Что бы я делал, попав в СССР

На модерации Отложенный

Не так давно на обширных просторах интернета мне попался вопрос: «Что бы ты делал, попав в СССР семидесятых?». А к  нему в аренду была приложена… машина времени.

Эх, нет, конечно! Живем мы в мире без чудес, вопрос был задан, разумеется, без всякой машины времени, однако ее роль взялись выполнять предложенные на выбор варианты ответа. Я пробежался по ним взглядом и неожиданно будто повалился между строк – провалился в то время. Мне вспомнились семидесятые годы – будто послышались звуки ушедшего времени, почувствовались почти забытые запахи, увиделись улицы, дома, люди…

Я перенесся туда и начал мысленно ходить по улицам, слушать музыку семидесятых, встречать разных людей, заглядывать им в глаза и… Предлагаемые варианты ответа на вопрос напомнили мне о том, что мне попадались бы люди, не ведавшие, что случится с их будущим, и… поэтому, попытавшись вживую представить себя там, я вскоре начал ощущать подкатывающий к горлу комок.

Да, на меня были бы обращены непривычные для нашего времени взгляды – невозможные сегодня взгляды людей, видевших свою жизнь в свете совсем иного будущего.

На их темечко не давил нынешний груз неясной будущности. Над их темечком вообще всё было свободно и чисто. Им виделось ясное и понятное завтра, которое представлялось им светлым и манящим. Перед ними были, конечно, проблемы, но они просто меркли перед нашими катаклизмами! И если бы вы подошли к тем взглядам советских людей с нынешней меркой, вы бы поразились, как много было в них наивной беззаботности. Но как раз этой невеселой исторической меркой я на них и смотрел.

Что бы делал я? – читаю я в вопроснике, и от этого тяжесть в душе только усиливается.

Бросился бы рассказывать, вещать, предупреждать?... – так звучал один из вариантов ответа.

Кинулся бы тормошить людей, предсказывать, убеждать?...

Обратился бы в госорганы с информацией о людях, которые несут стране гибель?... – подсказывал мне вопросник.

Сам бы стал бы разыскивать этих людей?

Комок, сидящий в горле, все больше и больше наполняется горечью. Ах, если бы, действительно, можно было бы всё это сделать!... – попасть туда, предупредить, убедить, разыскать…

Но я слишком хорошо знаю то время, знаю тех людей, знаю страну – слишком хорошо, чтобы дать именно такие ответы на заданный вопрос. Ведь я жил в том времени, точнее говоря, когда-то жил тем временем – оно жило во мне, а я жил в нем…

Да, я кинулся бы рассказывать людям о потрясениях, которые обрушатся на страну, о резком откате назад, о забвении высоких устремлений, о потере далекого светлого будущего. Я стал бы предсказывать, стал бы взывать, стал бы пугать, А надо мной стали бы…

Смеяться…

На меня стали бы показывать пальцем, мне бы не верили. Да, мне бы не верили…

Горечь в груди вырвалась бы наружу, и я – мифический я, перенесшийся в их прошлое, - взвыл бы от собственного бессилия… разразился бы подобно плачущему большевику Маяковского настоящими слезами.

Да, я стал бы рыдать, по-настоящему рыдать, но уже не от собственных рассказов о большой трагедии страны, а от невозможности убедить людей. Я стал бы плакать от святой наивности людей Страны Советов, от невозможности одолеть их уверенность в поступательном движении самой великой и самой могучей Державы во всей истории человечества. Я стал бы плакать от того, что люди страны, взлетевшей в космос, никогда не поверят в то, что она может так легко и катастрофично рухнуть.

И если бы в конце концов со своими жуткими речами я угодил бы в соответствующие кабинеты, то это было бы правильно!... Мне не пришлось бы специально разыскивать компетентные органы. Хватило было лишь публичных и громогласных пророчеств гибели Советского государства.

Суровые кабинеты стали бы единственным местом, где меня слушали бы серьезно. Но увы! Не с той целью, с какой я всё это бы рассказывал. Разумеется, историям о людях, вроде Чубайса, Гайдара, Ельцина, никто из них не поверил бы, а из рассказов о Горбачеве, сделали бы вдруг вывод о прорехах в системе, обеспечивающей безопасность наших лидеров, о прорехах в системе государственных секретов и не более того. Меня, знающего подробности вербовок наших будущих руководителей страны, сочли бы агентом иностранных разведок со всеми вытекающими отсюда последствиями…

Моим предупреждениям там – в органах безопасности – как и на обычных улицах, никто бы не поверил. Потому что там служили точно такие же советские люди, без сомнения верившие в несокрушимость курса нашей Родины.

