Луначарский, Анатолий Васильевич. О воспитании и образовании.

Первая задача, которую ставит себе правительство господствующего класса, заключается в том, чтобы низы были не развиты, чтобы в них не развернулась критическая мысль. Когда дело идет о такой стране, как Россия, то там до самого конца царского режима министр народного просвещения являлся, по выражению Щедрина, министром народного затемнения. Если какое либо общество хочет школу открыть, министр ему не позволит; если хотят в городе открыть университет, министр не позволит; если имеется талантливый профессор, его выгонят вон, за границу; если студенчество борется за то, чтобы школа шире развернула научные занятия, отдать студентов в солдаты. Это была постоянная политика министерства народного просвещения. Министерство народного просвещения было как бы департаментом министерства внутренних дел. Министерство внутренних дел заботилось о том, чтобы школа была предоставлена в его распоряжение.

Но даже в России министерство финансов (заинтересованное в том, чтобы свести бюджет, и понимавшее, что для этого нужен развитой капитализм, что без этого Россия должна была безнадежно отстать от других стран, потому что некапиталистическая страна всегда будет бита капиталистической) настаивало на необходимости развернуть школы и вошло в острый конфликт с министерством народного просвещения. Министерство финансов устроило свои политехникумы, свои коммерческие гимназии по лучшему западноевропейскому образцу. И действительно, нельзя народ держать в невежестве, если хочешь иметь квалифицированных рабочих, если хочешь иметь хороших приказчиков, если хочешь иметь крестьянина, который может прочитать какой нибудь популярный агрикультурный журнал и согласно ему улучшить свое хозяйство.

Страны с широкой грамотностью, страны с хорошо поставленным, хотя бы буржуазным, народным образованием могут иметь и относительно хорошего солдата, хорошего земледельца, хорошего рабочего. И когда Западная Европа убедилась в этом; она усиленное внимание обратила на народную школу.

Однако она отнюдь не хотела, чтобы эта народная школа дала народу полное знание. Для чего это ему? Выдрессировать надо, чтобы он умел читать, писать, но надо, чтобы тут же поп вложил возможно большее количество своего христианского яду. Надо дать простолюдину технические умения до известного предела, но без серьезной научной подготовки, а главное — пресечь всякую возможность для человека из народа перейти из этой узкой сферы так называемой народной школы к какой нибудь другой.

И это было сделано до такой степени искусно, что в России, например, количество людей из крестьянства и рабочего класса, которые попадали в элементарную школу и затем переходили в школу среднюю, составляло всего четверть процента. Значит, один человек из четырехсот мог попасть в школу высшей ступени, когда кто нибудь ему покровительствовал или когда это был сыночек богатого крестьянина и т. п.

Таким образом, человек из народа получает образование в лучшем случае в течение трех–четырех лет и затем выбрасывается из школы. И если удается получить образование дальше на дополнительных вечерних курсах, то там он совершенствуется только в своем ремесле. Так это сделано в тех видах, чтобы человек, получивши все знание, не сделался легко, может быть, социал–демократом. Вот почему в Германии, во Франции, в Англии, во всех странах Европы никакого хода из низшей школы выше нет. В Америке это не совсем так. Там процент рабочих или мелких фермеров, которые попадают в высшую школу, гораздо выше. Не меньше, чем 4—5 процентов. Почему так? Америка не так боится выходцев из народа. Школа построена таким образом, что в нее попадает маленький процент рабочих городских и фермеров, но школа старается в них разжечь буржуазное сознание, внушить школьнику мысль, что ему надлежит отвернуться от своих. И нельзя себе представить ничего отвратительнее этих людей, которые стыдятся своих родителей, которые стыдятся своих товарищей из низшей школы, потому что они иначе одеты, иначе питаются и к ним иначе относятся господствующие классы. И замечательно, что германская политика, не пускающая рабочих и крестьян в среднюю школу, имеет свои невыгодные стороны для буржуазии, потому что талантливые рабочие остаются в своем рабочем классе, и поэтому в Германии очень много талантливых руководителей рабочего класса. В конце концов количество сознательных администраторов и организаторов социал–демократов выросло в Германии до очень значительной величины. Наоборот, Америка умнее. У нее нет остатков феодализма, она делает этих людей своими офицерами, возводит в разряд своих покорных инженеров, и, если бы не эмиграция, если бы не то, что отсюда — из Польши, из России, из Германии — постоянно приезжает в Америку беднота, там не было бы совершенно социалистических вождей. Там вождями социалистическими являются в большинстве случаев итальянцы, евреи, поляки, ирландцы, которые выехали из Европы. Коренного американца, как только он поступит в школу и как только там заметят, что это человек талантливый, его приручают. В школе даются сведения исключительно практические. Там преподается история в «патриотическом» классовом духе, там преподается закон божий, который отравляет сознание ребенка, затем там преподаются все науки в примитивном виде, только в течение четырех лет. В двенадцать лет мальчик ничему больше учиться не должен, он отправляется в качестве ученика на фабрику, на завод, в мастерскую, его выталкивают из школы вон, его образование кончено.

