Путь Победы: взятие Берлина — соревнование советских маршалов

16 апреля 1945 года началась Берлинская операция, о которой ходит множество легенд. Например, про «соревнование», которое якобы устроил Сталин между советскими маршалами Жуковым и Коневым за право взять штурмом германскую столицу.

К моменту начала Берлинской операции перед последней крепостью Рейха находились три советских фронта: 2-й Белорусский (Жуков), 1-й Белорусский (Рокоссовский) и 1-й Украинский (Конев). Соответственно, на честь первым войти в Берлин претендовало три советских маршала.

Изначально казалось, что главным триумфатором станет Константин Рокоссовский. За операцию «Багратион» он 29 июля 1944 года получил бриллиантовую звезду Маршала Советского Союза, а 30 июля — первую Звезду Героя Советского Союза. Больше того, Сталин начал демонстративно называть его Константином Константиновичем. А это было даже серьезней, чем золотые и бриллиантовые звезды. До этого уважительное обращение генералиссимуса по имени-отчеству во всем Советском Союзе удостаивался только его главный военный советник — маршал Шапошников.

Наверное, осенью 44-го Рокоссовский, чей 1-й Белорусский фронт нацеливался на Берлин, не раз мечтал о своем предстоящем триумфе… Но в ноябре его ждало разочарование — Сталин снял Рокоссовского с должности командующего 1-м Белорусским фронтом и назначил командовать 2-м Белорусским фронтом, наносящим удар севернее Берлина.

Рокоссовского довоенный арест, пытки и фальшивые расстрелы, похоже, ничему не научили — он вспылил, позвонил Сталину и прямо его спросил:

— За что такая обида?

Конечно, солдат не имел права на подобный вопрос командиру. Но Верховный, видно, и впрямь полюбил этого смелого маршала за годы войны, и отреагировал на его демарш не в своем стиле.

— Это не обида — тут вопрос политический, — мягко объяснил Сталин.

Очевидно, он уже тогда приметил поляка Рокоссовского на пост министра обороны Польши. Но было бы странно, если б в финале советско-немецкой войны Берлин взял бы польский министр. Так что Рокоссовский из тройки претендентов выпал.

Остались Жуков и Конев.

Изначально казалось, что все яснее ясного — раз Жукова назначили командовать фронтом, идущим прямо на Берлин, стало быть его Сталин и выбрал на роль покорителя Берлина.

Соревнование началось 2 апреля на совещании в Ставке. Общий план операции согласовали быстро: 1-й Украинский фронт (Конев) обходит Берлин с юга, 1-й Белорусский (Жуков) прорывается к нему по кратчайшему пути — в лоб (70 километров от кюстринского плацдарма), а 2-й Белорусский (Рокоссовский) обходил город с севера. Рокоссовский начинает наступление на четыре дня позже, поскольку ему требуется время на переброску войск от только что взятых Данцига и Гдыни.

Основные силы немцев сосредоточены против Жукова. И это дает Коневу уникальный шанс, войти в Берлин первым, если Жуков завязнет на хорошо укрепленных Зееловских высотах, а Конев, прорвав слабую оборону немцев, внезапно ворвется в немецкую столицу с юга.

— Я уже допускал такое стечение обстоятельств, когда при успешном продвижении войск правого крыла нашего фронта мы можем оказаться в выгодном положении для маневра и удара по Берлину с юга, — вспоминал Конев. — У меня сложилось впечатление, что и Сталин, тоже не говоря об этом заранее, допускал в перспективе такой вариант.

Это впечатление усилилось, когда Сталин, чертя разграничительную линию между фронтами, вдруг оборвал ее на городе Люббен, достичь который Конев должен был на третий день операции.

— Он ничего не сказал при этом, но, я думаю, и маршал Жуков тоже увидел в этом определенный смысл, — вспоминает Конев. — Был ли в этом обрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию фронтов? Допускаю такую возможность. Во всяком случае, не исключаю её. Это тем более можно допустить, если мысленно вернуться назад, к тому времени, и представить себе, чем тогда был для нас Берлин, и какое страстное желание испытывали все, от солдата до генерала, увидеть этот город своими глазами, овладеть им силой своего оружия. Разумеется, это было и моим страстным желанием. Не боюсь в этом признаться и сейчас. Было бы странно изображать себя в последние месяцы войны человеком, лишенным страстей. Напротив, все мы были тогда переполнены ими.

