипломата беременна. Молодые прожили в городе два месяца, а в начале декабря Грибоедов один отправился в Тегеран.
Задерживаться в Персии Грибоедов не собирался, он писал жене: «Скучаю. …Ныне я истинно чувствую, что значит любить». Отдав требуемые визиты и передав Фетх Али-шаху верительные грамоты, Александр Сергеевич сосредоточился на освобождении пленных. Персы, как обычно, упирались, однако Грибоедов сумел сделать очень многое. Накануне его отъезда под защиту посольства попросился некто Мирза-Якуб (на самом деле армянин Якуб Маркарян), являющийся вторым евнухом шахского гарема и вторым лицом в казначействе. Он хотел возвратиться на родину, и Грибоедов его принял. После этого в Тегеране вспыхнули беспорядки – муллы открыто призывали жителей забрать Мирзу-Якуба силой. 30 января 1829 у русского посольства собралась стотысячная неконтролируемая толпа озверевших фанатиков. Конвой миссии, состоящий из тридцати пяти казаков, оказал нападавшим достойное сопротивление, однако силы были неравны. Вместе с казаками мужественно защищал посольство и Александр Сергеевич.
Войска шаха на помощь не явились – позже Фетх Али-шах утверждал, что они не сумели пробиться. В результате нападения были убиты тридцать семь человек, находившихся в посольстве. Обезображенный труп дипломата, три дня бывший игралищем тегеранской черни, опознан был только по руке, давным-давно простреленной пистолетной пулей. В качестве «извинения» за разгром русского посольства персы передали русскому царю алмаз «Шах», находящийся ныне в Алмазном фонде России.
В июле 1829 прах Грибоедова доставили в Тифлис и, согласно его воле, погребли в монастыре св. Давида на горе Мтацминде. На надгробии могилы поэта выбита фраза Нины Чавчавадзе: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!». К слову, супруге поэта долго не сообщали о гибели мужа, оберегая носимого ей ребенка. Когда правда открылась, Нина Грибоедова-Чавчавадзе несколько недель лежала в бреду, в итоге родив недоношенного мальчика. Жил он лишь час. Вдова Грибоедова в шестнадцать лет надела траур, который носила до самой смерти в 1857. Её верность погибшему мужу ещё при жизни стала легендарной, местные жители уважительно именовали ее «Черной розой Тифлиса».
Алмаз "Шах"Премьера комедии Грибоедова «Горе от ума», явившейся вершиной русской поэзии и драматургии, прошла в полном виде в январе 1831 в Санкт-Петербурге на сцене Александринского театра. Тем не менее, термин «в полном виде» требует уточнения – пьеса была изуродована цензурой, что дало повод историку и цензору Александру Никитенко заметить: «В пьесе осталось лишь одно горе – столь она искажена ножом бенкендорфской управы». Несмотря на это спектакль имел оглушительный успех, яркий афористический стиль комедии способствовал тому, что ее всю «разобрали на цитаты». Философ Николай Надеждин писал: «…Физиономии, представляющие разные оттенки нашего быта, так счастливо поставлены, так резко обрисованы, так верно схвачены, что невольно засматриваешься, распознаешь подлинники и смеешься». Московская премьера состоялась позже – в ноябре 1831 – в Большом театре.
Комментарии