Формула «критикуя - предлагай» как наказание для россиян

Если бы мне вдруг предложили описать историю России в форме африканской народной сказки, я бы рассказал, что русский, проспав общий сбор народов, остался не у дел, зато единственный из всех получил от Бога в утешение возможность видеть всю мерзость своего существования.

Горький упрек Андрея Перлы защитникам Ниеншанца, хоть тематически этот упрек и соседствует с разнузданным стебом (как большинство острых высказываний по болезненным вопросам), я мог бы даже и разделить, сказав, что у шведской крепости не было ни единого шанса вновь увидеть дневной свет и оказаться в центре внимания общественности до того как "Газпром" профинансировал раскопки "под снос". Так отношение к лужковской градостроительной политике может серьезно измениться после взгляда на сохраненные документальными и художественными кинолентами виды кошмарных трущоб, в которых без труда, но не без психологического шока угадываются контуры неотреставрированной Москвы начала 90-х. Тут-то самое время сказать обобщающее "можешь - делай, не можешь - не мешай", но опыт жизни в России меня лично отучил от подобных обобщений.

Дело в том, что все эти обобщения - от задорного комсомольского "критикуя - предлагай" до недавней, но уже знаменитой формулы "расскажи Путину, как сделать Жигули лучше Лексуса или не смей ругать наши машины" - сами могут быть обобщены по одному простому принципу: они справедливы только для стран с демократическими гарантиями, а в тоталитарных странах действуют прямо противоположным образом. Говоря: "ну попробуй сам", тебе на секунду позволяют почувствовать себя человеком, обладающим правом принимать решения, и за эту секунду ты, если ты, конечно, родился и жил в России, обязательно успеешь осознать всю глубину той пропасти, которая тебя отделяет от тех, кто действительно принимает решения.

Предложение сделать что-то лучше, чем Путин (в зависимости от ситуации - любой властный человек) - это всего лишь государственный аналог окрика: "на кого базлать вздумал, овца!". Русский человек соединяет в себе очень много качеств, но правильный русский обязательно должен быть с детства обожжен этим окриком. Кто из него в итоге вырастет - незнакомый цивилизованным странам типаж вечно недовольного властью интеллигента, или столь же, между нами говоря, удивительная для Запада фигура соглашателя, который горд тем, что "против властей не бунтует" - неизвестно, да и не так уж важно.

Две основные возможности заданы, между ими - вся наша жизнь, весь наш выбор.

Если обрисовать ситуацию выбора чуть подробнее, то на российской общественной сцене всегда присутствуем мы и власть, которая не-мы. Опасно заявлять вслух об этой противопоставленности, еще опаснее - вести себя так, будто ее не существует. Разрешить этот парадокс нельзя, но можно договориться о сносном существовании в задаваемых им рамках. Этот способ, о котором принято вспоминать не больше и не чаще, чем о способе жить перед лицом неизбежной смерти, известен всем - от миллионов совслужащих, привыкших воздерживаться от расспросов по поводу чьего-то исчезновения, через интеллигентных критиков интеллигентского же противопоставления себя государству, до современных товарищей по работе, которые, поедая бутерброды с икрой на корпоративе, не поинтересуются, почему место рядом с ними пустует. Так надо. Не нас гребут, а мы сами - вместе с властями, причем нечасто и за дело. Как выражался один оптимистически настроенный персонаж у Гроссмана, родилась новая жизнь, и мы все посильные участники ее.

Секрет российской власти в том, что она не собирается ни с кем делиться. Она может только платить за службу, то есть за охрану своих границ (которые многие сослепу принимают за границы государственные, испытывая приливы патриотизма при встрече с Силой). Либо подчинение, либо борьба, третьего не дано. Того третьего, которым балуют себя любые европы, но не русские. Нет шанса для нормальной жизни. Так командарм из "Утомленных солнцем", ставя своих оппонентов в тупик вопросом: "что ж вы не боролись за свою прекрасную жизнь", не хочет понимать, что его вопрос может быть только риторическим. Упущенная режиссером неловкость последовавшей за этим паузы дает ясно понять, что для нормальных людей прекрасность жизни состоит именно в возможности не бороться со всякими нахрапистыми михалковыми за свое право жить.

Но понимания того, что люди хотят просто жить, и жить не кланяясь на каждом шагу, не принося жертвы Силе, по-прежнему нет. А сейчас народ наш так устал и обессилел, что понимание это появится еще не скоро.

Если бы мне вдруг предложили описать историю России в форме африканской народной сказки, я бы рассказал, что русский, проспав общий сбор народов, остался не у дел, зато единственный из всех получил от Бога в утешение возможность видеть всю мерзость своего существования. А толку-то?