«Встреча Брежнева»

Отрывок из книги Юрия Лазарева

«Дневник лейтенанта Горелова».

У каждого человека в жизни бывает случай (а то и не один!) настолько неприятный и глупый, что его хочется навсегда вычеркнуть из памяти. Но именно такой случай никогда не забывается, частенько приходит на память, вызывая у его главного персонажа гримасу брезгливости или желание закрыть лицо руками. Именно такой случай произошёл с мичманом Булкиным в самом начале его службы на «Ревностном».

Мичман Василий Петрович Булкин оказался на флоте потому, что и его отец служил мичманом, служил успешно и не представлял себе, куда ещё приткнуть сына после окончания школы, кроме родного флота. Но для того, чтобы оказаться подобно отцу техником лаборатории уютной береговой воинской части, расположенной на мысе Фиолент близ Севастополя, необходимо было сначала послужить по специальности в плавсоставе. Что-то не сработало в расчётах Булкина-старшего, и Вася оказался на тихоокеанском, а не на черноморском корабле.

И всё же новоиспечённый мичман Булкин не был бесперспективным моряком. Рос над собой медленно, но основательно. Василий был дисциплинированным и исполнительным, в меру ленивым и успешно использовал в обслуживании вверенной ему техники твёрдые знания советского троечника. Со временем Булкин безусловно станет мичманом не хуже других.

Но на текущий момент в душе Булкина сошлись в борьбе два взаимоисключающих свойства: страх перед начальниками (начальнику достаточно было повысить тон, чтобы техник ВЧБ потерял дар речи) и почти мистический страх перед руководящими документами. Только на первый взгляд эти свойства кажутся почти тождественными. Дело в том, что злейшими нарушителями руководящих документов являются именно начальники, что никак не могло уложиться в миропонимании начинающего мичмана.

Как-то при стоянке у стенки калининградского завода «Янтарь» мичман Булкин служил дублёром дежурного по низам. Собственно дежурным по низам был кто-то из опытных мичманов, а дежурил по кораблю наш лейтенант Горелов. Вообще-то дежурство по кораблю в заводе – дело не очень хлопотное, если нет каких-либо опасных работ – в трюмах, на мачтах, огнеопасных и так далее. Ну, этот известный перечень бывалые моряки знают…

А в тот день как на грех было около двух десятков точек огнеопасных сварочных работ. Это значит, что у каждого рабочего места сварщика должен был находиться вахтенный из числа корабельных моряков с соответствующими противопожарными средствами, а дежурная служба должна была контролировать соблюдение ими мер пожарной безопасности. Дело для рабочего дня в заводе обычное, но был выходной. Завод авралил ради своевременного устранения замечаний ходовых испытаний. А в выходной день народ расслабляется, как ты его не стращай.

Старпом был на сходе (по-уставному справедливо редкий случай!). Замполит – тем более. Было часов шестнадцать, то есть дежурство шло к концу. Командир отдыхал у себя в каюте. Дежурный по кораблю, обходя места проведения сварочных работ и чувствуя себя почти хозяином на корабле, зашёл на пару минут в каюту лейтенантов Гордиенко и Гоголева, где в этот момент оказался центр мысли лейтенантского коллектива, то есть сидели четыре-пять офицеров, дожидавшихся ужина в приятной беседе. Дежурный по низам под предлогом обхода корабля удалился в собственную каюту, где позволил себе тайно поспать минут тридцать. Дежурный телефонист, назначавшийся во избежание неприятностей из числа бывалых матросов и старшин срочной службы, отбил склянку шестнадцати тридцати и болтал у трапа с командиром вахтенного поста.

Так, по большому счёту – по халатности лично Горелова, в рубке дежурного остался один дублёр – мичман Василий Булкин. Зря времени он не терял: в его руках была утверждённая Министерством обороны СССР брошюра - «Корабельный Устав Военно-Морского Флота СССР». Мичман Булкин старательно изучал эту действительно мудрую, но несколько консервативную книгу. Он изучал её уже много часов и дошёл до Приложения 2 - «Таблица звуковых сигналов» Примечания 3, а конкретно до текста: «Длительность звуков:

продолжительного – 3 секунды;

короткого – 1-2 секунды.

Длительность промежутков между звуками сигналов – 1 секунда».

«А вот начальники мои дают «длинные звонки» всего в секунду длиной, а «короткие» - гораздо меньше секунды, как укол иголкой», - с удивлением подумал мичман Булкин.

И вдруг раздался телефонный звонок. Из ПОУКБ[1] дозорные по живучести доложили об обнаружении запаха гари.

Запах гари! Каждый корабельный человек, даже будучи внезапно разбуженным глубокой ночью, твёрдо знал, что запах гари – верный повод для объявления аварийной тревоги!

