Путин – это только человек, который озвучивает коллективное решение олигархии.

Директор Института глобализации и социальных движений

Я.Б. (Ярослав Белоусов (ведущий), : - В конце прошлого года были массовые митинги в Москве, по поводу реформы здравоохранения, а вот в Уфе, буквально несколько дней назад…

Б.К.: - Голодовка.

Я.Б.: - Да, закончилась голодовка, которую работники «скорой помощи» держали месяц! Как вообще ситуация с медициной обстоит в стране?

Б.К.: - Понимаете, во-первых, мы говорим: «массовые митинги в Москве». А что такое «массовые митинги в Москве»? Это, по самым таким объективным подсчетам – шесть тысяч человек. Я участвовал в организации этих протестов и могу сказать, что да, реально, что-то около шести тысяч человек было, хотя, естественно, официальные цифры со стороны властей были меньше, но около шести тысяч человек было. Мы тогда как организаторы, вернее, как участники всего этого процесса, его могли трактовать как большой успех. Но на самом деле давайте подумаем: сокращают восемь тысяч. На митинг, вместе со всеми левыми организациями, с активистами, с журналистами, в том числе, выходит шесть тысяч человек. Это значит, что те врачи, медработники, которых сокращают, не вышли на митинг поголовно. Протесты были недостаточно серьезные, учитывая масштабы бедствия, которое на нас надвигается – это позорно низкие цифры. Сейчас все должны, что называется, бить в колокола: нам грозит развал всей системы медицинской, потому что речь не идет о том, что просто сократить врачей или расходы. Это было, кстати, в 90-е и это система выдержала. Сейчас речь идет о гораздо более тяжелых вещах, о худшем. Речь сейчас идет о том, чтобы разрушить структуры. Понимаете, вот у нас есть, допустим, некое направление в медицине, вы можете его финансировать лучше или хуже, вы можете сократить финансирование на 10%. Вы можете, допустим, сократить численность врачей в этом направлении, все это плохо, но это, как говорится, система переживет. Вот если вы вырубили все направление, вообще, вот этого направления не будет. То есть, оно уходит в коммерческую медицину, выходит из системы. Оно перестает быть согласованно с другими элементами, то вы не просто обваливаете все это направление работы, вы еще бьете по другим направлениям, потому что все взаимосвязано, потому что это другие сегменты медицинского обслуживания будет рушить. И задача ведь у реформаторов совершенно однозначная: врачей выпихнуть в коммерческий сектор, здания продать, а людей принудить затем идти в частный сектор платить, вот о чем речь. Но значительная часть населения платить не в состоянии, медицина – это не услуги, это сфера помощи населению. И нет принципиальной разницы между тем, что человек болен и у него доход 100 тысяч в месяц, и болен и имеет доход 10 тысяч в месяц: болезнь одна и та же. И она, соответственно, не зависит от уровня дохода. То есть, когда вы дифференцируете по уровню дохода так называемые медицинские услуги, вы фактически лишаете людей права на жизнь.

Я.Б.: - Многие противники реформы заявляли о том, что во многом в ней присутствуют коррупционные моменты, то есть имущество, здания этих медицинских учреждений будет «распиливаться». Так ли это?

Б.К.: - Конечно, конечно. Но понимаете, у нас всюду говорят про коррупцию. Буквально на прошлой неделе была у нас конференция в Российском экономическом университете имени Плеханова вместе с фондом Розы Люксембург. Там выступала Анна Владимировна Очкина, моя коллега и один из основателей нашего института, она сказала, что у нас в России, чуть что, ссылаются сразу на коррупцию, а почему удобно ссылаться на коррупцию? Потому что коррупция – это просто какие-то плохие люди, которые воруют. Надо предположить, что если воровать перестанут, если все будут честными или хотя бы немножко меньше будут воровать, то как-то ситуация выровняется. Это не так. Дело в том, что у нас как раз ситуация с коррупцией катастрофична, потому что принципиально не решаются стратегические задачи и все системы неэффективны. То есть российский капитализм принципиально неэффективен. Чем менее он эффективен, тем более он коррумпирован, потому что, как сказал мне один чиновник в свое время, для того, чтобы один рубль украсть, нужно девять рублей неэффективно потратить, понимаете? То есть, в эффективной системе возможности для воровства радикально меньше. И тут речь идет о том, что принципиально стоит задача просто из всего извлечь деньги. Из всего, из чего угодно. То есть, любая функция, любая задача, любая государственная структура, любая сфера жизни, да – это в рамках нынешней системы российского капитализма понимается именно просто как сфера, как можно выколачивать деньги, то это принципиально порочный подход даже для буржуазного общества.