С законом божиим у буржуазии выходит недоразумение. Так, например, знаменитый немецкий педагог Паульсен заявляет, что преподавание закона божия в школе, явно расходясь с научным преподаванием других учителей, поселяет в учениках недоверие к школе. Поняв, что россказни библии, которые им передаются, являются антинаучными вымыслами, дети не верят уже и остальным учителям в их «патриотической» и тому подобных проповедях. Вот почему, по мнению Паульсена, необходимо из классовой школы, задачей которой является обработать в интересах правящих классов маленьких людей, выбросить ее слабейший пункт, а именно закон божий. А с другой стороны, другой знаменитый педагог, Ферстер, настаивает, что все попытки поставить школу без закона божия не удаются привилегированным классам. Никак нельзя, сетует он, уверить маленьких крестьян и пролетариев, что они должны проливать кровь за свою родину, в которой они являются эксплуатируемыми париями. Разумно разъяснить справедливость такого порядка невозможно, и только привлечение воли божией и потустороннего мира дает возможность настоящим образом просветить «патриотически», т. е. отравить, по существу, головы и сердца учеников. Французы, отказавшись от закона божия приблизительно по тем же соображениям, какие указывает Паульсен, постарались заменить его буржуазной гражданской моралью. Учебник этой морали, как говорит радикал, а не социалист Бюиссон, представляет собой верх идиотизма.

Так мечется буржуазная политическая мысль: с попами глупо, и без попа не проживешь; с делом воспитания действительно все труднее и труднее. Культура до такого уровня дошла, что маленького француза или немца уже трудно надуть. Он начинает смотреть на все своими глазами, и отсюда школьный кризис.

Как сделать так, чтобы школа выпускала верноподданных, которые беспрекословно шли бы умирать за ту тюрьму, в которой их эксплуатируют?

Это задача трудная. Но не думайте, что лучше обстоит дело со школой так называемой средней. Средняя школа устроена была в Западной Европе так, что в нее поступают такие же маленькие дети, как и в низшую, но только дети буржуазные. Для того чтобы в данную школу не входили бедные, были установлены высокие цены. Школа платная, и плата установлена такая, чтобы рабочий никак не мог ее уплатить; есть некоторое количество бесплатных мест с таким расчетом, чтобы туда попадали дети из мелкобуржуазных семей. Тут проводится лозунг, который был высказан Д. А. Толстым, что кухаркиным детям не место в гимназии; это лозунг общебуржуазный. Тут преимущественно производятся офицеры всякой службы, будь то армейская, или промышленная, или вообще бюрократическая; здесь та масса, на которую капитал опирается, как на своих людей, как на своих приказчиков, чтобы руководить остальными. <...>

Когда Вильгельм II взошел на престол, к нему обратились педагоги, сторонники реальной гимназии, и говорили: «Нам нужны хорошие коммивояжеры, нам нужны хорошие капитаны, нам нужны хорошие счетоводы и инженеры. За каким чертом вы засоряете умы наших детей латинским и греческим языками? Мы требуем категорически, чтобы дали полезную школу». И Вильгельм, который стремился к империалистическим целям, благодаря которым Германия сейчас погибает, Вильгельм стал на эту же точку зрения: надо учить полезным вещам, потому что Германии придется торговлю и промышленность расширять и известно, что в войне победит организованность.

Но закоснелые учителя–классики ответили ему: «Вы, ваше величество, хотите сделать огромную ошибку. Из реальных училищ, пожалуй, получатся лучшие знатоки той или другой специальности, но зато гораздо худшие верноподданные. Если хотите иметь настоящих верноподданных, их может дать только классическое воспитание».