Несомненно, был переполнен страстями и Жуков, когда понял, что у него появился конкурент на роль в истории. Личные отношения маршалов лучше всего характеризует эпизод, о котором рассказал режиссер Григорий Чухрай, оказавшийся как-то с ними обоими на одном банкете: «Я на какое-то время отвлекся. Вдруг какой-то шум. Оглядываюсь и столбенею: Жуков и Конев вцепились друг в друга и трясут за грудки. Мы бросились их разнимать».

Труднее всего в этой истории понять Сталина. Все маршалы в своих мемуарах (написанных в 60-70-е годы, когда ни о каком культе личности речи уже не шло) отмечали, что к 45-му году Сталин отлично разбирался в стратегических и оперативных вопросах. Очевидно, что за четыре года войны он прекрасно изучил характеры своих ведущих военачальников и сложные отношения между ними. Вряд ли он мог нечаянно или не подумав создать подобную ситуацию. Выходит, прав был маршал Конев, услышав его «негласный призыв» к соревнованию?

Но зачем Сталину это соревнование было нужно? Задачу взять Берлин как можно быстрее он не перед кем не ставил. Напротив, позднее, 30 апреля, когда Жуков заявил Сталину по телефону: «Мы подготовили подарок нашему народу, хотим порадовать его к пролетарскому празднику», имея в виду, что возьмет Рейхстаг к 1 мая, Сталин очень доходчиво, чуть ли не матом, объяснил ему, что никто не требует подгонять штурм к празднику… Так зачем же, если спешки не было, он провоцировал гонку между маршалами?

Сталин никому своих решений не объяснял, но можно предположить, что никакого решения и не было. Он, действительно, допускал, что войска Конева могут быть при необходимости брошены на Берлин с юга — запасной план не помешает никакой операции. Наверняка Сталин понимал, что эта ситуация спровоцирует нездоровое соревнование между фронтами, но что он мог с этим поделать? Любой хороший военачальник — человек с амбициями, а лавры полководца, взявшего Берлин, это такая привлекательная цель, что не помогут ни просьбы, ни увещевания, ни угрозы.

В общем, Сталин оборвал разграничительную линию на Люббене и ничего при этом не сказал. 16 апреля Берлинская наступательная операция началась.

Система обороны Берлина состояла из трех линий: главной (пять линий траншей), второй в 10-20 километрах от нее, на которой и располагались Зееловские высоты, и третьей в 20-40 километрах от второй. Наступать советским войскам предстояло по склону крутизной примерно 40 градусов.

План действий Жукова: общевойсковые армии прорывают все три линии обороны немцев, потом в прорыв бросаются две танковые армии.

После 25-минутной артподготовки из 9 000 орудий и 1 500 «Катюш» пехота 1-го Белорусского фронта пошла в атаку. Первые часа полтора все шло нормально: артиллерия перепахала передний край немцев так, что советским солдатам оставалось лишь пристреливать на бегу совершенно ошалевших от происходящего врагов. Вскоре отдельные подразделения вышли ко второй линии немецкой обороны, тем самым Зееловским высотам.

И тут выяснилось две вещи. Во-первых, большинство немецких солдат было заранее отведено с передовой на высоты и теперь живыми и здоровыми смотрели на приближающихся красноармейцев из амбразур бетонных дотов. Во-вторых, разведка плохо вскрыла систему обороны Зееловских высот и артиллерия, соответственно, почти не подавила там огневые точки.

Под ураганным огнем пехота залегла и наступление захлебнулось. За годы войны эта ситуация стала для Жукова давно привычной, и что делать, он знал. Несколько телефонных внушений командующим армий — и пехота поднялась, вновь пошла на вперед. Снова залегла. Потом снова вперед. Взяли несколько опорных пунктов и снова залегли. А потом опять — вперед, вперед, вперед…

После обеда стало окончательно ясно: пехота эти высоты не возьмет.

…У Конева тем временем дела шли намного лучше. К обеду войска 1-го Украинского фронта также вышли ко второй линии обороны, но их наступление развивалось настолько уверенно, что противник уже начал истерить, бросая в бой свои оперативные и стратегические резервы. Это немцам не помогло — к концу дня пехота 1-го Украинского фронта сделала то, что не смогла пехота 1-го Белорусского фронта: прорвала немецкую оборону, создав коридор для прорыва своих танковых армий.

На глазах Жукова происходило то, чего он больше всего боялся: Конев уверенно обходил его в гонке на Берлин. И тогда Жуков изменил план операции: он бросил на Зееловские укрепления обе свои танковые армии, поставив им задачу прорвать оборону немцев во что бы то ни стало.