Потому что даже в любом, нормально работающем буржуазном обществе должны быть какие-то сферы, защищенные от рынка. Как только вы эту защиту убираете – деньги становятся единственным критерием. И тогда вы даже не можете сказать, где коррупция, а где не коррупция. Потому что, по большому счету, все одно и то же, легально, не легально вы эти деньги получили. Главное то, что у любого человека, принимающего решение, у него в глазах калькулятор, больше ничего: сумма – в долларах, рублях или евро. Больше никаких критериев, никаких интересов, никаких других принципов нет.

Я.Б.: - Борис Юрьевич, но ведь это все видит наш президент Владимир Владимирович Путин. Почему он бездействует. Хотелось бы узнать, с вашей точки зрения, какие у него экономические взгляды: государственнические, либеральные или он прагматик...

Б.К.: - Я все время в таких случаях говорю: забудьте вы про президента. Нет никакого президента в России. В России - такая конституционная монархия английского типа. Президент – это как королева Виктория. Президент – это национальный символ. Да, он национальный лидер, так и есть. Национальный лидер – это в том смысле, что он ничем не руководит и от него ничего не зависит. Он воплощает идею, чистую идею нации. Больше ничего. Это человек, который должен подписывать подготовленные, уже решенные вопросы. В чем дело, построена некая коалиция, некий баланс сил. Путин – это некое суммарное выражение этого баланса сил. Поэтому говорят, а Путин - он кто: либерал или он государственник; патриот или западник, левый или? А он - никакой. А потому что, если в этом балансе, в этой комбинации, в раскладе сейчас доминируют государственники – Путин, получается государственник. Потом собрались, приняли коллективно другое решение: сейчас будем вправо, в либеральную сторону – Путин вдруг становится либералом. Завтра сказали: мы будем твердо стоять перед лицом Запада, будем защищать свои национальные интересы – Путин становится борцом за национальные интересы. Но тут говорят: надо с Западом дружиться, мириться, надо уступать – Путин становится сторонником дружбы с Западом. Т.е. Путин – это только человек, который озвучивает коллективное решение олигархии. Все. Больше никакой роли у него нет, и никакой функции другой он не имеет.

Я.Б.: - Мнение спорное, но оно — ваше. Смотрите, реформы, которые проводятся, затрагивают широкие социальные слои, которые в определенный момент могут стать более протестными. Возродится ли в нынешней России протест, но под красным флагами?

Б.К.: - Очень бы хотелось. Я еще раз говорю, это даже не вопрос идеологии, а выживания. Потому что российское общество сейчас своеобразное. Я даже процитирую другого своего коллегу, мне очень нравится это высказывание. Он сказал: мы создали уникальное общество – это общество индивидуалистов без чувства собственного достоинства. Сколько угодно кричат, что Россия – страна Соборная, коллективистская и т.д, но Россия последних 15-20 лет – это предельно, крайне индивидуалистическое общество. Я повторяю, это общество индивидуалистов, которые не умеют договариваться, если не считать саму олигархию, которая договариваться умеет. На низах договариваться не умеют: каждый за себя, каждый пытается решать вопрос самостоятельно, индивидуально. Почему люди не вышли на защиту медицины? Вопрос. Я еще раз говорю, 6 тысяч – вроде бы много, много на фоне штиля полного. На самом деле безумно позорно, катастрофически мало. Потому что те же самые врачи, когда им сказали, что их будут увольнять, они не стали думать, как организовать забастовки, как поднять общественность в поддержку своих требований, как захватить больницы, в конце концов, и не дать их приватизировать. Нет, каждый стал думать как бы лично ему или ей устроиться конкретно, найти частную клинику, как сохранить свое рабочее место, не попасть под сокращение. Как именно умаслить начальника, чтобы именно его или ее не сократили. Тут же полный дефицит солидарности обнаружился! И я думаю, что как раз сейчас общество оказывается прижато к стенке, когда выясняется, что научиться надо как-то солидарности, научиться надо хоть как-то защищаться. Потому что есть вещи, которые индивидуально не решишь. Если мы разрушим систему медицинскую, если здравоохранение не будет работать в целом по стране, то на индивидуальном уровне уже не спасешься. Понимаете, это как эпидемия чумы. Как вы будете спасаться индивидуально? Надо коллективно что-то делать.