Мичман Булкин колебался совершенно недолго. Он только перелистал назад несколько страниц устава и ещё раз прочитал строку о сигнале «Аварийной тревоги» - «25-30 коротких звуков звонком».

Да, его нынешние начальники, дежурный по низам, дежурный по кораблю и начальники ещё выше, когда им случалось самим подавать сигналы по кораблю звонками, не очень-то точно придерживались положения устава: длинные сигналы по старой корабельной традиции длились секунду-полторы, а короткие были совсем отрывистыми. Но сейчас никого из начальников рядом не было, поэтому авторитет руководящего документа был непоколебим.

Лейтенант Горелов благодушно сидел на углу стола в каюте своих товарищей и слушал очередной анекдот в исполнении Гордиенко, когда колокола громкого боя однократно прозвонили секунду-две.

«Разве уже закончились сварочные работы?» – подумал, не переставая улыбаться Горелов, поскольку один продолжительный сигнал означал начало, конец или перерыв какого-нибудь занятия или работ.

Через секунду раздался ещё один такой же звонок.

Горелов медленно сполз со стола: два звонка – вызов дежурного по кораблю в рубку. «Должно быть, командир к себе вызывает», - подумал он, так как для каких-нибудь более мелких нужд опытные дежурные по низам или вахтенные телефонисты вызывали дежурного двумя совсем коротенькими звонками, которые спящий человек мог и не услышать.

Ровно через секунду раздался третий звонок. Улыбка спала с лица дежурного по кораблю, а дежурный по низам как ужаленный вскочил со своей койки в каюте: три длинных звонка означают сход или прибытие командира корабля, значит они этот важный момент своей службы упустили! Оба быстрым темпом двинулись в сторону рубки дежурного. Командир вахтенного поста на трапе и стоявший рядом с ним телефонист удивлённо закрутили головами от шкафута, откуда мог появиться командир, до дороги, ведущей к КПП завода. Дремавший в своей каюте командир с удивлением открыл глаза.

Четвёртый звонок!

Оба дежурных прибавили ходу, а командир встал со своего диванчика и тоже побрёл в сторону сходни. «Чего это комбриг вздумал в воскресенье притаскиваться в завод? Почему дежурный по БСРК[2] не позвонил, или мои мерзавцы проспали?», - так подумал командир корабля, ибо четыре звонка подавались при прибытии и убытии начальника уровня командира бригады.

Пятый звонок!

Траектории дежурных по кораблю и низам сошлись в столовой команды на полпути от мест их праздного пребывания до юта. Теперь и командир прибавил скорость. Уже весь корабль находился в напряжённом внимании: пять звонков – это сам командующий флотом, на худой конец – ЧВС[3]! ЧП?

Шестой звонок!!!

Сидевший в своём каютном кресле лейтенант Гоголев медленно выговорил: «…Твою мать! Брежнев?!!»

К седьмому звонку командир, перегнав дежурного, сбегал по трапу со шкафута на ют, откуда сообразительный дежурный телефонист уже благоразумно исчез.

Оба дежурных влетели в свою рубку и, задыхаясь после спринта, уставились на дублёра мичмана Булкина, отмечавшего в журнале черновых записей восьмую галочку. Его палец нажал на рычажок звонка восьмой раз, при этом взгляд мичмана был направлен на секундную стрелку стенного хронометра. «Запах гари в ПОУКБ, товарищ лейтенант», - чётко сказал Булкин.

У Горелова была хорошая реакция и запись в характеристике – «В сложных обстоятельствах не теряется», поэтому уже через секунду по кораблю раздались знакомый перезвон отрывистых звонков и твёрдый голос по трансляции: «Аварийная тревога! Запах гари в ПОУКБ!»

Дальнейшее развивалось по давно отработанному сценарию: сбор команды на боевых постах, разведка очага возгорания, прибытие к месту возможного пожара аварийной партии, создание противопожарных рубежей и так далее.

Запах гари оказался следствием подгорания краски переборки смежного с местом сварки помещения, и эта предпосылка страшного для корабля пожара уже была ликвидирована самими дозорными, обнаружившими её. Такие случаи бывали на корабле и раньше. Скоро был сыгран отбой тревоги и народ разошёлся по своим прежним делам.

Разбор события, тут же произведённый командиром в рубке дежурного, был коротким: дежурный по кораблю занимался обходом мест сварки; дежурный по низам обходил матросские кубрики; дублёр дежурного по низам, получив сигнал о возгорании, действовал в соответствии с уставом; возгорание своевременно пресечено, то есть все должностные лица вроде бы были при деле. Однако стресс, перенесённый командиром, требовал же какого-то выхода! Результатом случая, получившего в корабельном эпосе название «Встреча Брежнева», стал категорический запрет командира оставлять одновременно дежурному по кораблю и дежурному по низам свою рубку.