Танки выдвигались для атаки по территории, на которой уже находилось множество пехотных частей. Под огнем противника подразделения перемешались, началась неразбериха и потеря управления. Генерал-лейтенант Николай Попель, член Военного совета 1-й гвардейской танковой армии Катукова, вспоминал: 

«Единственную дорогу — и ту забил стрелковый корпус генерала А.И. Рыжова... Дорогу насквозь простреливали вражеские пушки. Вскоре наши подбитые танки перегородили проезжую часть, затем были забиты кюветы: в них тоже застряли боевые машины. И все-таки авангард, а вслед за ним и остальные бригады вырвались к линии вражеской обороны. Передовой отряд сумел прорваться к высотам на максимальной скорости».

Наклон Зееловских высот около сорока градусов. Двигаясь под таким углом вперед, танки могли стрелять только по воробьям. Командирам ничего не оставалось, как подниматься по склону заигзагами — так они подставляли под удар свои борта, но и сами могли вести ответный огонь. В этот день в армии Катукова погиб почти весь низший и средний командный состав: 22 командира танковых батальонов и 5 командиров танковых бригад...

Дочь полковника Е. Марченко, командира 39-й гвардейской стрелковой дивизии, описала утро 17 апреля на Зееловских высотах.

— Папа вспоминал, — пишет Галина Марченко, — что следующее утро было на редкость тихое и ясное, и дым от горящих танков ровными столбами поднимался вверх, как будто это стояли деревья. И, казалось, что весь склон покрыт дымным лесом. Он называл цифру танков, превратившихся в черные столбы: где-то 400 единиц…

Бой, превратившийся в кровавый хаос, продолжался еще целые сутки. Лишь к утру 18 апреля Зееловские высоты были взяты.

…А Конев действовал по плану: утром 17 апреля бросил в прорыв свои таковые армии. Оказавшись на оперативном просторе в немецком тылу, танкисты Конева на полной скорости понеслись вперед. К концу дня они вышли к Шпрее и начали ее форсировать. Поздно вечером, докладывая Сталину об успехах, Конев получил разрешение на заветный маневр: поворот двух танковых армий к Берлину.

Для Конева наступил момент «сейчас или никогда». И он погнал своих танкистов вперед. К вечеру 18 апреля армия Рыбалко продвинулась на 30 километров к Берлину, а армия Лелюшенко на 45 километров. На следующий день, 19-го, Рыбалко продвинулся еще на 30, а Лелюшенко на 50 километров. К ночи 21 апреля они вышли к внешнему Берлинскому оборонительному обводу.

…Войска Жукова прорвали немецкую оборону к вечеру 19 апреля. До Берлина было рукой подать. Утром 20 апреля Жуков ставит перед 2-й гвардейской танковой армией задачу: «Не считаясь ни с чем, к 24:00 ворваться на окраины г. Берлин». 21 апреля 1-й механизированный корпус Кривошеина вышел на северо-восточную окраину Берлина — пригород Вейсензее. Из 162 ленд-лизовских «Шерманов» в корпусе Кривошеина 79 подбиты или сгорели.

Вечером 21 апреля разведчик-наблюдатель 1-й минометной Брестской бригады из состава 1-го Белорусского фронта, чуваш из Ульяновской области Александр Муравьев устанавливает первое красное знамя над первым взятым советскими войсками берлинским домом.

Мы в Берлине!

 2 мая, когда гарнизон Берлина прекратил сопротивление, Верховный главнокомандующий издал приказ:

«Войска 1-го Белорусского фронта под командованием Маршала Советского Союза Жукова при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием Маршала Советского Союза Конева после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группировки немецких войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином — центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии».

«Войска Жукова при содействии войск Конева» — вот эта строчка в истории и подвела итог соревнованию советских маршалов. Соревнованию, в котором пехота захлебывалась кровью в судорожных атаках на бетонные доты, где танки горели, беспомощно задрав в небо дула своих пушек, где командарм Катуков хоронил своих комбатов и комбригов, всего полмесяца недоживших до своей Победы…

Берлинская операция стала самым кровавым советским наступлением за всю войну. Среднесуточные потери составляли 15 712 человек. Для сравнения: наступление под Москвой — 10 910 человек в день, под Сталинградом — 6 392; на Курской дуге — 11 313; в Белоруссии — 11 262 человек.

Берлинская операция стала моментом величайшего триумфа Георгия Жукова, его шагом в бессмертие, в пантеон величайших полководцев мировой истории.