Вот совершенно правильная постановка дела. Вильгельм просто ответил, что пусть де будут похуже подданные, по поумнее. Потом он раскаялся в этом. Позднее он прямо боролся против науки, вплоть до того, что устранял иногда из университетов крупных ученых–естественников за их политические взгляды.

Буржуазная школа Америки и Западной Европы несколько лучше, чем российская. Интеллигенция прочно куплена буржуазией, поэтому особенно бояться давать такой интеллигенции знания нечего. Знающий инженер прекрасно знает, что ему будут устроены паи и акции в том предприятии, в котором будет он служить, что он будет получать громадный оклад и жить тем лучше, чем больше будет выжимать денег из рабочих для своего хозяина. Адвокат, журналист, врач — в большинстве случаев люди, купленные прочно еще при отцах своих, люди, ставшие той силою, которая подпирает буржуазный строй за совесть. Между тем для русского правительства долгое время слова революционер истудент были равнозначащими. Приходилось постоянно бороться против народа, поскольку он получал образование, а не давать никакого образования нельзя: нужны чиновники и специалисты. И правительство русское металось в этих тисках. Но заметьте, как только пришла в Россию буржуазная свобода, часть студенчества оказалась на ее стороне, против пролетариата и его идеалов. Во время московской революции студенты стреляли в рабочих и составляли цвет белогвардейских отрядов, потому что они верили, что им с буржуазией будет лучше, чем с пролетариатом: «Черт знает, что будет с пролетариатом, он груб, невежествен, будут нами командовать какие то мужланы, это нам не с руки».

Буржуазия боится учить совершенно реалистически.

Когда приходится доводить науку до ее конечных выводов, то каждая наука непременно оказывается преисполненной социалистических тенденций. От этих конечных выводов не только вдребезги полетят какие нибудь религиозные представления, но будет совершенно немыслимо защищать буржуазный строй. Если интеллигент, настоящий интеллигент, искренний, который думает не о том, сколько он заработает, на ком женится и как устроит свой домик, а именно хочет быть хорошим врачом, хорошим учителем, серьезно отдастся своей науке и додумается до конца, то он непременно сделается социалистом. Ибо как создать хорошую жизнь? Разве не является естественною целью каждого вдумчивого, общественно мыслящего человека содействовать организации гармоничной жизни, в которой развивались бы все стороны человека и в которой эти развитые люди жили бы в братском сотрудничестве друг с другом ради счастья всех? Такие великие педагоги, как Руссо, Песталоцци, Гербарт, Фребель, не могли не подойти к этой задаче при свете подобного широкого идеала. Наука всегда толкала людей к социализму, если они были честны и смотрели достаточно широко.

Инженер должен поставить вопрос: как с наименьшей затратой сил производить побольше? Как устроить хозяйство так, чтобы не было убытков от конкуренции? И он скажет, что прежде всего нужно устранить капитализм, поскольку конкуренция является громадной растратой сил, поскольку основная техническая задача сводится к тому, как человек в наиболее безвредных для себя условиях может наиболее плодотворно производить и как отдельные предприятия слить в рациональную систему. Честный врач поймет, что лечение болезни — паллиатив, что первое для врача — профилактическая общественно–санитарная работа. Надо, чтобы жилища были хороши, надо, чтобы не было чрезмерного труда, чтобы было достаточное питание, и люди в сто раз станут здоровее, — и все это может дать только социализм.

Ни один интеллигент, который ставит свою специальную задачу во весь рост, не может не быть социалистом. Значит, чтобы он не стал социалистом, нужно убить его совесть, сделать его бессовестным, но это не всегда удается.

Крупные интеллигенты вследствие этого то бунтуют часто, и целый ряд великих имен, в последнее особенно время, присоединился к социализму. Средних людей легче купить, но предварительно недурно их для этого околпачить. Все таки лучше, если всей правды они не будут знать. Отсюда фальсификация и всяческий обман. В средней школе сохраняется для этого и в Европе прежняя учеба. Вы встретите сколько угодно людей, кончивших среднюю школу, которые вам не объяснят толком самого простого производственного процесса. Их образование главным образом литературное. Из школ среднего технического типа выходит человек со специальными знаниями, но тот оказывается дикарем во всем остальном; выходящий из нее знает только одну свою часть, а остальное не знает вовсе. Вот как построена школа средняя.

© Луначарский, Анатолий Васильевич. О воспитании и образовании.

#капитализм #классы #образование #воспитание #школа
#государство #просвещение #пролетариат