Вот эту самую историю и помянул в своём дневнике лейтенант Горелов. Справедливости ради надо отметить, что случаи, подобные по своей курьёзности «Встрече Брежнева», по салажьей юности случаются со многими моряками. Не был исключением и сам Горелов, хотя его памятный промах остался по счастливой случайности никем не замеченным, а потому не мог без его, Горелова, воли стать предметом постороннего смеха.

Дело было у мыса Лопатка – южной оконечности Камчатки. Горелов стоял одну из своих первых самостоятельных ходовых вахт на «Разумном». Куда и зачем шёл этот корабль тёмной штормовой ночью, никто уже не помнит. Камчатка - место серьёзное. Было около четырёх часов утра и приличный шестибалльный океанский шторм.

«Разумный» то поднимался на вершину крутой горы-волны, то врезался носом в основание следующей за ней. Из-за залитых брызгами стёкол тёмного ходового поста, внутри которого слабо горели только циферблаты и лампы приборов, были видны лишь светлые пятна мощных пенных барашков, срывавшихся на бак корабля. На ходовом посту находились вахтенный рулевой, вросший в спасавшее его от падения ограждение штурвала, сидевший и периодически вздыхавший от укачивания в своём штатном кресле командир корабля капитан 2 ранга Леонтий Вакулович Кулик, и он, вахтенный офицер лейтенант Горелов, стоявший, держась за поручни, около указателей скорости и курса.

По предварительным планам где-то здесь должен был повстречаться «Разумному» на встречном курсе известный всему военно-морскому флоту по бунту изменника Саблина сторожевой корабль «Сторожевой»[4]. И действительно, экран РСЛ «Волга» показал отметку приближающейся цели. Наверняка, это был «Сторожевой». Какой идиот, кроме исполняющего план корабля, окажется в это время и в этом месте?

Получив доклад из БИПа[5] о появлении цели, командир корабля сказал: «Вахтенный офицер, это должно быть «Сторожевой». Передай приказание механику – «Приготовить катер».

Предупреждаем, что слова командира корабля мы приводим в той транскрипции, в которой услышал их Горелов.

«Ни фига себе!», - подумал вахтенный офицер: «Спускать катер в такой шторм? Вот это настоящие моряки! Неужели кто-нибудь пойдёт на «Сторожевой» в такую волну?»

Горелов подошёл к командному пульту трансляционного устройства «Каштан» и, включив тумблер «ПЭЖ[6]», то есть места, где находился вахтенный механик, передал приказание командира о подготовке катера к спуску. В ответ получил вопрос: «Что у вас случилось? Там же шторм!»

«Приказание командира», - был ответ вахтенного офицера.

Приказ есть приказ. Разбуженные для подготовки зачехлённого и закреплённого по-штормовому командирского катера моряки, матерясь, пошли на верхнюю палубу под уколы жёсткого штормового снега. Минут через двадцать пять из динамика «Каштана» на ходовом раздался доклад: «Катер готов к спуску». Советские люди всегда были готовы к подвигу! Вахтенный офицер продублировал командиру: «Товарищ командир! Катер готов».

Задремавший было командир слез с высокого командирского кресла, зевнул и потянулся, после чего пошёл вдруг на ГКП[7], в темноте подошёл к пустующему столику командира дивизиона связи, уныло посмотрел на его несветящиеся выключенные приборы и спросил вахтенного офицера: «Ты чего несёшь? Ничего не включено... Проверь ещё раз и доложи…» После этого командир лениво добрёл до своего кресла и, зевая, снова уютно воссел на него.

Оставшийся у стола комдива связи Горелов включил настольную лампу и некоторое время с удивлением рассматривал его содержание. Очередная волна, которую лейтенант не «высчитал», швырнула его прямо на этот самый стол. Ужас глупости положения быстро доходил до Андрея: на столе стояла несекретная радиостанция для связи с гражданскими и иностранными судами «Катер», о существовании которой на корабле до настоящего момента он не имел ни малейшей информации. Ну, конечно, командиру «Разумного» нужно было лишь поговорить с командиром «Сторожевого» по радиосвязи! Легко представить возможную реакцию маслопупов[8] на известие о тренировочном характере их незапланированного ночного подвига.

Как мог быстро Горелов дал «отбой» приготовлению катера в ПЭЖ. Затем поговорил с постом связи и приказал вахтенному механику ЗАС[9](именно его подразумевал под «механиком» командир корабля!) приготовить к работе «Катер» на ГКП. Минут через пять командиры двух СКРов обменялись обычными для моряков приветствиями и какими-то запланированными по плану сообщениями. Корабли пошли далее своими курсами.

Ночной курьёз прошёл на удивление незаметно. На следующий день никто не вспомнил о происшедшем. Репутация Горелова осталась незапятнанной.