…Мне хватает ума, чтобы предугадать это. Я очень хорошо знаю то время и тех людей. Поэтому на вопрос, что я буду делать, попав в СССР семидесятых, я тихо проговариваю неожиданное: «Не знаю…»

Не знаю… Вот и весь мой сказ вопроснику с разными вариантами ответов…

Однако знаю я или не знаю, но согласно правилам игры, машина времени забросит меня в ту эпоху, и я окажусь в СССР. Согласно правилам игры я должен буду дать хоть какой-нибудь ответ. И мне не останется ничего иного, как попытаться найти его уже там – в Советском Союзе семидесятых. В поисках невозможного ответа для начала я, наверное… просто поброжу. С большой горечью в сердце и с потрясением в душе я поброжу… по Великому Могучему Громадному Родному Союзу Советских Социалистических Республик…

Я посижу где-нибудь в людном парке и посмотрю на беззаботно гуляющих соотечественников. Я послушаю их разговоры – простые и чистые, недосягаемо чистые для нас – тех, кому удосужилось жить в послесоветские годы. Я буду впитывать в себя их разговоры, упиваться и наполняться ими. Капля за каплей, слово за словом я снова буду насыщаться позабытыми помыслами, верой, устремлениями, радостями и заботами людей той эпохи. Это будет постепенно заглушать мою горечь, и очищать меня – очищать от наносной грязи нашего несообразного времени. Мне посчастливится погрузиться в эту терапию – разговор за разговором она будет выдавливать из меня гнойную тину нынешнего исторического (истерического) образа мыслей.

Я схожу на какую-нибудь первомайскую демонстрацию где-нибудь в небольшом городе.

Я пойду в ее колоннах, и буду напиваться радостью и весельем идущих рядом людей. Я буду вместе с ними кричать «Ура!». Они будут кричать громко, от души, а я лишь смогу едва слышно вторить им движением губ, ибо я не смогу кричать так же задорно и бесшабашно, как они.

Мне будет мешать все еще сидящий в горле комок горечи – горечи от знания о грядущей катастрофе нашей большой и неповторимой Родины. Они будут кричать о непобедимом коммунизме, будут кричать «Слава труду!» и «Слава Великому Советскому народу!!!». Они будут это делать весело, со смехом, ведь для них это будет естественным и несомненным. Они ни на йоту не будут сомневаться в неизбежности светлого будущего, в несокрушимости самого справедливого и прогрессивного строя. И поэтому они будут кричать «Ура!» в ответ на немыслимое сегодня «Слава КПСС!». Они будут светиться радостью, и не будут придавать особого значения своим словам, как не придают значения люди собственному дыханию. Для них все эти здравицы будут лишены идеологического подтекста, давно став лишь данью веселому празднику.

Да, кругом будет праздник, большой праздник. И, быть может, кто-нибудь протянет мне стаканчик и бутербродик… И тогда слезы все-таки навернутся у меня на глазах – слезы, всё это время душившие меня и выбитые наружу ядреной настойкой. Под веселый хохот окружающих…. И я буду опасаться, чтобы с меня не спросили тост или нескольких слов, за что пьем, ибо тогда слезы хлынут из моих глаз рекой. И я попрошу у кого-нибудь флаг – красный революционный большущий флаг и, вжав в его древко пальцы так крепко, словно от этого зависит будущее страны и всего мира, пронесу его мимо трибун…

Затем тихим поздним вечером я выйду на улицы и буду ходить по темным закоулкам. Я буду смотреть на горящие фонари, на витрины и на окна домов. Впервые в жизни я не буду стыдливо отворачиваться от открытых окон. Я буду во все глаза смотреть, как по квартирам ходят люди, как они занимаются непонятными мне делами. Я буду провожать взглядом запозднившихся подростков, которые будут беспечно мотаться по улицам. Я буду вглядываться в ребят и девчат, и испытывать не менее сильное волнение – ведь это будут мои сверстники по году рождения, а значит, где-то среди них могут оказаться мои знакомые, друзья детства, одноклассники и, в конце концов, там, в темнеющих дворах, могу оказаться я сам – молодой… - такой же бесшабашный и несокрушимый в своих амбициозных планах.

Эх, побеседовать бы с самим собой молодым – снова ощутить в своей душе огонек волнующих юношеских идеалов – забытых или растрепанных жизнью!

А затем ранним утром – советским ранним утром – я вторгнусь в советский трудовой час пик. Вместе с десятками людей я буду штурмовать автобус, втискиваться в него, чтобы быть сдавленным его неимоверной теснотой. Я буду зажат плечами крепких мужиков – советских работяг, едущих на работу. На работу…!

На ту работу! – Настоящую работу!!!

Я вольюсь в стройные колонны трудящихся, тянущихся к заводским проходным. Я пройду в цеха, я окунусь в их ритмичный грохот, почувствую рабочий пульс Страны Советов. Я встану за длинный конвейер, и буду работать, работать и работать… до изнеможения. Я буду давать план. Я буду перевыполнять план. Я своими руками буду крепить мощь самой лучшей Державы планеты…

И обязательно я постараюсь попасть на их субботник – настоящий Ленинский Коммунистический субботник. И там я буду работать за десятерых. Таскать, грузить, мести, копать… Я собью в кровь свои ладони, на меня будут с удивлением оглядываться, но я, стиснув зубы, буду трудиться через не могу. Мне надо будет, очень надо будет отработать на субботнике, чтобы искупить вину всех последующих постсоветских лет. Мне надо будет искупить вину всех забывших о великих целях поколений последующей эпохи…

А в воскресенье я пойду на их выборы.

Ох! Я попаду на их грандиозные выборы! Под громкую музыку, радостный праздничный марш я пойду голосовать на выборах. И пусть злословят ныне о выборах без выбора, но, опуская в урну бюллетень с одной-единственной фамилией, я буду точно знать, что выбираю не депутата-клоуна, а достойнейшего человека. Я железно буду знать, что этот человек не будет отсутствовать в зале заседаний во время голосований, что он не будет прожигать государственные деньги за границей, не будет скупать там виллы, не будет пристраивать туда своих детей. И если мне – простому советскому человеку – потребуется, он выложится ради меня полностью, он дойдет до самых высоких кабинетов, чтобы решить какой-нибудь мой вопрос. Ибо, дав свое согласие на участие в советских выборах, он осознанно взваливает на себя неимоверную ношу – Великую и огромную Страну, за спокойствие и поступательное развитие которой он обязывается нести такую же огромную ответственность…

Что бы я делал, попав в Советский Союз семидесятых?

Я сходил бы на футбол.

Почему не на хоккей? Да потому что советский хоккей блистал тогда на самой вершине всемирной славы, а футбол был еще где-то рядом с ней и наши футболисты отчаянно сражались за ее притягательную высоту. Я посмотрел бы матч советского киевского «Динамо» или советского тбилисского «Динамо» с советским ташкентским «Пахтакором». Я до хрипоты, до потери голоса кричал бы на трибуне, свистел, прыгал, размахивал руками и как мальчишка выл бы от пропущенных мячей.

Эх! Не хватит меня одного на огромную кучу дел, которые я хотел бы переделать в Великой и Могучей Стране Советов, не хватит меня одного, чтобы перебывать везде. Мне хотелось бы успеть съездить на сибирские стройки, мне хотелось бы приложить руку к возведению величественных плотин, к воздвижению огромных доменных печей, мне хотелось бы своими руками нацелить на небеса острие поднимающегося с железнодорожной платформы могучего космического корабля….

Что бы я делал, попав в Советский Союз?

Я смотрю на анкету, и мое сердце больно сжато.

Что бы я делал?

Я бы делал всё! – Всё, что только бы мог!!!

 

***

 

И вернулся бы я оттуда со вспухшими от мозолей руками. Я вернулся бы с восставшей из руин очищенной душой… Я вернулся бы вновь напитанный горячей верой и неимоверной энергией. Я вернулся бы заряженный невообразимой мощью Страны Советов – заряженный неодолимой устремленностью советских людей к Светлому Будущему. Я вернулся бы, чтобы продолжить их отчаянную борьбу, вновь подняться на великую битву.

Ибо, если не в наших силах изменить прошлое, то в наших силах завоевать нашей Великой, потрясающей, огромной и неповторимой Родине счастливое и грандиозное Будущее.